Расставание с иллюзией

На чтение потребуется два часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Синклер Джонс – мой давний согруппник, и мы с ним приятельствуем.

В аудиторство судьба привела нас обоих из других, более технических сфер: в этом смысле мы говорим на одном языке. В нашей экспериментальной группе мы – первопроходцы-старожилы, начали в один и тот же день, участвовали в совместных проектах и хорошо знаем, что друг от друга можно ожидать. Однако на этом наше сходство заканчивается. В то время как по своему складу я чувствую себя в нашем отделе, как занесенное случайным ветром инородное тело, Синклер – типичный ревизор: дотошный и педантичный. Мне бы что-то такое придумать, чтоб поинтересней, получше и полегче стало. Ему же главное – неуклонно следовать всем предписаниям. Изменения, отклонения и отсебятина его здорово смущают. Синклер – догматик и конформист.

А посему смущает его и наш новый босс, Дэйвид, который не только разрешает, но и активно поощряет нестандартное мышление, рационализаторские поползновения и собственное мнение, несовпадающее с традиционными постулатами. Мне такая методика вполне подходит, хотя иной раз кажется, что очень уж слишком он нам доверяет и полагается на наше рационализаторство. Слишком много свободы – тоже не очень хорошо. Впрочем, Дэйвид об этом не волнуется. Он – «мальчик резвый, кудрявый, веселый», баловень судьбы и старый друг-фаворит начальника отдела – может себе позволить некоторый пофигизм.

Синклеру же свободно-творческое парение Дэйвида как ножом по сердцу. Но он молчит, и его протест угадывается только по сводящим скулы желвакам, и переделывать себя на иной лад он не собирается. Все, что он делает, предельно аккуратно и всегда соответствует всем стандартам: комар носа не подточит, и поэтому его не волнует, понравится это Дэйвиду или нет: придраться ведь не к чему. Аудиторство не для того, чтобы проявлять творческий подход и свободомыслие, а скорее наоборот.

К тому же, Синклер работает в нашем банке уже более тридцати лет, и о будущем ему особо задумываться не стоит. Он ждёт не дождётся выхода на пенсию и полностью готов к беззаботному старческому существованию, уже в деталях продумав и запланировав все свои будущие поездки. Также его привлекают полагающиеся пенсионерам скидки на проезд, билеты и прочее. Для меня даже таких понятий еще не существует. Чувствую я себя девчонкой; выгляжу – тоже, моложе своих лет. Пенсия? Старость? А что это такое? Явно, не про меня…

 

В общем, читателю ясно, что мы очень разные. И тем не менее, Синклер – мой неизменный партнёр по ланчам и кофе брэйкам, а также и мой конфидант. Я предлагаю, а он всегда соглашается и, как «котик за козликом» послушно тащится за мной, куда бы я его ни повела. Уверенная в его лояльности и в том, что трепать языком он не будет, я делюсь с ним своими личными передрягами и «плачусь в его жилетку», когда мне грустно, а он меня утешает, как умеет. Впрочем, слово жилетка не нуждается в кавычках: Синклер носит костюмы-тройки, и жилетка его настоящая. Он мой ровесник, но обликом и взглядами больше годится мне в отцы.

 

Когда-то, в бурлящих 70-х, по его рассказам, был он повесой и дамским угодником с пышным афро на голове, носил ярко-оранжевый бархатный расклешённо-брючный костюм, зелёные туфли на платформе и сутками пропадал в дискотеках. Сейчас в это трудно поверить. Нынче Синклер носит неизменную коричневую тройку, застиранно-заглаженные до ветхости голубые рубашки, один и тот же тёмный галстук и столетней давности (правда, хорошо начищенные) штиблеты, а вместо афро его полуголый череп обрамляют редкие, неопределённого цвета завитки.

Учитывая негритянское происхождение, Синклер выглядит необычно. Он белокож и голубоглаз. Однако чертами – вылитый Пушкин, и себя причисляет к афроамериканцам. Женщин в прошлом выбирал только негритянок, и нынче тоже усиленно ищет знакомства только с чёрной. Для этого он записался в клуб знакомств под названием «Chocolate Singles» и время от времени ходит на какие-то свидания, однако ничего подходящего пока не нашёл. Женщины попадаются ему слишком агрессивные и подозрительные в своих намерениях. Небось мечтают его обобрать или переделать на свой лад.

– Я для них лакомый кусочек, – говорит он, – у меня есть дом, машина, хорошо оплачиваемая должность, дурных привычек не культивирую и, самое главное, у меня голова на плечах.

Я свободен, без хвостов, алиментов… всё уже выплачено… А где сейчас найдёшь такого, особенно среди афроамериканцев? Ну и потом, мне совсем не надо, чтобы они меня пытались переделать!

Он знает, что говорит. Таких как он, действительно, можно встретить редко, и переделывать что-то (а тем более себя) он не намерен. Как и во всём, с женщинами Синклер тоже жуткий консерватор...

 

Сказать, что Синклер по натуре организованный, – это не сказать ничего. Так и хочется назвать его человеком в футляре, но во избежание плагиата назову его человеком-багажом. Потому как жизнь его, напоминая педантично упакованный багаж, включает всё необходимое. Она набита до отвала (впрочем, не набита, а заполнена с предельной аккуратностью) так, что и иголку туда не добавить: не поместится. Всё там расписано, разложено по местам, упаковано в свои футлярчики, коробочки, ящички, кармашки. Всё продумано, пропланировано на годы вперёд, на все возможные варианты и на всякий случай. И ничего, абсолютно ничего не может нарушить этот установленный им порядок. Синклер не любит неожиданностей.

Живёт он один в большом доме с пятью спальнями. Почему такой большой, спросите?

А потому что, если случится, что трое его детей с семьями одновременно приедут к нему погостить, все будут иметь по спальне. А когда такое последний раз случалось, поинтересуетесь? Да ещё никогда. Ну, а вдруг случится?

Или, например, гараж… Он долго искал дом именно с таким большим гаражом. Таких, нестандартного размера, гаражей уже давно не строят: машины сейчас помельче. Но у Синклера – машина-пароход, Impala Chevrolet выпуска 1968 года, и её в стандартный гараж не поместить.

И зачем, спросите, такой гигант нужен, особенно если учесть, что он её совсем не пользует, кроме как прокручивает вокруг квартала раз в неделю, чтобы батарея не сдохла? Как зачем, она ж ещё совсем как новенькая, и на ней всего лишь 120 миль… А чего ж не продать? Так сколько за неё могут дать? Она ж неколлекционная: ценности не имеет. А если не имеет, то зачем её лишь бы держать? Ну, а почему надо выкидывать почти новую машину, которая ещё может пригодиться?

В сравнении с Синклером, меня можно причислить к разряду людей абсолютно спонтанных, «плывущих по течению» и надеющихся только на авось. Но это неверно: я не бездумная, прожигающая жизнь и живущая только сегодняшним днем растратчица; я не уподобляюсь «волюнтаристу» Хрущёву, намеревавшемуся успешно выращивать кукурузу в районах вечной мерзлоты. Но жить всё время «про запас» не в моей натуре. И потом мне свойственен фатализм: судьба вносит свои коррективы…

– Считаю, что у каждого человека должен быть master plan. Чтобы быть уверенным, что он подготовлен ко всему, так сказать, готов на все случаи жизни, – часто повторяет Синклер, – и у меня такой план имеется.

– Ну, а как насчёт непредвиденностей? – парирую я.

– Если правильно спланировать и подготовиться, то непредвиденностей не будет! – снисходительно, как ребёнку, объясняет он.

– Да, но как же возможно подготовиться ко ВСЕМУ? – не унимаюсь я.

– Нужно рассчитывать на все случаи жизни, и, если правильно спланировать и подготовиться, то…

Ну что на это сказать? Я замолкаю.

Верный своей обычной манере, Синклер всё объясняет предельно логично, короткими фразами-формулировками. Говорит он, четко артикулируя, без какого-либо сомнения в голосе и с терпеливой улыбкой на лице. В случае если собеседник что-то не понимает или пытается аргументировать, Синклер без изменений повторяет ещё раз то же самое. Собеседник задаёт тот же вопрос, но уже несколько в другом варианте, на что Синклер ещё раз спокойным тоном и слово в слово повторяет сказанное. И только желваки, играющие под кожей лица Синклера, показывают его раздражение. Это может происходить несколько раз подряд, а затем упирается в немую сцену. Осознав бессмысленность своих вопросов, собеседник прекращает их задавать и меняет тему. «Дискуссии» приходит конец.

В общем, и в нашей группе, и за её пределами Синклер слывёт догматиком. Впрочем, это не всегда плохо. К примеру, на него можно положиться, и он никогда никуда не опаздывает и никого не подводит. И это очень положительные качества. А еще Синклер хорошо считает деньги и делает это с большим удовольствием. Поэтому, когда Дэйвид иногда ведёт нас на групповой ланч, после трапезы роль казначея неизменно достается именно ему. Несмотря на то, что мы всегда ходим в один и тот же китайский ресторан через дорогу, заказываем одни и те же блюда, цена на которые годами не меняется, Синклер вынимает из кармана своей жилетки калькулятор, проверяет сумму и подсчитывает, кто сколько должен будет заплатить за свою долю. Рутина отработана до мельчайшего, повторяются все действия и слова. Малейшее отклонение, даже если на несколько центов, – повод для пересчёта и обсуждения.

Странно, если учесть, что у каждого из нас шестизначная зарплата. Мне такая мелочность непонятна и неприятна. Многим местным тоже, но для них важен принцип. А Синклеру важна предсказуемость.

 

Так вот, как-то раз идём мы с Синклером на ланч, который протекает очень рутинно: всё как всегда. Обсуждаем наши проекты и начальство. И вдруг, в самом конце, он говорит:

– Я сейчас что-то скажу, что произведёт на тебя эффект разорвавшейся бомбы.

– Ну, попробуй…

– Я считаю, что было бы неплохо, если у нас были бы какие-то интимные отношения: я уже всё продумал. Ты знаешь, что я очень серьёзный, ответственный и… со здоровьем у меня все в норме, так что не беспокойся: все будет как надо. Наши отношения останутся между нами, никто не будет знать.

Я действительно в полном шоке и ступоре. Откуда это? Он же никогда ни словом, ни взглядом, ни намёком… Отношения чисто дружественно-коллегиальные, и вот… Я и понятия не имела, что он питает ко мне какие-то чувства… Вот и сейчас его лицо не выражает ничего ТАКОГО… И тон предельно сухой, деловой… Зато мое лицо определенно выражает всё, о чем я думаю.

 

– Как ты сама, очевидно, догадываешься, чувства здесь ни при чём… – отвечает он на мой мысленный вопрос. – Я – мужчина, ты – женщина… мы вместе работаем, хорошо знаем друг друга. Так что это естественно и целесообразно. Думаю, что ты останешься мною довольна.

Я пытаюсь что-то сказать, но он прерывает:

– Не отвечай мне сейчас. Выспись, подумай и дай ответ, когда решишь…

По возвращении в офис и до конца дня эта тема больше не упоминается. Ночью сплю я плохо. Передо мной вырисовалась проблема. Нет, не каков будет мой ответ (ясно, что он отрицательный), а как ответить так, чтобы не обидеть чувств моего претендента. Следующие несколько дней проходят в треволнениях. Я старательно избегаю Синклера. Но сколько такая игра в прятки может продолжаться? Мы ж всё-таки далеко не дети и как-никак – друзья… Я решаю всё сказать, как есть: честно, но мягко.

На следующее утро подхожу к его столу.

– Знаешь, Синклер, я подумала, – говорю, – и… твоё предложение мне, конечно, льстит, но… ты же знаешь моё семейное положение, я и просто не готова к…

– Забудь, – прерывает он. – Не думай об этом. Я был неправ, я не должен был… забудь. Всё остается, как раньше: считай, что того разговора не было.

Такой оборот дела меня радует. Получилось даже легче, чем я ожидала. И Синклер вроде бы не обиделся: он спокоен, улыбается… вот только желваки почему-то играют на его скулах. Впрочем, неважно. Главное, щекотливая ситуация разрешилась, и всё между нами будет опять как раньше.

 

Однако в этом я ошиблась. Наши отношения изменились резко и навсегда. Дружеские беседы и походы на ланч полностью прекратились. Разговоры свелись исключительно к необходимому по работе обмену слов. То, что выглядело дружескими отношениями, оказалось ничем.

Так мы проработали бок о бок несколько лет, пока я не решила покинуть компанию, оставив позади и индустрию, и Нью-Йорк, и тот образ жизни. В мой последний рабочий день, следуя традиции, Дэйвид и мои согруппники устроили мне прощальный ланч в китайском ресторане напротив, и по окончании трапезы Синклер, как всегда, делал подсчёты на своем калькуляторе.

Уходя из офиса, я остановилось возле его стола попрощаться.

– Best of luck, – с дежурной улыбкой пожелал он мне, тут же возвратившись к своей работе. На его скулах играли желваки.

 

 

*   *   *

 

А примерно через год я случайно узнала, что одним прекрасным днём за две недели до выхода на раннюю пенсию его сбила машина. Сбила при переходе обычно тихой улицы на другую сторону. Он, конечно же, переходил осторожно и по правилам, но за рулём оказался подвыпивший подросток, правил не соблюдающий. И всё.

Так Синклер и не нашёл себе чернокожую подругу, не съездил во все запланированные им места и не успел воспользоваться скидками, полагающимися пенсионерам. И дети его так никогда и не навестили. Оказалось, что жили они далеко, в других штатах, а после развода родителей с отцом годами не общались.

От наследства дети отказались. Всё имущество Синклера, включая дом и машину, досталось государству.