Золотистым лучом сквозь молитвы

Спи сладко

Медузами света ужалена тьма и несносный бабай.
Не бойся, малыш, твой фрегат не потерпит фиаско.
Огнём с прототипной меноры, в семь башен пизанских,
медовые слёзы церковных свечей разливают себя.

Святых воплощений посланников Бога по пальцам не счесть.
Твоё «Отче наш» обретает великую силу,
и ангелы сон охранять твой грядущий спустились
на борт деревянной тахты, озарённой лучами свечей.

Ещё один миг, и Синдбад-мореход вновь отправится в путь
на поиски солнца в хрустальных дворцах многоглавых.
Всегда и во всём крест нательный тебе помогает.
Не бойся, малыш, не дослушать напутственных слов и уснуть.

Пират с какаду, а с тобой моё сердце – родительский храм.
Хвала всеблагим небесам, что мы есть друг у друга.
Пусть снится тебе, как волна к маяку пригорнула.
Пусть белые ангелы будут всегда твой покой охранять

Кот, пишущей ямбом грусть

Там за дверью, залитой теплом, свет.
Солнце жмётся щеками в квадрат окна.
Пыльный стол в ожерельях стихов сед.
Ты с бумагой как с богом опять честна.

Не мешать, не скользить чернотой лап
По плывущим лучам, янтарём сверкнуть
Призывает то чувство, когда стал
Покровителем пишущей ямбом грусть.

Добровольно прикован зарёй в пол.
Шерсть взъерошила где-то под грудью блажь.
До того романтизм твой с ума свёл,
Что боюсь в твою сторону и дышать.

Подбираешь ли рифму в узор чувств
И к стене обращаешь прямую речь,
Поэтический плач торжеству чужд,
Но твой плач я готов у двери стеречь.

Допиши до конца череду драм
– и в колени уткнусь фанатичным лбом,
Буду пальцам на чёрной копне рад,
И приму на себя твоих строчек боль.

Ожидай меня там

«Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?!
Мне – чтоб были друзья, да жена – чтобы пала на гроб,
Ну а я уж для них наворую бессемечных яблок…
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб»
© Владимир Высоцкий – Райские яблоки.

Объясню ли хоть малость в узорах расплёсканных строчек,
Передам ли дословно, доимпульсно чувство хандры…
Мне не надо из рая доставленных яблок и прочих
Неземных подношений. Я траурным горем ржаным
Будто мраком густым пропиталась до сцепленных тканей
В отверделый комок в закромах полумёртвой души.
Ты что яблоки нёс, что молитвы на нервах чеканил,
И малиновым звоном с небес тишину оглушил.

Я прощаю за то, что ждала, когда ждать – безрассудство,
Когда поздно жечь свечи у старых и новых икон.
Я прощаю. Гони прочь коней, но и дальше присутствуй
В каждом вдохе и выдохе, словно малиновый звон,
И никто никогда мне из рая бессемечных яблок
В жуткий мир без тебя привезти не посмеет желать.
Мои пальцы от холода райских гостинцев озябли.
Переполнена болью раскрытая полночью кладь.

Не спасёт ни рассвет, ни рассыпанный день на минуты.
Канделябры, залитые воском, оплакали смерть.
Спящий дом полумраком грядущей разлуки окутан.
Кожуре наворованных яблок предстало чернеть.
Час придёт, и я тоже садами пойду неземными,
Натрясу со свисающих веток медовых плодов,
Чтоб за это без промаха в лоб и меня застрелили,
Чтоб упасть, будто в пропасть, навечно в святую любовь.

Я когда-то умру – мы когда-то всегда умираем, –
Поседевшей, с лучами морщин на знакомом лице
Ожидай меня там, где балуют архангелы раем
И с развесистых яблонь сам Бог кисло-сладкие ест.

Мы с тобой просто…

В сонном погосте молочного тела
дремлет вчерашней любви перелётная птица.
Пляшущей нежности молнии биться
не перестали.
Не переспали
с мыслью расстаться сердечные стаи.
Я без тебя, пустотой обрастая,
еле живая.
Я еле живая.
Я тебя знаю пожарищем буйным.
Ты меня знаешь лилейности уйму
той, кто накормит своих тараканов
пульсом холодного скрипа пиано,
пульсом стихов беспощадной Сибири.
Выключи «были».
Не отлюбили
птицы мои
боль клевать с отдающих ладоней
вольному волю, а робкому робость.
Что тебе стоит надежды угробить…
В кольях терновых израненной птицей
сердце по-прежнему жаждет забиться
звонкой капелью, блуждающим нервом.
Сколько собой ради света ни жертвуй,
я для тебя ни своя, ни чужая.
Ты птицелов.
Я несчастье вкушаю
быть тобой пойманной, быть сопричастной
к всепоглощающей пагубной страсти,
к бархатным чувствам и к мятости крыльев…
Мы с тобой просто неправильно сбылись.

Тайга-град

Моя любовь, смотри на догорающие звёзды над тайгой.
Их ледяные небоскрёбы на хребтах своих носили ночью.
Теперь в малиновый рассвет роняет их и ни на что не ропщет
древнейших угро-финских* предков мегаполис Руси всеблагой.

Обвита северным сиянием разгневанная синева.
Мир дотянулся башнями, похожими на пауков, до рая,
а молниевый хищник, на угрозу судной ночи не взирая,
всё так же пламенем таёжным лижет лапы, как лизал вчера.

На пустоту полярное безмолвие рассыпалось вразброд.
Томятся окна небоскрёбов по лучам застенчивого солнца.
Моя любовь, минута ожидания прекрасного несносна.
Ничто не вызывает столько счастья, как реликтовый восход.

И вот уже во всю пылает красками зари наш Тайга-град,
смыкающий миры вселенных магистралью выжженных эскизов.
Моя любовь, мы приземляемся, и неминуемый миг близок,
когда мы снимем шлемы и в желании тепла сольём уста.

* Знаменитый историк Николай Карамзин написал: «Не знаем, когда они в России поселились, но не знаем также никого старобытнее их».

Отпуск в деревне

Лето – это радостное время в деревенских красках.
Рейсовый автобус просигналил ошалелым уткам.
В двух шагах от переезда на наречии бесстрастном
Клёны шепчутся с кукушками о доннике пожухлом.

Ветер подхватил наглаженное платье и схлестнулся
С чемоданом, выпущенным из ладони ненадолго,
А потом забился ураганом в неуёмном пульсе.
Боже мой, я потерялась в счастье как в стогу иголка.

Небо из бездонной чаши выливает синий кофе.
Обретённой бодростью наполнен каждый вдох и выдох.
Правда, отреклась бы громогласно от всего мирского,
Только к городу вторым крылом своей души пришита.

Приезжай за мной, автобус, ровно через две недели.
Ореол позволенного солнца я впитаю с грустью,
Потому что многие дома в деревне опустели,
И таких гостей, как я, на свой порог уже не пустят.

Лето – это время окунуться в пройденные вёрсты.
На контрастах познаётся всё. Контрасты – терапия.
И ко мне, пленённой простотой, немедленно вернётся
Всё бесценное, что только в жизни деревенской было.

Простое чудо

На осколках пристрастий души и сердца
Я растила с любовью простое чудо,
И когда по ночам звёзды страхи будят,
Обнимает меня мой духовный лес.

Шелестящий иголками тонких сосен
И окованный сплином ночной сонаты,
Он мечтами о чём-то большом богатый
И не верит словам тишины всерьёз.

Он мне дарит луну на рыбацкой леске,
А снимая с крючка золотую рыбку,
Отпускает волшебным рассветом брызгать
На всё самое чёрное, что ни есть.

Он прекрасен до хвойных своих ладоней,
До корней, огибающих боль и слёзы.
Мой причудливый лес за меня дерётся
С тем, с чем справиться, в общем-то, не дано.

Ни влюблённости, ни романтизму стати.
Я сама будто пень рассыпаюсь тленом,
И сама от себя никуда не денусь,
А мой лес продолжает меня спасать.

И рисует на окнах морские волны,
Шум прибоя и крики безликой птицы,
Золотистый песок и как день садится
В покидающий пристань рыбацкий чёлн.

Всё проходит. Туманы, печали, страхи…
Сосны смотрят моими глазами в оба.
Одиночество – это почти свобода
От того, что держало ещё вчера.

Вечер двух стариков

Эти струны не помнят касаний пальцев.
Время плесенью чёрной цветёт бедово.
Что ни нота – минор, что ни отзвук – снова
Льётся горечь прискорбная через край.

Я как ты не умею держать гитару.
Красный бант развязался, побитый молью.
Отчего, мой родной, ты сердечно болен?
Ведь я знаю, душой ты ещё не стар.

Я сегодня спою для тебя негромко
Про туман в палисаднике и про осень.
Наш калиновый куст до того разросся,
Что из окон не видно вечерних зорь.

Ароматами трав дом как есть наполнен.
У тебя на коленях мурлычет кошка.
Отчего-то теперь я боюсь немножко
Темноты и неправильно взять бемоль.

Ты молчишь, утопая в янтарном свете.
И стакан, весь заплаканный воском, жалок.
Мне с тобою прожить даже вечность – мало,
И об этом хотелось тебе напеть.

В тусклом зеркале мы, как всегда, бок о бок.
Я надела сегодня любимый фартук.
Просто страшно смотреть отчего-то в завтра.
А на улице, кажется, будет дождь.

Природа

Твой облик молод и красив в любой отрезок дат.
На радость сердцу старика и сердцу мальчугана
Под вечной синевой твоих небес рассвет багряный
Качает солнце на Гомеровых ладонях в такт

Размахам крыльев бабочек над пропастью во ржи,
И ты слаба и беззащитна, словно тонкий стебель,
И в тоже время ты, как Бог, в которого не верил
Заклятый атеист, – сильна.
Нам без тебя не жить!

Ты поэтична до корней поверженных лесов,
До высушенных рек руками правнука Адама,
Ты кормишь материнским молоком, кому не надо
Ни щедрости, ни красоты, кто сам себе есть бог.

Когда-то благолепий станет меньше, чем теперь.
И древние законы не помогут оживиться.
В стеклянных городах не будет места даже птицам…
И ты к пустой груди приложишь заводных детей.

Нам без тебя не жить, природа-свет, природа-мать!
И я любуюсь небосклоном в запоздалый вечер,
Жаль, человек – твоё дитя, уже бесчеловечен,
Так будь же дольше сильной!
Чтоб не дать себя сломать.

Незваная гостья

Не звала я тебя даже в страшном сне
На любимый порог, да к столу. Я пас.
Мне б с лица твоего боль не пить совсем,
И не черпать беду из бездонных глаз.

Отчего разлилась между стен рекой,
Смыла с окон покой вместе с рамами?
К справедливости бы побудить людской,
Но ей поприща нет в сердце каменном.

Закружил твой подол тишину и крик.
Будто в доме играет с огнём юла.
И в моём, и в соседском… да сколько их,
Где своё и бессонница отжила?

И ты с каждым витком обретаешь вес,
Как бутон по весне лопнул сбитый дрон.
Я вгляделась в тебя всей душой извне.
Ты страшнее, чем в книжках из ряда вон.

Ты незваная гостья с дороги в ад.
Разыгрались грозой небеса навзрыд.
У меня на подкорках рубцы болят,
У тебя же, война, мир в руках… болит.

Простите, люди

Ещё не время белым лебедям покинуть осень
И в низком небе сбросить с крыльев почернелый лес,
Я вместо них бескрылым рядовым в зенит вознёсся
И над макушками черешчатых дубов исчез.

Ещё цветёт амброзия у сложенных подвалов
И, припорошенная пеплом, клонится к земле,
Как жаль, что Богом было мне отмерено так мало
Неравных поединков, и с тоской наедине

Я, кажется, боюсь, что вклад мой оказался скудным.
Мне не вернуться воином в осиротелый дом.
Я не успел спастись мальчишкой на одну секунду,
И лебеди взлетали в небо в мареве густом.

Я с ними обменялся взглядом и просил остаться.
До первых холодов в родном краю страх обогнуть.
Разрывам вопреки и вопреки ничтожным шансам
На тишину над берегом и в пепле, и в снегу.

Ещё не пал не землю лист со сгорбленного дуба,
Но может быть, совсем чуть-чуть осталось подождать.
Простите, люди, что взрывной волной и след мой сдуло,
И посмотрите, как красиво лебеди кружат.

Выстой

Здесь закат над полями духмяный.
Здесь полынью горчит горизонт.
Здесь художник, в стихийной сутане,
Будто пишет мой красочный сон
Золотистым лучом сквозь молитвы,
Золотистым лучом сквозь войну,
– Просто мир, просто даль, просто «Выстой»,
И я сердцем в надеждах тону.

С терриконов спускаются трели,
С колокольни – обрывистый звон.
Милый загород точно свирельным
Волшебством допьяна опоён.
Степь донецкая вспыхнула гладью,
Ковылями натянутых струн.
И на танки в окопах не глядя,
Я в тебе окунуться иду.

Растворяюсь душой без остатка
В благодати некошеных трав.
Я в объятиях солнечно-сладких
От всех бед и страстей спасена.
Золотистым лучом сквозь молитвы,
Сквозь ветра, что привычно скорбят.
Просто мир, просто даль, просто «Выстой» …
Я стихами рисую тебя.

Город-богатырь

Он смотрит на меня громадными глазами
(Как будто всё прошло, как с белых яблонь дым)
То сердобольно, то до дрожи импозантно,
То так, как смотрят лишь в глаза своим родным.

Прохладный август смёл с густых ресниц набаты,
Омыл лицо из восходящего ковша,
И на его ладонях мир, войной распятый,
Как новорожденный заплакал чуть дыша.

Оазис роз – оазис веры и надежды,
Крестами украшает выцветший кафтан,
И под льняной рубахой так же, как и прежде,
Большое сердце бьётся в такт его мольбам.

Мой город православный до последней крыши,
Где гнёзда ласточек внимают небесам.
Он святостью в любое время года пышет,
Как летом – благодатью яблоневый сад.

Распухшей веной Кальмиус на крепкой шее
При лунном свете бурно проявляет мощь.
Он богатырь. Отец. В его глазах чернеет
Рокочущая переломным часом ночь.

К нему привязана любовью витьеватой,
И каждый старый тополь мне почти свояк,
И наш Донецк прошёл свой Рубикон когда-то
Во имя тех, чьи души с Богом говорят.

Тревогу осязает август

Тревогу осязает август каждым звуком
Берёзовой листвы, шуршащей о больном.
Зарёй в родном краю с поличным враг застукан,
И небо прижимается к плечу плечом,

Как друг, который никому не даст обидеть,
Как звёздный стражник на соломенном коне.
И я ввиду отвергнутых душой событий
К его плечу хочу прильнуть ещё тесней,

И о прекрасном грезить, будто всё свершится
Лишь стоит дать испуганным мечтам полёт.
Чтоб умолкали не от новых взрывов птицы,
А от того, что летний дождь вот-вот пойдёт.

Чтоб август, опалённый жуткими боями,
Слезами не смывал с лица людской беды.
Пусть смоет дождь. И в скором сентябре упрямо
Родной мой край как прежде будет золотым.

 

 

 

Конец

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» августе 2024 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: