"Криминалистика". Две повести и один рассказ

На чтение потребуется четыре часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

*   *   *

 

Всё нормально – Саня успел. Она ждала его у вертушки подъезда, на выходе из неприступного зеркального панциря, в котором уже отразился закат, когда Саня влетел на парковку и, осадив взвизгнувшую машину, разомкнул проводки, хлопнул дверью, потянулся, пошёл, побежал... Входили люди, выходили люди, мельтешили, пестрили, жили безостановочной, одуряющей деловой жизнью, – а она стояла, как и тогда, в первый раз, когда разговор не сложился, застыв среди суеты неподвижным и ясным, до боли знакомым пятнышком.

– Я собралась уже уходить, – сказала она недовольно. – Терпеть не могу необязательных мужчин... Ну, так что ты хотел мне сказать?

– Кое-что важное, – ответил Саня, сдерживая радость, усмиряя дрожь. – Ты извини, в пути случилась непредвиденная задержка. Но я успел, как видишь, успел... Только... только... может, мы не будем торчать здесь, среди суеты? Может, отойдём куда-нибудь, сядем, спокойно поговорим?.. Ну хотя бы вот в это кафе...

К современной офисной высотке примыкало небольшое здание классического старомосковского стиля, и в первом его этаже блистала витрина, за которой просматривалась благородная и уютная глубина.

– Ты приглашаешь? – Она чуть улыбнулась, но не с кокетством, а предостерегающей жалостью. – Учти: это заведение не из дешёвых.

– С деньгами проблем нет, – триумфально заверил Саня.

Она молча пошла в предложенном направлении.    

Как видно, кафе пользовалось популярностью. Невзирая на обозначенный ценовой барьер, внутри оказалось довольно много людей, легко этот барьер одолевших. В первый момент Сане показалось, что здесь совсем нет свободных мест, но услужливый метрдотель их тут же определил за освободившийся столик в углу зала. Бросилась в глаза табличка на груди метрдотеля, из которой следовало, что перед ним – менеджер, и Саня вновь поймал себя на том, что пока его не было, времена изменились. Следуя за менеджером через зал, он скользил взглядом по посетителям, и в их лицах тоже читалось нечто новое и для Сани неприятно чужое – равнодушие современных людей, давно привыкших к изящному обслуживанию в добротной обстановке элегантного ресторана и не находящих в этом для себя ничего триумфального.

Они уселись, подпорхнул официант, срывая скатерть, застилая новую, расставляя и раскладывая поблёскивающие приборы. Саня взялся листать меню, но ему не дали проявить щедрость.

– Обойдёмся без красивых жестов, – сказала она, отбирая папку. – Здешнюю кухню я давно изучила. Давай сразу к делу. У меня мало времени. – И к официанту: – Принесите нам кофе. – И к Сане: – Ты какой будешь? Эспрессо?.. Капучино?.. По-турецки?.. По-арабски?..

У неё мало времени. Восемь лет – и мало времени. Вся Санина жизнь – к её ногам, – и мало времени...

– Мне всё равно.

Нехорошо, неправильно начинался этот важный для него разговор. Ведь у него – тоже так мало этого времени, у него – тоже своя, стремительная, деловая, непростая и для других закрытая, уже запущенная в обратный отсчёт, жизнь. Мало времени... Да его совсем почти не осталось! – но он выкроил драгоценные крохи минут, вырвался из тисков, зажатый между случайностью дорожного происшествия и неизвестно какой ещё случайностью предстоящей, тщательно спланированной, и всё равно непредсказуемой, операции, – но он вырвался... Зачем? Просто, увидеть её глаза.

– Так и будешь молча меня разглядывать? – наконец спросила она.

– Да... то есть, нет... – опомнился Саня. – Времени мало, и у тебя, и у меня... Времени практически нет. Я только хотел сказать тебе, что...

Они были всё те же, её глаза – прозрачные, ясные, манящие головокружительной синью весеннего неба, и такие же, как и небо, таинственные и неразрешимые в своей глубинной природной загадке. Такие же холодные и всегда отчуждённые.

– Я просто хотел сказать…– медленно выдавил Саня, – что понимаю тебя... Я много думал, о тебе, обо мне, о Владлене... И о ребёнке. У тебя ведь ребёнок, сын, да, я в курсе...

– Ты меня вызвал, чтобы рассказать о моей же жизни?

– Я понимаю, у тебя всё непросто. Жизнь сложилась. Всё, в общем, без бед. Рисковать этим всем ради неизвестно чего ты не будешь... Я понимаю, ты взрослая женщина, и тебе нужен мужчина, у которого есть, что предложить... Я понимаю, время ушло, всё теперь по-другому, простое настоящее чувство теперь ничего не стоит, пусть даже это чувство мужчина пронёс в себе через долгие восемь лет, пусть оно терзает его, раздирает, каждый день, каждую ночь, всё это не важно, абсолютно не важно...

Он запнулся, задохнулся в наплыве душного, жгучего, чего не мог сформулировать, хотя так долго вынашивал и готовился к решающему, окончательному... Бросив взгляд за окно, он увидел, как сгущается, уплотняется автомобильный поток, наползает лавиной и замедляется до глухой пробки вечернего часа пик. Надо торопиться, сказать самое важное, главное, суть.

– Совсем скоро у меня будет, что тебе предложить, – объявил Саня, отчётливо выговаривая каждое слово. – У меня будут деньги. Хорошие, настоящие. Покруче, чем у твоего адвоката.

– А при чём тут мой адвокат? – искренне возмутилась она. – Я сама зарабатываю, и неплохо... О! А вот и наш кофе! – переключилась она навстречу официанту. – Что-то вы долго, молодой человек. Кажется, вы не заинтересованы в постоянных клиентах вашего заведения?

Официант извинился, сославшись на нечто техническое, и с удвоенной обходительностью принялся располагать две жалкие чашки на голом столе. Зашёл с одной стороны, изогнулся картинно, переместил с подноса на стол. И опять зашёл, изогнулся и переместил. Застыл, так и не разогнувшись, всем видом являя дрессированную готовность к вероятным дальнейшим командам...

– Это всё! – рявкнул Саня на докучливого халдея, вспомнив о собственном предстоящем клиенте, ощущая, как опять начинается леденящая спину щекотка уплотнившегося, бегущего времени. Надо торопиться, надо быть уже там, на подъезде, на подступах к зоне охоты, встать у обочины, в секторе прямой видимости, ещё раз прокрутить все детали, ещё раз проверить оружие, затаиться, расслабиться в предстартовой медитации – и ждать...

Халдей испарился, и Саня, опершись на стол, подавшись вперёд, пригнувшись, быстро, жарко заговорил:

– Послушай, возможно, я исчезну на какое-то время. Не знаю, сколько я буду отсутствовать в городе. Но, я хочу, чтобы ты знала: я здесь, уже в этой жизни. И я вернусь. Обязательно. За тобой. И за сыном... И мы уедем. Помнишь, как ты говорила, ещё тогда, давно, что хочешь со мной уехать, куда-нибудь, хоть на край света, просто уехать, чтобы быть вместе?!..

– Ты сумасшедший... – произнесла она, качая головой с восторгом и ужасом. Больше, конечно, с ужасом, но и с восторгом, пожалуй, тоже.

– Да, да, мы уедем, чтобы быть вместе, чтобы начать новую жизнь, уже без обмана, без унизительной лжи!..

Она покачала ещё головой, довершая свою потаённую, противоречивую мысль. И сказала:

– Нет... Нет.

Словно два раза нажала спусковой крючок. Один – и другой.

– Но почему?! – воскликнул Саня, чуть опрокинутый, но тут же вернувшийся к изначальному, хоть и слегка подраненному, равновесию...

– Потому что нет, – последовал новый выстрел.

В груди разлилась пустота, огненная, сокрушительная, но Саня устоял, не дал себя завалить предобморочной этой боли...

– Что тебя держит?! – хрипел он. – Твоя квартира, которая всё равно не твоя?!

– Нет.

– Твоя чёртова работа?!

– Нет.

– Неужели этот твой?.. твой... Да нет же, чушь, полная ерунда, я никогда не поверю!.. – совсем уже задыхался Саня. – Бросай его, слышишь, он ведь совсем не ценит тебя, ему на тебя наплевать! Я встречался с ним, слышишь, встречался, буквально вчера, я говорил с ним, я заглядывал ему прямо в глаза!

– Я знаю, – сообщила она без всяких эмоций. – Мы обсудили с ним вашу встречу.

Ударило, снова ударило и оглушило теперь уже лихо, – но Саня держался, изрешеченный пустотой, но держался...

– И что?.. – пробормотал он. – Что тебя держит? Этот надутый индюк?

– Нет, не он.

– Ну тогда что же!!!

Она отвела глаза в сторону, посмотрела через окно на улицу, на что-то невидимое и бесконечно далеко отстоящее... – а когда вернула глаза обратно, в них светилась горькая жалость, неуютная тоска вынужденного сострадания.

Сане внезапно подумалось, что именно такой взгляд бывает у киллера, когда он выполняет свой последний, контрольный выстрел. Почему-то считается, что его глаза должны быть холодными, ледяными, – но Саня не верил уже в этот киношный штамп. Теперь он знал точно, что совсем обойтись без эмоций в таком деле физически невозможно. И он зажмурился, не в силах вынести этот взгляд, стиснув зубы, зажмурился...

И она сказала:

– У меня есть другой мужчина... И этот мужчина – не ты.

 

 

*   *   *

 

А ведь ты знал, знал, что это подстава! Знал, как только это случилось, сразу же знал! Твоя машина – обывательский средний класс – добыча из лёгких. Они ловят такие машины, выслеживают на дороге, садятся на хвост, ведут какое-то время, притаившись за правым задним крылом, в слепой зоне, которая не просматривается, заведомо не видна в твоём зеркале заднего вида, и, как только ты начинаешь перестроение вправо – идут на таран. Лёгкий щелчок – и уже авария, неопасное, но дорогостоящее «дэтэпэ». В такой машине обычно сидит безответный интеллигент, заведомый лох, который, едва завидев четырёхглазую морду «Мерса», сразу наложит в штаны, а столкнувшись с выползающими из «Мерса» парнями, будет безмерно счастлив просто остаться в живых. Он не станет критически рассуждать, почему это у его машины всего лишь царапина, а у «Мерса» разворочено пол-хлебала, что это за «Мерс» такой, скажите на милость, из фольги его, что ли, сделали? – неувязочка, дескать, странная получается. А когда ему озвучат калькуляцию автосервиса, когда он осознает, сколько денег и времени может стоить ремонт, он уже будет практически пластилиновым – и если в этот момент предложить расплатиться на месте, двумя-тремя сотнями баксов, заведомо для него доступных, он торговаться не станет, а просто выложит наличные денежки, и будет рад, что ещё удачно отделался…

Только ты не такой. Для тебя всё здесь шито белыми нитками. За спектаклем понтов сразу видишь банальность дорожной подставы: иномарка из дорогих, с чёрными стёклами, без номерных знаков, бьёт тебя в правый задний, для тебя невидимый угол… И очевидное несоответствие твоей лёгкой царапины их внушительным, катастрофическим повреждениям…

О, как же ты глупо влип, как же нелепо! Ведь эти шакалы против тебя – просто щенята. Ты мог бы достать из-за пазухи пушку и тогда посмотреть, в какой цвет окрасятся их дебильные рожи, и чем завоняют их модные джинсы! Да, ты мог бы повеселиться, а заодно поучить правилам хорошего тона, дорожного движения, уважению к старшим, кое-каким тюремным законам… Но ты не можешь. Не имеешь права. Нельзя срывать операцию. Ведь этак и впрямь можно доиграться до приезда ментов. А ты в деле, машина в угоне, клиент под прицелом и босс ждёт от тебя доклада о благополучном завершении этого бесконечного нервного дня. Ты не можешь подставить серьёзных людей, которые частично с тобой расплатились, которые тебе доверяют. Хотя так хотелось бы. Нет, нет, невозможно. Ты очень уравновешенный человек, но, если тебя ненароком задеть… Так хотелось бы уложить этих придурков аккуратным рядком на грязный асфальт и попросить хором спеть какую-нибудь душевную песню, например, эту, любимую, про почерневший снег, что тает весной... А если у них не получится, ну, там, нет музыкального слуха или, скажем, голоса, тогда – каждому по одной. Для начала. А будет мало – по две, по три, сколько потребуется… сочных вишнёвых клякс...

И вот, как ты и предполагал, этот штопаный фрайер начинает откровенно лепить горбатого, гнать пургу, выплетать узоры, заворачивать гнилое фуфло – договориться, мол, полюбовно, разойтись, мол, на месте… Ты мог бы, конечно, мог бы, в другой раз, при других обстоятельствах, – но не здесь, не сейчас. Тебе ведь ещё нужно успеть. Помимо прочих резонов, нужно успеть... Во что бы то ни стало успеть… успеть увидеть… ЕЁ.

Рука соскальзывает с рукоятки, ныряет в карман, нащупывает, шебуршит... И ты обрываешь ненужный спектакль:

– Короче: сколько?

 

 

*   *   *

 

И вот она всё же ушла. Кажется, что-то ещё говорила, объясняла, утешала и сочувственно чего-то желала... Но Саня уже был глух к её прощальным словам, слеп к её облику. Он был заживо мёртв.

Существует такая легенда – и особенно она популярна в среде профессиональных криминалистов, – якобы на сетчатке человеческого глаза, словно на фотоплёнке, запечатлевается последнее, что человек видел за мгновенье до смерти. Детективно настроенные натуры верят в эту фантастику и полагают, что однажды судебная экспертиза найдёт способ, с помощью которого станет возможным извлекать из глаза мертвеца финальную информацию, и, таким образом, в руки следствия будет попадать заветная цель – документально зафиксированный облик убийцы... Однако оставим фантазии на окуп домохозяйкам, гадалкам, шаманам, психоаналитикам и прочим малоопасным экзальтированным категориям. Мы-то с вами люди здравомыслящие, хорошо образованные, прагматичные; нам ли не знать, что чужая душа – потёмки, и не стоит будоражить воображение, пытаясь понапрасну проникнуть в сокровенную тайну чужого для нас «Я».

Давайте-ка лучше отправимся в одно уютное место, где можно посидеть, поговорить, спокойно послушать музыку, потыкать вилкой какое-нибудь симпатичное блюдо, полакать какой-нибудь приятный напиток – и пощупать невинным почти взглядом сидящую напротив собеседницу, или собеседника, – в зависимости от вашего исходного пола и романтических предпочтений. Однако же надо поторопиться: стрелки часов стремятся к отметке, когда цены в меню этого заведения совершат ощутимый скачок – от щадящей приемлемости дежурного бизнес-ланча к беспощадному шику вечерней торжественной обдираловки. Да, близится час пик, тяжёлое, душное время, в течение которого на улицу лучше не и соваться – там толпы людей, и толпы машин, и всё такое жёсткое, агрессивное, концентрированное в своей задымлённой бесчеловечности. А здесь, внутри, – хорошо, мирно, свежо. Подсветочка, музычка, кондиционер, вышколенные официанты. Вот только цены... – да, но зато это хоть какой-то барьер, какая-то гарантия, что вокруг сидят люди приличные, приблизительно одного анонимного круга, и никто посторонний, чужой, не нарушит элегантный покой вашей трапезы. Ну, разве только жена позвонит по мобильнику, или же муж, – в зависимости от вашего семейного положения и заработанной степени вашей личной неподконтрольности...

Впрочем, вас это не тревожит, а, скорей, забавляет. Ведь вы – деловой человек, все ваши мысли сосредоточены на серьёзной и твёрдой, приближающейся задаче, день за днём вы обдумываете её непростые подробности, ваша жизнь плавно течёт по руслу неизменной реки, зажатой в ущелье каменных знакомых громад, вы работаете, профессионально выполняете своё дело... – и что же: всё это изнурение только лишь для того, чтобы приползти устало к ночи домой, раздеться в прихожей и отдаться на растерзание тем, кто требовательно к вам тянется из глубины вашей квартиры, продолжая вас изнурять?.. Нет, нет, всё это существует у вас много лет, отупляюще, и вы себе говорите, что так и должно быть, иначе и не бывает, убеждаете себя в этом желанном исходе, ещё раз убеждаете, и ещё, и ещё... – но, говоря откровенно, законный уклад давно нагоняет тоску бесконечной своей повторяемостью; всё чаще приходит бессонница, болит голова, нервишки шалят, ежедневно подташнивает; и растёт, раздувается, беспредельно ширится в одиноком холодеющем сердце всё больше бунтующая душевная неудовлетворённость. Вот почему, в какой-то момент вашей сложившийся, хмурой судьбы у вас появился, согревающим огоньком... – тс-с-с! – тайный интимный друг... Давно, давно вы не заглядывали своему другу прямо в лицо, много дней вы отсутствовали, были разлучены, и вот вы снова здесь, снова вместе, и вы сидите в хорошей обстановке, наслаждаясь контролем над этой обстановкой, над официантом, над рестораном, над всей этой жизнью, которая принадлежит теперь только вам. Вы – хозяин ситуации, сами принимаете решения и планируете действия. Вы слегка нервничаете, потому что немного всё чуждо вокруг, немного ирреально и призрачно. Но вы знаете, что это нормально. Так бывает всегда, когда возвращаетесь к тому, кого действительно любите, но в силу обстоятельств были временно удалены за предел досягаемости вашей любви. Это похоже на состояние медленного пробуждения после долгого тяжёлого сна: чувство неуютное и, вместе с тем, приятное, тёплое, нежное... Осторожное чувство, зоркое, недоверчивое. Да, он слегка изменился, этот ваш друг, стал надменнее, отчуждённее. В каждое очередное мгновение узнаваемый во всех давних, чуть забытых чертах, он последовательно являет своим обличьем и что-то для вас новое, неожиданно броское, непривычно шикарное, неприступное и откровенно чужое. Вы гладите милую руку, радостно улыбаясь, ловите ответную восторженную взаимность, но в его взгляде всё более замечаете ускользающий проблеск неискренности... Вы понимаете: конечно, конечно – от вас ждут заведомо бóльшего, чем вот эти редкие, жалкие встречи. Скажем прямо: ждут достойного предложения. Слегка печально всё это, слегка тошно, – но вы уже не в том розовом возрасте, когда человек воспринимает мир идеалистически. Вы – взрослый, а у взрослых людей всё несколько по-другому. Взрослые люди учатся решать дела сердечные без соплей. Словом, у вас нет психологических трудностей – и вы спокойно делаете заказ только что подошедшему к вашему столику официанту...

Времяпрепровождение в ресторане, помимо непосредственного общения с вашим интимным другом, который, в свою очередь, выкроил для вас часок ворованной радости из своей непростой личной жизни, всегда имеет и ещё одно побочное развлечение – наблюдать за окружающей публикой. Это забавно – плутать взглядом по лицам совершенно незнакомых людей и понимать, что они – такие же, как и вы. Сидят, болтают, улыбаются, демонстрируют уверенность, беззаботность. Вы не сомневаетесь, что у них, как и у вас, чёрт-те что творится в душе, – но вы человек приличный, и не заглядываете в их лица на бóльшую глубину, чем позволяет благовоспитанный такт...

Вдруг ваше внимание привлекает один субъект. Мужчина. Незнакомый, как и все остальные, но незнакомый до такой жуткой вам чуждости, что вы не можете оторвать от него заинтригованных глаз. Чем-то он на других не похож, чем-то принципиальным, пугающим. Он сидит в одиночестве, перед ним белеют две кофейные чашки, но он не касается ни одной, и только смотрит прямо перед собой, смотрит неподвижно и как будто бы омертвело. Вот к нему подходит официант – и ваше навострённое ухо мгновенно удесятеряет прицельное внимание невольного любопытства...

– Желаете ещё что-нибудь? – осведомляется официант.

– Счёт, – бросает ему незнакомец, не одарив официанта кратчайшим взглядом.

Тот удаляется, но незнакомец его вдруг одёргивает:

– Постой-ка!..

Официант возвращается, и незнакомец, подняв к нему бледную, нездоровую полуулыбку, заявляет:

– Я передумал... Принеси-ка мне водки. А лучше – коньяка. Гулять так гулять – верно? Какой тут у вас самый дорогой?

Он выхватывает у официанта изящную папку меню и начинает листать – с ожесточением, с яростью. Наконец, что-то находит, повелительно тычет пальцем:

– Вот. Принеси этот.

Официант услужливо выгибается, заглядывая в заказ, и деликатно, так, спрашивает:

– Вам сколько? Пятьдесят – или сто?

– Тащи весь пузырь! – приказывает незнакомец, оскалясь.

– Вы... обратили внимание, – уточняет официант, – сколько это коньяк стоит.

Лицо незнакомца передёргивает судорога; кажется, он сейчас забьётся в приступе эпилепсии – или, на худой конец, опрокинет на кафель столик... Но он берёт в себя в руки и только цедит сквозь зубы, вперив в официанта сощуренный взгляд:

– Я что: похож на нищего?

Официант такого не говорил, хотя одет незнакомец действительно – так себе, недостойно для такого стильного места, почти неприлично, – но официант не собирается никого унижать, просто профессионально делает своё дело, просто ждёт некоторого прояснения этой, слегка мутной и дискомфортной, но, в общем-то, обыденной ситуации... Незнакомец, похоже, всё ещё размышляет, опрокинуть ли столик или уж сразу врезать халдею по морде, – но опять сдерживается и... устало вытаскивает из внутреннего кармана едва вскрытую пачку банкнот. Барским жестом снимает купюру и гордо, словно козырным тузом, шлёпает ей по столешнице... Наблюдая эту грубую мизансцену, этот удручающий фарс, вы с грустью философа про себя отмечаете, что есть, как ни крути, есть в этом мире общий для всех знаменатель, доступный каждому язык – язык денег... И вот уже на том самом столике материализуется бутылка коньяка, такого благородного, что даже вы избегаете заказывать его всуе, а предпочитаете обойтись чем-нибудь менее претенциозным – что незаметно для вашего друга, однако ощутимо для вашего кошелька.

– Деньги решают всё, верно?.. – скалится незнакомец. Официант пытается отделаться мирной улыбкой, не-нашим-не-вашим, но незнакомец цепко хватает его за рукав:

– А ты знаешь, паскуда, что есть в этой жизни вещи, которые не купить ни за какие деньги? Знаешь, а?!

Работник сферы обслуживания продолжает отыгрывать привычную роль, всякое бывает, ну а, в общем-то, клиент всегда прав; и незнакомец, презрительно сморщившись, наконец, разжимает цепкую хватку, отпускает бедолагу на волю:

– Вали отсюда, исчезни. Пшёл вон!

Мизансцена перестаёт быть для вас интересной. Первичное любопытство удовлетворено, и всё, что дальше – заведомая банальщина. Ну подумаешь – ещё один ненормальный решил шальную прибыль спустить. Сейчас будет напиваться и, в конце концов, упадёт мордой на стол. Так и есть – решительно набулькал себе полную коньячную рюмку и, надевшись на этот аквариум ртом, разом в себя опрокинул... Нет, нет – неинтересно, совсем. Между прочим, вам уже принесли горячее, и теперь можно с удовольствием приступить... Вот, налил ещё одну рюмку, и снова хлобыстнул залпом. Без всякой закуси. Бр-р-р, аж дрожь пробирает. Плевать, конечно, но всё-таки слегка неприятно, что нигде теперь нет покоя, и даже в самых приличных, казалось бы, заведениях, нет-нет, да и попадётся на глаза что-нибудь такое досадное, неуместное, неприятное, отвлекающее... Вы пытаетесь вернуться к еде, пытаетесь улыбнуться, но интимный ваш друг, очень близкий и чуткий друг, глядя на вас, озабоченно хмурится. Что-то не так?.. Нет-нет, всё хорошо... Что-то случилось?.. Да нет, всё нормально, пустое – ну что, в самом деле, может случиться?..

Вдруг этот звук – хрупкий звон разбитого в дребезг стекла... Вы принципиально не смотрите, вы – приличный, воспитанный человек, но самой периферией внимания всё-таки замечаете, как дёрнулась и застыла мрачная тень.

– С-суки... – слышится оттуда отчётливо.

Стараетесь игнорировать, осознанно избегаете, но против воли скашиваете глаза, и видите лицо того незнакомца, искажённое лютой злобой, смертельно бледное лицо, по которому текут, поблёскивая, ручьи слёз. Вы словно впервые о нём понимаете, что перед вами – мужчина, молодой и крепкий, суровый, бывалый, взрослый мужчина, который смахнул на пол рюмку, опрокинул на скатерть бутылку, и, сотрясаясь всем телом, – плачет, рыдает, захлёбывается...

– С-суки!.. – всхлипывает он, поднимаясь из-за стола и обводя ресторанный зал остекленелым, плывущим взором. – Какие же все суки! – выкрикивает он в полный голос. – Все! Все суки! Все!!

Нет, нет, это какое-то недоразумение, глупость, чушь, этого быть не может... – но он уже выдернул из-за пазухи чёрный, блестящий...

– Я не убийца!! – визжит этот маньяк.

Конечно, конечно, он не в себе, явно, псих, сумасшедший, буйный помешанный, наверно, сбежал, как его пропустили, куда только смотрит охрана, и откуда только у него взялся...

– Я не убийца, слышите?! – заходится он в истерике, наставляя пистолет прямо на вас, на вашего друга, на каждого здесь, на всех... – Это вы! Вы все убийцы!! А я – нет!! Слышите – нет!!!

И начинает вслепую палить...

 

 

2006 г.
Редакция 2013-14 гг.