Мимо окон

Восковая

Полотнища ткани на стенах и окнах,
очнувшись, увидела будто впервые.
Когда еще в жидких, тягучих волокнах
Легко выводил очертанья кривые.

Тонула вся комната в запахе воска.
Он был поглощен созиданьем Идеи.
Изваяно тело, одна лишь полоска
чернела чуть ниже формованной шеи,

Да так и осталась зиять пустотою
На белом творенье, почти идеальном.
Ваятель, скажи, я недорого стою?
Для самой – тобою любимой – зеркальна...

Подобие. Копия. Всю по лекалу
Кроил. Мне не больно. Игра восковая!
Не медли! Пусть виски подсветит бокалы!
Быть может, сыграю за ту, что живая...

Вдоль заборов ржавеющей крыши

Вдоль заборов ржавеющей крыши,
По расплавленным нитям пульсаций,
Проскользну силуэтом расплывшим...
Как устала я глаз опасаться!

Над землёю в асфальтовой коже,
Над притихшим, сопящим прогрессом
В продырявленной криком рогоже
Я крадусь словно беглый повеса.

В шлейфе лет, упования славой,
Он виднеется, каменно гордый.
После чтения слышатся: "Браво".
В свете пламени скалятся морды.

Я останусь здесь гостьей незваной,
Начиная трагически робко,
ускоряясь, плеща слов фонтаны,
Наводнившие рваную глотку.

Но моих строк внизу не услышат,
Там своя для признания прима.
Затыкаю стихи и по крыше
Вновь плетусь, понимая: не примут...

Не прощенная

Пощёчины неба вовек не прощённой,
Отвергнутой благом, но принятой злом.
Одним только взглядом за миг укрощённой.
На угольном сердце кровавый излом.

Ты, небо, взбесившись, осклабившись ливнем,
Сгибаешь мне ноги на рабский поклон.
Не будет такого! Всё больше противней
Холодный расчёт и преступный закон.

Сильнее! Сильнее заведомых истин
Мильонами слёз. НЕ дитя ворожей.
И сила не в чёрных браслетах на кисти,
А в красном изломе от сотни ножей

на угольном сердце. Не боль. Не страданье.
Любовь! Я бросаю корону из чар.
Топчу это зло. И плевать на преданье.
Я стала другой, плод надежды зачав.

Пощёчины хлёсткие, ломкие мысли.
Ты вырвать не сможешь мой трепетный плод.
И благо, и зло надо мною зависли.
Любовью мне дан настоящий оплот.

Душа гола

Припав к земле горячим брюхом,
Ползу и разрываю плоть,
Зашита боль внутри так глухо,
Что хочется себя пороть.
Слюна с землей слились в припадке,
В пустых зрачках кровавый фон...
Но запах тошнотворно-сладкий
Вдруг прерывает мыслесон,

И резко отрываю брюхо,
Все тело – четкий рецептор.
Прыжок, бегу под властью нюха
За тем, что утолит мне жор.
Вселенная моя – добыча.
Соперник? нападать и рвать!...
Диктует то инстинкт? привычка?
Но почему?... Как слепит гладь

Лазури, чистоты простора!
Так вот он – жизни кислород.
Открыто в небе все для взора.
Здесь ни напастей, ни забот.
Две пары рук переплетенных,
Четыре шелковых крыла.
Мы – двое ветром унесенных,
И пусть душа у нас гола.

Затихает безвольная скрипка

Затихает безвольная скрипка
За моей ослабевшей рукой.
В спёртом воздухе, пресном и липком,
Иллюзорность сыграет другой.

Чёрный бархат стекает по стенам,
Пламя рвётся из строк партитур.
Мой уход под терзающий тенор
Не поднимет из зала фигур.

Не простившись, легко, незаметно
Старый дух, верный дух мой иссох.
Да. уйду. за собой. в межпланетность.
ненадолго: на выдох и вдох.

На циферблате

На сером, запылённом циферблате
Чугунных стрелок остановлен ход.
В своём отчаянно старинном платье
Я бала жду – изысканных господ.

А рядом спорят рельсы с поездами,
Заводы курят выхлопной табак.
Приговорённая к тому судами
Земля расторгла с небесами брак.

Растут, теснятся, давят небоскрёбы,
И оглушительно ревёт мотор.
Ползут людские толпы как амёбы,
Ползут, не оставляя полых пор.

Изношенная сдержанность винтажа
Едва ли для кого-нибудь важна.
Хоть статуэтность томной позы та же,
Теперь я столь красива, сколь смешна.

Смотря на модный блеск иллюминаций,
Я выбираю свой прошедший бал.
Мои часы молчаньем бьют двенадцать,
Жаль, только принц немного запоздал...