Между прошлым и будущим

Встречи

Я в Россию пришел из ковыльного края,
Из таинственных песен, звучанья веков.
Я родился, чтоб жить, языки сочетая
И сближая народы созвучием слов…

Встречи длились века. Помнят только поэты.
Как смешались обличья, наречья и кровь.
Позабыто родство, но рождаются дети,
Может, только затем, чтобы встретиться вновь.

Я пришел им напомнить. Назначить на место
Сочетания звуков, созвучия слов…
Все знакомы давно! Почему же не вместе?
И поймут ли меня? Первым был Вишняков!

Мастерская души

Мастерская души. Там мы встретились с ним,
Но при первой же встрече признали родство.
Пусть другой повстречается где-то с другим,
Как заблудшего брата обнимет его!

То размером, то рифмой призывно маня,
Русский стих зазывал меня магией слов.
Это Запад с Востоком вливались в меня:
Миларайба и Пушкин, потом Кузнецов…

Суета многолюдства… Я был одинок
В толчее лизоблюдства и низких интриг.
Каждый день был уроком и каждый урок
Будет память хранить, чтобы светлым был миг

Между прошлым и будущим, где на пути
Мастерская души, лучше нет мастерской.
Лишь один Вишняков туда может войти,
И звенеть и блистать самой верной строкой.

Но остался теперь в мастерской я один,
И над вымыслом плачу твоим, Михаил.
Годы нам добавляют морщин и седин.
Кто же братьев добавит, а братья нам – сил?

Птицы над океаном

Говорят, что какие-то люди живут,
Говорят, называются странно – поэты,
Будто птицы: не пашут, не сеют, не жнут.
Но на всякий вопрос подготовят ответы.

Говорят, выпивают, изрядно притом,
Говорят, любят женщин, их женщины тоже.
Говорят, только выпустят книгу иль том,
Так деньжищ огребают возами. О, Боже,

Как судачит молва о нас всюду, везде!
Но не вынесет свет жесточайшее право
Жизнь бездомным прожить в нищете и беде,
И не знать, что настигнет какая-то слава.

Ты, как птица, летишь, и вздымает валы
Океан под тобой! Даже в мыслях нет суши.
Не услышит никто ни молвы, ни хвалы,
Но куда-то летят и летят наши души…

Где нашел ты причал, расскажи, Михаил?
Ты архангел теперь иль уже чудотворец?
Ты такое в полете для всех сотворил,
Что не мог сотворить ни один миротворец.

Филология и физиология

Объять необъятное – дело поэта,
Но надо кончать, хоть спеши, не спеши.
И вот окончание дела, а это
Парение плоти, но больше – души.

Мы каждое слово поставим на место,
Отсюда звучанье и сила его.
Поэт – дирижер и парит над оркестром,
Творя и готовя свое торжество.

Зачем флибустьеры готовятся к рейду,
Филолог в другие науки проник?
Все движется в мире по мудрому Фрейду.
О, что ты придумал нелепый старик!

И мозг твой не спит. И горячие мысли
Не могут прорваться, взрывают тебя.
Творец – физиолог. И все в этой жизни
Конец и начало. Но только любя

Ты можешь закончить свой акт, чтобы снова
Начать все с начала. Партнеры твои
Любимые звуки и верное слово,
Плоды твои – дети, вернее – стихи…

Но кто же посмеет в толпе разродиться,
А тот, кто сумеет – попробуй посметь.
Творение акта все длится и длится.
Ты должен закончить, а после хоть смерть.

Мутные игры и золото короны

Хватит играть нам в героев и в Спарту,
И пусть ненадежна, но все-таки власть.
Что ж, разыграем с ней мутную карту.
А вдруг там – козырный, и выпадет масть?

Так рассуждали наивные люди.
Но кто-то отпрыгнул, а кто-то отпнут.
Козыри биты, закончены будни…
Закончил раздачу проныра и плут.

Только поэт оставался поэтом,
Он должен прожить без духовных потерь:
Зверь обнаружит однажды с рассветом,
Что он благородный и ласковый зверь,

Все помещаются в доме громадном,
В котором их вздумал поэт размещать,
Каждый напудрен, в костюме парадном.
Хотели играть? Так давайте играть!

Вот он играет один с целым царством.
Но кончилось время песочных часов.
Что же случилось с твоим государством,
Мудрый, веселый, поэт Вишняков?

Так наступает эпоха прозренья,
Одним покаяньем не смоешь грехи…
Дальше не будет уже отступленья,
Не будет игры. Но прорвутся стихи –

Золото русской короны и чести,
Там мерзлые ангелы, тут – чучуна.
Нет ни тоски, озлобленья и мести,
Но есть лишь больная, родная страна.

Ода Баркову

Привет, Барков, охальник мира,
Создавший русские стихи,
Как жаль, что ты утоп в сортире,
Помре бесславно за грехи…

Век восемнадцатый жеманный
Слагает вирши в тишине,
Но девятнадцатый желанный –
Силлабо-тоника вполне

Подходит вольной русской речи.
Анапест, дактиль и хорей –
Калибра разного картечи,
Один другого посильней!

Но ямб здесь первый, скорострельно,
Чечеткой тему поведет,
И амфибрахий вам прицельно
Сюжеты шире развернет…

И безударный, и ударный!
Баркову – слава и почет.
Так пусть потомок благодарный,
Оригинал его прочтет.

Но дикость грубых слов и оргий
Сменили перси и уста,
И гениталии в восторге,
Когда их трогают перста,

И свету кажется, что, вроде,
Повсюду рай и пастораль.
Но век приходит и уходит,
Меняет нравы и мораль,

И нет ланит, но только – щеки,
Попробуй сжать в кулак персты.
О, как глубоко и далеко
Барков узрел полов мечты…

Еще незримо совершенство,
На каждый век свой плен идей,
Но люди требуют блаженства,
Идеи требуют людей.

Так что ж, начнем опять с Баркова,
А там и Пушкина дадут,
Потом дойдем до Вишнякова.
Идеи сами отпадут…

Поиски

Тебя нет ни в Сухайке, ни в Шилке,
Приезжаю в Читу, нет и тут.
Говорят, что ты был на развилке,
Где дороги к бессмертью ведут…

Не найду тебя, друг мой, в Тригорском,
И в Тарханах тебя не найду…
Весь в снегах монастырь Святогорский,
И звезда полыхает во льду,

Там, где бегает мальчик в салазку,
Посадив свою Жучку с утра.
Но печальна сибирская сказка,
Голодает зимой детвора…

Нас такие ветра закаляли,
Президентов бы в ссылку сюда!
Лунин твой поумнел в Забайкалье.
Кто не вынес – пропал без следа.

На Торейских озерах пустынно,
Слева – Зун, а направо – Барун,
Здесь свои на вершинах святыни,
И не властен над ними Перун.

Ты сюда приезжал не случайно
И причин не выстраивал цепь,
Славянин, ты любил эти тайны,
И монгольскую древнюю степь.

Но, как холодно, страшно и жутко
Быть поэтом и жить в нищете!
Бог не шутит. Откуда же шутка
О бездомном поэте в Чите?..

Бог дает нам талант, а квартиры
Выделяют здесь черти в кредит
Только тем, кто узнать в этом мире
Их не должен, и им не вредит…

Ты хотел меня с ними поладить,
Только я никому не вредил.
Но в обличье любом и наряде,
Узнаю их. И больше нет сил.

Захожу я Ады-министраций,
И ищу тебя в этом аду.
У чертей здесь бюро регистраций.
Но и там я тебя не найду!

Вдруг откуда-то голос твой, Миша:
«Есть всему свое время и час,
Ниже ада и рая повыше
Приготовлено место для нас!

Как спокойно от лунного света,
Суеты нет земной и людской.
Для уставшего сердца поэта –
Уготован тут только покой.

Мастерская твоя в озаренье?
Что в Иркутске, в Москве и в Чите?
Верь в судьбу свою, в рок, в провиденье
И всегда доверяйся мечте…»

Отчего-то вдруг стало отрадно.
Я бреду сквозь метельную мглу.
Это кто там высокий, нескладный
Поджидает меня на углу?

Прощание с эпохой

Сиротливо здесь, Миша. Печальные думы.
Кто над вымыслом плачет, не знает про спор.
Я один в мастерской. Город в праздничном шуме
Без конца и начала ведет разговор…

Между прошлым и будущим мы повстречали
Память разных веков и народов своих,
В этой памяти – жизнь: войны, быт и печали.
Мы сближали людей, и был верным твой стих.

Был и хлеб на двоих. Но без ложных объятий
Мы прожили эпоху, как год или час.
Пусть другие других повстречают, как братьев,
И, быть может, когда-нибудь вспомнят о нас.

Наши братья ушли… Не найдут они места
Ни в аду, ни в раю. Но великий покой
Обретут они там, где сбираются вместе
Кто творит по призванью, доволен судьбой.

А Земля холодеет, сказал как-то Миша,
И все больше мельчает на ней человек.
И все делает маленьким – это из Ницше.
Так кончается век, начинается век…

            25-28 декабря 2008 года.