Сабля

 

Лесной посёлок. А в нём – мужчины и женщины, дети и старики. Здесь, как нигде, рельефно и резко обнажены две силы, непримиримо направленные друг против друга. Много в России людей сильных, но ненадёжных. Немало людей совестливых и светлых. Но светлые друг от друга так далеко. Словно стоит между ними глухой перелесок, и от сердца к сердцу не докричаться.

 

 

 

 

Заборов был в панике и расстройстве. Он видел всё. Мало того, поспешил позвонить Парамонову, сообщив ему, что берег Ляли, где будут строить ему дворец, очищен от нежелательного соседа, который сюда уже больше не сунется никогда. Звонил Заборов сразу же, как расстался с Трофимовым, ещё до того, как тому кувыркнуться в реку.

Шёл грозовой сильный дождь, и Заборов спрятался в Мицубиси. Оттуда и наблюдал.

Видел, как Михаил Петрович ругался, высунувшись из дверцы. Потом передком машины столкнул в реку мужика. А минуту спустя и сам опрокинулся в омут, где и остался.

Удивило Заборова также и то, что Саблин каким-то загадочным образом выбрался из реки. Очутившись на берегу, разглядел трофимовский чемоданчик, где лежало полмиллиона. Но, видать, до чужого добра был мужик не охоч. Потому и остался тот чемоданчик на берегу.

Дождь то лил густыми потоками, то прекращался, то сеялся бусом и, наконец, совсем перестал.

 

Заборов, волнуясь, как волнуется конокрад при виде чужого коня, подъехал в своей Мицубиси к страшному месту, где все это и приключилось.

Нет. Рисковать он не стал. Оставив машину шагах в тридцати от обрыва, на зыбких ногах подобрался к реке.

С берега можно было увидеть всё. Но он не увидел того, что собирался увидеть.

Ляля была спокойной и тихой. Ничего не подсказывало, что где-то на дне громоздилась машина с сидевшим в ней хозяином Еловца.

И берег был тих. В двух шагах от себя Герман Ефимович обнаружил следы от колёс, которые обрывались у края берега, падая в никуда. Река, как ни в чём не бывало, текла и текла.

Заборов невесело усмехнулся: «Всё, Михаил Петрович, допрыгался! Прыгнул, а выпрыгнуть не сумел! Вот и сидишь ты теперь в воде – мёртвый и бесполезный».

Невдалеке, где осинник, послышался треск.

Герман Ефимович вздрогнул. И бегом, в три прыжка – к красневшему дипломату. Подобрал его – и в машину. «Слава Богу, никто не видел», – сказал самому себе.

Уже за рулём, отстегнув упругую крышку, убедился, что деньги были нетронуты. Удивился: «Почему этот Сабля не взял их себе? Мог бы сразу обогатиться...»

 

Заведя машину, Заборов направил её к бетонке.

Через пару минут, выехав на неё, растерялся: куда и править: то ли направо, где Еловец, то ли налево, где город? Беспокоило то, что не знал он, как лучше действовать сообразно случившемуся на Ляле. Всего скорей, придётся в милицию заявлять. А что до милиции? «Парамонов!» – понял Заборов. Он! Только он мог уверенно подсказать, как поступить ему в ситуации, где задействован был покойник.

Заборов вытащил из кармана жёлтой с ромбиками рубахи дорожный мобильник. Ткнул пальцем в кнопку.

– В чём дело, Ефимыч? Что там у вас? – спросил его Парамонов.

Заборов, сам свой голос не узнавая, поведал всхлипчивыми словами о случившемся на реке.

– Не ной, как баба! – приказал Парамонов. – Лучше скажи: был ли кто, помимо тебя, свидетелем этой драмы?

– Я один. Больше не было никого.

– Так вот. Трофимов этого Саблина машиной в реку не толкал! А его, Трофимова, вместе с Нивой, Саблин, стало быть, пиханул!

– Но-о! – смутился Заборов.

– Никаких там «но»! – снова скомандовал Парамонов. – В противном случае машину с Трофимовым мог толкнуть в этот омут и ты!

Заборов чуть ли не поперхнулся, до того было дико услышать ему такое.

– Итак, – заключил Парамонов. – Ты – свидетель, Трофимов – жертва, Саблин – палач! Всё запомнил?

– Всё, – еле слышно ответил Заборов.