Годины

На чтение потребуется 1 час 45 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Старший лейтенант Яровеев выходил из-за речки в арьергарде, прикрывая бронемашинами своей роты отход последней колонны автомобилей полка снабжения. Когда в наушниках раздался треск, а потом прорвался чей-то хриплый голос и отборно-виртуозный русский язык, до пограничного моста оставалось не более трёх километров.

– Ты кто? – заорал Сергей, прижимая к горлу ларингофоны, не пользуясь уже ни паролями, ни эзоповым языком переговоров по рации.

– Лейтенант Кожевин я, нахожусь на высоте 43/15 двадцать четвертый квадрат, веду бой с превосходящими силами противника.

– Рехнулся, лейтенант, какой бой, я последнюю колонну вывожу.

Но в наушники был слышен грохот, беспорядочная стрельба, ругань, крики.

Сергей остановил головную бронемашину. Сразу из-за холма появилось трое всадников. Один из них вскинул бинокль.

– Товарищ лейтенант, духи.

– Вижу. Разворачивай. Нечётные ствол налево, чётные – ствол направо, головной – дорогу в панораму, замыкающий – дорогу в панораму, открывать огонь по любой движущейся цели.

БМП с Яровеевым на броне обогнула группу и, прибавив хода, пошла в двадцать четвертый квадрат.

 

Это был пост, выставленный над дорогой за несколько дней до начала вывода наших войск из Афганистана. Ребята честно сделали свою работу, они отследили все сопки вокруг дороги и не дали душманам на их участке подойти вплотную. Вчера пост должен был быть снят. И сегодня радостный афганский народ не должен был напороться на яростное сопротивление горстки солдат. Скорострельные пушки БМП ударили одновременно, смешивая с песком и камнями несколько сотен воинов исламской освободительной армии. Лейтенант Кожевин, чумазый от пороховой копоти, земли и дыма, с посечённым камнями лицом, улыбался своему спасителю, и тут же успевал отдавать распоряжения. Его солдатики грузили на броню раненых и убитых, влезали сами, прижимались спинами к холодной родной броне, вскидывали автоматы и с остервенением смотрели на сопки, в любой момент могущие изрыгнуть смертоносный огонь.

Рота вышла к мосту. Ни оркестров, ни встречающих уже не было. На перилах обвисла пара гирлянд, несколько лопнувших красных воздушных шаров и какие-то запоздалые цветы. На родной стороне дорогу перекрывал новый полосатый шлагбаум, придвинутые к самому краю бетонные блоки, составленные стеной, из амбразур которой в сторону роты Яровеева злобно повели свои хоботы крупнокалиберные пулеметы.

– Хорош приём, – проговорил лейтенант Кожевин, стянул с головы каску, спрыгнул с брони, и, повесив автомат поперек груди, сложив на него руки, пошел в сторону сторожевого поста.

 

Потом старший лейтенант Яровеев и лейтенант Коженин стояли в кабинете начальника особого отдела армии, толстого ядрёного полковника, и слушали какую-то чушь про братский дружественный афганский народ, новую политическую линию центрального комитета партии и нарушение выполнения приказа о мирной эвакуации армии с территории Афганистана.

Когда их полковник выгнал, пообещав устроить взыскание по самой строгой форме, лейтенант Кожевин сказал, что у него есть неприкосновенный запас.

– Во, – и потом мотострелок произнёс длинную непередаваемую тираду, – я же думал, тебе не меньше Красной Звезды дадут, а он тебя – под трибунал. Морду вон какую отъел. Старлей, да ты хоть понимаешь, что все пацаны, и я в том числе, и мамки наши, должны тебе в пояс кланяться? Мы же в последний день войны могли на хрен все там полечь, и забрать-то нас оттуда уже некому было. Все домой с… Когда к мосту подошли, я даже тебе позавидовал. Думаю, везёт десантуре, вон какой новенький, чистенький, поди, только-только из дома, и бац! Всех спас! Ему орден.

– Да брось ты разоряться-то. Давай, уже. За Победу!

– Какая, на хрен, победа? Мало того, что я пятерых тюльпаном по домам повезу. В последний день, понимаешь. В последний день. Так он что тебе сказал? Под трибунал. Это тебя! Под трибунал?

– Собака лает, ветер носит, – спокойно проговорил Яровеев, выдохнул и вылил спирт в рот.

 

Отпуска после войны не получилось. И Сергей ещё на год отложил поездку в Харлушино.

17 августа 1991 года капитан Яровеев написал рапорт, просил предоставить очередной отпуск сроком на две недели с убытием из военного округа. Но вечером все были подняты по тревоге и выброшены с транспортных самолетов на одном из воинских полигонов в Костромской области.

Двадцатого утром в штабной палатке всем офицерам раздали текст новой присяги.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться?

– Ну.

– Капитан Яровеев. Скажите, что происходит?

– Товарищ капитан, нужно знать политическую обстановку в стране.

– Виноват, товарищ полковник, вчера и позавчера выполнял поставленную перед ротой задачу, газет не читал, телевизор не смотрел.

– Ротой давно командуете?

– Так точно. С осени восемьдесят девятого. С Афгана, товарищ полковник.

– В общем, хреново в стране, – устало проговорил полковник, – в Москве двоевластие. Кто кого сомнёт и снимет, пока не ясно. Дивизия имени Дзержинского поднята по тревоге и стянута в Москву для подавления антисоветского мятежа. Наши коллеги получили приказ президента РСФСР Ельцина выступить и защитить конституцию. Я, товарищи офицеры, призываю вас к благоразумию, и если меня арестуют, плана учений не менять, не поддаваться на провокации. И быть верными воинскому долгу. А теперь слушай мою команду. Объявляется режим ожидания.

 

Ждать пришлось долго. В девяносто втором лейтенант Яровеев Сергей Григорьевич, разжалованный за неподчинение офицеру Российских вооружённых сил, вместе со своим взводом принял участие в восстановлении порядка в Приднестровье. В девяносто четвертом капитан Яровеев вошёл на территорию республики Ичкерия в одной из колонн.

29 декабря за бой в Грозном Сергей Григорьевич Яровеев получил досрочно звание майора и стал командиром батальона. Его соседом был комбат майор Олег Войнов, и новый год они встречали у костра, в развороченном городе, среди обгоревших остовов машин, развалин, трупов своих и чужих солдат, под общее проклятие мирных жителей, чеченских и русских женщин. Войнов, обожжённый взрывом на площади Минутка, всё время поправлял чёрную вязанную шапочку, которую носил вместо подшлемника, кутался в бушлат и рассказывал, что у него в Челябинске остались жена и сын. И больше всего ему хотелось бы сейчас посмотреть на своего сына.

– Майор, а у тебя дети есть? – спросил кто-то из офицеров, обращаясь к Яровееву.

– Нет, не завёл ещё. Я до той, с которой должен родить Гришу и Вовку, никак не доеду. Всё воюю.

– Во как. Так есть кто?

Сергей покачал головой.

– Это давно было. Я пятый день в офицерах ходил. Наверное, замуж давно вышла. Мимолётно всё как-то. В общем, у меня дома нет.

– А сам ты откуда?

– Трудно сказать. Когда я был совсем маленький, мы жили в каком-то городе. Там у меня мама была. Потом отец привёз на свою родину. Под Челябинск, в Баландино.

Войнов встрепенулся.

– Да ты что? – и на его лице расцвела широкая улыбка. – У нас там знакомые живут.

– А у меня никого нет. Мне, кажется, девять лет было, когда отца в милицию забрали за то, что он не давал церковь рушить, видимо, били его там. На осенних каникулах он меня по своим местам провёз и в детский дом сдал. Сам пошёл в госпиталь, сказал, что врач железку в два счёта вытащит, а сам взял и умер.

– Родных более никого?

– Отчего. Были. Но там какая-то история. Отец рассказывал, что прадед мой с моим дедом на гражданской сошлись, чуть друг друга не поубивали, и ещё что-то. В общем, детдом, суворовское, Рязанское, Афган, ГКЧП, Приднестровье, и вот.

 

На следующий день майора Яровеева вытащили из-под обстрела. В нём было три рваных дыры, но мальчишки из взвода лейтенанта Малыгина, и сам лейтенант остались живы. Майор Войнов сопроводил санитарную машину, сколько мог, хотя почти не верил, что вновь обретённый друг теперь выживет.