Импровизация

 

 

 

Возбуждение улеглось, а вслед за ним наступило спокойствие и стойкое желание действовать. Сердце любящего не может обмануть: я чувствовал, что Зелёная где-то рядом, но нужно было ей помочь. Во что бы то ни стало.

Моя любовь, от которой так устала Зелёная, неправильная, растерянная, эгоистичная любовь вспыхнула во мне с новой силой и болью, как очнувшийся от летаргии вулкан. Нерастраченная, сберегаемая на дне души, она снова бушевала в груди, стремясь искупить вынужденное забвение, и придавала мне сил, каких у меня отродясь не было. Я не боялся ничего: ни исчезновения моей Сашки, ни того, что могло с ней произойти. Страхи и сомнения отступили на второй план, сморщились, как палые листья, истлели, и осталась только уверенность в том, что всё будет хорошо, если я не стану медлить. И я бросился искать ключ от Сашиной квартиры.

Как назло, его нигде не было. Я перерыл все ящики, шкаф, карманы одежды – безрезультатно. Расстроившись, я заварил себе чаю и, чтобы отвлечься, взял с полки первую попавшуюся книгу, но не смог прочитать и строчки. Я снова переворошил весь дом, забрался на кухню и неудачно опрокинул сахарницу, запорошив расшатавшийся паркет белой позёмкой. Немедленно вымыл пол, расставил посуду, вынес мусор, затем вернулся в коридор и наконец, среди груды инструментов и гвоздей с облегчением, которое окатило меня волной с ног до головы, отыскал небольшой железный ключик. Радостный, уставший, я повалился на диван и бросил взгляд на часы… На поиски ключа я убил весь день.

Я подошёл к окну. Серая накипь неба отражалась в жёлтых проплешинах седеющей травы, то там, то тут видневшихся на чёрной земле. Из трещин сморщенных облаков лился на линию горизонта жидкий янтарь, растекаясь и окрашивая вершины далёкого леса в нежный апельсиновый цвет. Слева в чернильной вышине одиноко улыбался бело-розовый подтёк, словно нежный румянец молодого августовского яблока.

Лиловые мазки покрывали облака, ещё хранившие солнечное тепло. Но вот пылающий горизонт поблёк, и по небу медленно стекла палитра заката: сиреневый, малиновый, красный, розовый, чайный… Сбросив тяжёлый убор, небо легко отряхнулось и вспыхнуло необыкновенно чистым голубым огнём, да так, что глазам было больно смотреть. На мгновение ночь стала светлой, удивительно похожей на утро.

Вновь потемнело. Небо окрасилось в синий, а в черноте теней исчезли на земле очертания домов и далёкого леса на окраине города.

Наступила августовская ночь, и я не заметил, как уснул…

 

В красоте разлившегося утра было что-то тревожное, словно август понял вдруг неотвратимость грядущей осени и капитулирует перед её неизбежностью.

У кромки горизонта на сонном утреннем небе висела неправдоподобно огромная грязно-жёлтая луна, глядящая вниз хищным, немигающим зрачком. Ещё вчера её лицо было молодым и белым, с лёгкой рябью морщинок, но сегодня жёлтый оскал, огромный, как закатное солнце, поразил и испугал меня. Сон мгновенно отступил, и я, не теряя более ни минуты, выскочил из дома, так и не умывшись, и побежал к Саше.

Было холодно и туманно, но я торопился и совсем не замёрз, хотя дорога была неблизкая, а транспорта на улицах города в такую рань не предвиделось.

Поднимаясь на нужный этаж Сашиного дома, я уже не сомневался в том, что поступаю правильно. Утренний морок ушёл, не оставив и следа: я был уверен в себе и твёрд.

Я ловко отпер деревянную дверь на скрипучих массивных петлях и, лишь оказавшись в узеньком коридоре, запоздало подумал о том, что мне очень повезло: Саша не поменяла замки. Я разулся и прошёл в единственную комнату.

 

Обстановка неузнаваемо изменилась, словно Саша, расставшись со мной, перекроила по-новому не только жизнь, но и окружающее пространство. Не было больше мягких ковров на полу – вместо них тускло блестел голый деревянный паркет. Люстру Зелёная сняла – теперь стены украшали небольшие светильники. На полу стояли неизвестно кем написанные картины в рамах и пустые холсты. Попрятались в шкафы книги, и на открытых полках и подоконниках стояли разнообразные растения, некоторые из которых завяли. Значит, Саши не было здесь уже давно, отметил про себя я. И вдруг замер посреди комнаты, поражённый.

Да, Саши не было, но я сердцем чувствовал её присутствие, как будто она находилась в квартире. Такое ощущение возникает, когда входишь в комнату недавно усопшего и внезапно понимаешь, что он стоит у тебя за спиной. Но Саша была жива, я это знал: где же она?

На полу у окна я заметил гитару. Чехол валялся в углу напротив, покрытый толстым слоем пыли. На грифе гитары лежал белый листок в клетку. Нагнувшись, я поднял его. Табулатура.

Саша замечательно играла на гитаре и иногда писала музыку. У неё неплохо получалось, мне нравилось. Сама Зелёная относилась к своему увлечению со снисхождением. «Гитаристу нужен голос, а у меня вместо голоса – дурные мелодии в голове. А, ладно», – безнадёжно махала рукой она.

Читать табулатуры я не умел, поэтому отложил листок в сторону и сел на пол, пристроив гитару между колен. Я никогда не умел играть, но Саша показывала мне несколько аккордов. Я провёл пальцами по посеребрённым струнам. Они гулко завибрировали, и я, осмелев, взял «Em». Струны неожиданно легко повиновались пальцам, и звук получился ровный, глубокий, чистый. Я поёжился: отчего-то стало не по себе. Сашино присутствие ощущалось сильнее, но я, впитывая кожей застоявшийся воздух квартиры, неотрывно смотрел на деку, забыв обо всём.

Прошло немало времени, прежде чем я очнулся и вновь ощутил под пальцами тёплую поверхность гитары. В деке что-то едва слышно урчало, струны дрожали. Я встал, подобрал листок с Сашиной музыкой и отворил окно. Проветрив квартиру, я оделся и, прежде чем уйти, вдруг произнёс с порога: «Я вернусь, Зелёная», – и спешно вышел.