Игорь Белисов
Сборник рассказовОпубликовано редактором: Вероника Вебер, 29.12.2012Оглавление 2. Песнь Песней – 2000 3. Часы 4. Больные люди Часы
Счастливые часов не замечают. Народная мудрость
Так. Дело было в универмаге. Или – в универсаме? Ну уж не в супермаркете или каком ином современном нам «шопе».Ибо случилась эта история в той стране и в то время, когда всякое торговое заведение бóльшую часть времени зияло унылой пустошью секций, но если в конце квартала или под праздник на какой-нибудь прилавок что-то «выбрасывали» – тут уж такое светопреставление начиналось… Моментально выстраивалась очередь. И не какая-то там скоротечная змейка, а настоящее, прямо скажем, чудовище: с бесчисленными ядовитыми головами, с удушливой мускулатурой, тяжко ворочающееся, настроенное беспокойно. Мой незнакомец Татикин томился в одном из таких чудовищ. Я мог бы сказать «мой знакомый», «приятель» или, чего уж там, «друг», художественное сочинительство вполне допускает подобную фамильярность, но моё кредо писателя, приемля лукавство, категорически отвергает обман: если жизнь меня обделила живым контактом с Татикиным, и его приключение дошло до меня через пересказ, стало быть, друг для друга мы – незнакомцы, и точка. Так вот, мой незнакомец Татикин томился водной из очередей. Он стоял уже достаточно долго, успел вспотеть, испачкать обувь и до боли расковырять обломком спички кариесный зуб. Очередь вяло бубнила и шаркала. Продвижение было медленным до сонливости. К тому же, солнце успело спуститься до верхней кромки витрины и ровно подогревало теперь и без того распаренных страдальцев толпы. В какой-то момент Татикину показалось, что стоявший впереди человек как-то слишком уж часто оборачивается и странно поглядывает. Оглянись он единожды, едва ли это привлекло бы внимание. Но взгляды очередника, снизу вверх, исподлобья, сверкали с тревожащей регулярностью, и это вынуждало Татикина к невольному толкованию чужого внимания. Тик. У этого типа был нервный тик. Похоже на то. К такому выводу пришел Татикин, наблюдая за странным субъектом. И хотя нельзя было с уверенностью сказать, что конкретно у того подёргивалось: острый глаз, либо же искривленный уголок рта, однако вся его щупленькая, неказистенькая, вертлявенькая фигурка, казалось, так и трепещет на шарнирах нервозности. Следует уточнить, что Татикин был мужчиной внушительного сложения. Над плещущейся толпой он возвышался, будто скала. Его всегда сопровождали прилипчивые взгляды зачарованных обоего пола, но сам он о видной своей внешности никогда не задумывался, и нес природный дар с блаженной непосредственностью несклонного к самоанализу великана. По мере приближения к прилавку градус очереди нарастал. Если в хвосте царила флегма, а где-то посерёдке – усталое и хмурое смирение, то ближе к цели люди обретали воспалённую сосредоточенность готовности к решительному бою. Последовательно пройдя все эти фазы, Татикин высился, вперив взгляд в продавщицу, ногой настукивая лишенный музыкальной темы такт. Счастливчики, ближайшие к прилавку, вдруг возбудились, прокатился ропот, вся очередь заколыхалось, задергалась, точь-в-точь, как с места стронутый железнодорожный состав, всё спрессовалось, двинулось вперед. Татикин силился понять причину возмущения, но его несло, кренило и раскачивало, и всё что он был в силах предпринять – это пошире расставляя ноги, нависнув над толпой, пытаться сохранять увесистое равновесие. И снова на глаза ему попался нервный соглядатай. Сейчас он был прижат к Татикину так плотно, что только дикий нрав сорвавшейся с цепи, безумно дёргавшейся очереди мог извинить чрезмерно тесное сближение. Тип извивался, скручивался в жгут и расправлялся в тряпку, при этом всё кидал на мрачного Татикина исполненные недовольства, режущие взгляды. Опять ударила волна, толпа качнулась, загудела, посыпались обиды и угрозы. – Как же так?! – воскликнул кто-то в авангарде. – Как же так?! «Так-так-так…» – смекал Татикин, влекомый яростным течением, которое даже его, могучего и неприступного, сорвало с места, разворачивая. Вокруг всё плыло, взвизгивало и трещало. Татикина несло прямо на прилавок, и в тот момент, когда он поравнялся с продавщицей, та неприязненно открыла рот и, словно специально для Татикина, отчетливо произнесла: – Всё! Время вышло! Закрываемся! Смысл неприятной фразы сознание Татикина отказывалось понимать. Он застыл, тупо уставившись на продавщицу. Но вот мозг опознал созвучье «время», послал по организму точный импульс, Татикин поднял к глазам руку и... оторопел. На перешейке мощного запястья бледнела беззащитная полоска – там, где он привык, при необходимости, обнаруживать циферблат… Тах-тах-тах-тах… – пустилось биться сердце. Он понял всё – молниеносно и ослепительно. Дешевая досада по поводу несостоявшейся покупки уже летела, кувыркаясь, пропадом, а в фокусе сознания тяжко пульсировала цианистая горечь внезапно обнаруженной, неоценимо дорогой, личной утраты. Скользнув злым взглядом ястреба, Татикин тут же увидал его. Тот продирался к выходу, отчаянно работая локтями, быстро удаляясь… Метнулся следом, всех раскидывая, настиг мгновенно, выбросил пятерню, схватил за шиворот, рванул, выдернул, приподнял… – Часы! Давай часы, с-сука! Тип с нервным тиком, побелев от ужаса и часто-часто хлопая глазами, поспешно расстегнул и протянул свирепому Татикину трясущийся, блестящий, замечательный хронометр. – Па... па... па… пожалуйста… – едва смог выговорить он.
Тадах-тах, тадах-тах, тадах-тах… – стучал по рельсам поезд. Раскачиваясь на поручне, Татикин нёсся в направлении домой. Периодически он вскидывал запястье и рассматривал часы – не с той мгновенной зоркостью, с которой справляются о времени, а изучал блестящую штуковину тщательно и любовно, то улыбаясь, то насупливаясь, подолгу предаваясь многосложным размышлениям… Пока мой незнакомец движется в метро, я втискиваюсь в щелочку этой истории, чтобы раздвинуть половинки моего рассказа и выкатить на авансцену, воспользовавшись паузой действия, свою сентиментальную авторскую физиономию. Будь я режиссёром, то, пожалуй, вставил бы «саундтреком» композицию «The time» группы PinkFloyd или шлягер «Старинные часы» созвездия Паулс-Пугачёва. Эти мелодии звучали в сознании моих тогдашних современников. Однако, я – писатель, и звуковые параллели – не моя забота. Мой контрапункт лежит не в слуховых фантазиях, а в плоскости страницы, которую я испещряю буквенными знаками. Мой инструмент – перо, если позволите назвать этим выспренним словом клавиши компьютера, на которых я беру свои трескучие аккорды. А впрочем... А впрочем, кто сказал, будто художественный текст, как построение и как созвучие, не подойдет для полифонических импровизаций? Возможно, я – безумец, но мне в нём видится куда больше музыкальности, чем, скажем, в наигрышах пошлого мобильника, или, простите за бестактность, в эфире большинства радиостанций. Итак, соло. В то время, когда мой незнакомец, лаская так и сяк спасённые часы, стремительно летел через безвременье городской подземки, я перетаптывался на одной из станций в ожидании очередного поезда. Во тьме тоннеля затихал ушедший перестук. Вокруг, как и всегда, глухо шуршала суета людская. Обладательница красной шапочки в стеклянной будке беззвучно говорила по внутреннему телефону. Белая стена в ржавых потеках… Чёрный прямоугольник с оранжевыми цифрами бегущих секунд… Тут мое внимание привлекла незнакомая дама. Не знаю, в чём тут дело: в том ли, что я находился в возрасте, когда всякая миловидная женщина как репейник цеплялась за мой, полный романтического ожидания, взгляд, после чего я мог долго нести в себе ухваченное впечатление, вращая его и так и этак, подчиняя тайным прихотям юной фантазии, – или в том, что во мне и впрямь была какая-то скрытая притягательность, вследствие которой, всякий юродивый, пьяница или маньяк, едва внедрившись в густую толпу, неизбежно устремлял пружинистый шагко мне?.. Так или иначе, дама шла в мою сторону. Она шла вдоль платформы, смотрела и улыбалась, так прицельно, так избирательно, неопровержимо, именно мне, что я тут же вообразил фантастическое знакомство, отчего моё сердце заметалось между горлом и пахом. – Молодой человек, извините, – обратилась она, ко мне подойдя, очаровательно разгораясь краской крайней конфузливости, в очевидном смятении от того, что намеревалась спросить, – вы не подскажете… какое сегодня число? Вокруг гудело подземное царство, урчал эскалатор, стучали вагоны, сотни людей шелестели спешащими подошвáми… – а эта незнакомая женщина, такая милая и смешная, смотрела на меня взглядом феи, полным жизненной тайны и обещания чуда. Напрасно она спросила об этом меня. И, в то же время, по абсурдной иронии, её выбор был единственно верным. Быть может, как никто в этом мире, я понимал её непривязанность к числам. – Извините, – сказал я, ответно пылая стыдом, – но я… не знаю.
Татикин прибыл домой, и грузно ввалившись в квартиру, начал рассказывать жене о возмутительном происшествии, что случилось с ним в магазине. – Ты представляешь, – говорил он взахлёб, – такой плюгавенький, щупленький мужичонка… И весь так и вертится, так и вертится, как червяк… Он живописал все нюансы, на которые не обращал поначалу внимания, и которые врезали мощной волной прозрения, когда на запястье не стало часов. Особенно азартно он рассказывал о погоне, краткой, но сокрушительной, за едва не ускользнувшим от мертвой хватки карманником. Продолжая повествование, он расстегнул блестящий браслет, шевеля толстыми пальцами, стянул часы через кисть, снял с крючка кухонное полотенце и принялся тщательно натирать заляпанный приключением циферблат. – Таки я его, гада, догнал... – продолжал с упоеньем Татикин. – Ещё немного, и уплыли бы часики… Тю-тю… Ведь это – те самые, которые подарила мне ты. На годовщину, кажется, свадьбы? Ты помнишь?… В каком же это было году?… Я их спас… Я спас мою память… Тут произошло нечто странное: жена резко поднялась с табурета и направилась в соседнюю комнату. Когда Татикин на неё посмотрел, ему показалось, что во всей фигуре супруги ощущается собранность упруго взведённой пружины. Она подошла к подзеркальному столику, уставленному всякой всячиной преимущественно женского косметического беспорядка, развернулась, вскинула руку, – неожиданно что-то округло блеснуло, – и с деланной озадаченностью, распираемой смехом, спросила: – Вот эти что ли?
Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…
Редакция 2012 г.
Оглавление 2. Песнь Песней – 2000 3. Часы 4. Больные люди |
![]() Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:![]() Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 16.02.2025 Очаровывает поэзия Маргариты Графовой, особенно "Девятый день" и "О леснике Теодоре". Даже странно видеть автора столь мудрых стихов живой, яркой красавицей. (Видимо, казанский климат вдохновляет.) Анна-Нина Коваленко 14.02.2025 Сознаюсь, я искренне рад, что мой рассказ опубликован в журнале «Новая Литература». Перед этим он, и не раз, прошел строгий отбор, критику рецензентов. Спасибо всем, в том числе главному редактору. Переписка с редакцией всегда деликатна, уважительна, сотрудничество с Вами оставляет приятное впечатление. Так держать! Владимир Локтев 27.12.2024 Мне дорого знакомство и общение с Вами. Высоко ценю возможность публикаций в журнале «Новая Литература», которому желаю становиться всё более заметным и ярким явлением нашей культурной жизни. Получил одиннадцатый номер журнала, просмотрел, наметил к прочтению ряд материалов. Спасибо. Геннадий Литвинцев ![]()
![]() |
||
© 2001—2025 журнал «Новая Литература», Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021, 18+ 📧 newlit@newlit.ru. ☎, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 Согласие на обработку персональных данных |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
Подробное описание кровати из массива рязань у нас на сайте. . Вакансия косметолог куркино. |