Виктор Егоров
ПовестьОпубликовано редактором: Карина Романова, 5.12.2008Оглавление 29. Часть 3.8. 30. Часть 3.9. 31. Часть 3.10. Часть 3.9.
Вечером следующего дня я привычно бросил взгляд на крыльцо и никого там не увидел. Поначалу я бодро махал руками и ногами, качал пресс, нагибался и разгибался, но время шло, а крыльцо оставалось пустым. Это меня беспокоило, энергии во мне поубавилось, а вскоре я и вовсе остановился. Что случилось? Как только в голове поселится хотя бы одна беспокойная мысль о женщине, тренировочный настрой тут же улетучится. Я прислушался к себе и стал осознавать, что отношения с Виолеттой меня уже волнуют больше, чем событие 1 сентября. С одной стороны, это было хорошо, чем меньше нервничаешь по поводу драки, тем лучше, но с другой стороны, а почему я вдруг начал нервничать по поводу девушки? С чего бы это, а? И тут я увидел ее за оградкой стадиона с противоположного края. Она шла к стадиону и помахала мне какой-то большой тетрадкой или альбомом. Ее было трудно узнать, издалека совершенно не узнать. Вблизи я разглядел перемены, сделавшие ее неузнаваемой. На ней был темно-серый однотонный деловой костюм, очень узкая и довольно-таки короткая юбка, расстегнутый жакетик, какая-то блузочка с белым шнурочком, завязанным бантиком, который не висел, а лежал на ее высокой груди. На голове у нее волосы были собраны в некую круглую витиеватую конструкцию, из которой вылезали змейки завитых локонов и расползались по шее и плечам, ноги впивались в асфальт длинным каблуком, и, самое неожиданное, эти ноги были в колготках. Лето, тепло, я не видел ее никогда в колготках. В таком наряде, она повзрослела на десять лет. Так бывает на свадьбах, когда появляется невеста в белом наряде, ты ее помнишь простенькой девчушкой и вдруг видишь перед собой даму в буклях и пышном платье. Продолжать тренировку мне уже не хотелось. Чуть дал слабинку в душе, и тело тут же радостно расслабляется по полной программе, телесные муки закончились, ура! А душевные еще не начались, душевное расслабление от встречи с красивой женщиной – лишь пауза для того, чтобы дирижер разложил на пюпитре ноты очередного симфонического произведения, которое оркестр человеческих душ вот-вот начнет исполнять, а твоя душа в нем – солировать. И это будет славное хорошо темперированное произведение, клавирчик драматический, в сопровождении хора проклятий и писков молитв о прощении. Какой накал в финале! Какая трагическая мощь человеческих трепыханий! Даже дирижер вспотеет и разлохматится, когда повернется к замершей от страха публике в ожидании громких аплодисментов, переходящих в овацию. В каком фраке дирижер, в белом или черном? С нимбом или рожками? Лучше бы в белом. Уж если страдать от любви, то по-белому, а не по-черному. И мы пошли к нашему дому, и нас все видели. Пожилого мужчину с эффектной дамой, которая взяла мужчину в спортивном костюме под руку, и он не сопротивлялся при этом и не отстранился, чтобы идти по двору отдельно. В квартире наше поведение тоже стало несколько иным. Она сняла туфли и не толкнула их в бок, чтобы не мешали ходить, а аккуратно поставила около стены крошечного коридора, подальше от вешалки, где мы топтались вдвоем. Я посмотрел на красиво изогнутые белые лодочки с изящными шпильками, высоко поднявшими корму женских туфелек. Они стоят как яхты у причала. Туфельки причалили у меня в квартире. Она первая прошла на кухню и не села тут же на лавочку в углу, а подошла к плите и включила чайник. – Я купила очень хороший зеленый чай, не могу больше пить ваш, он для меня слишком крепкий. Этот с жасмином, сейчас попробуете, и он вам понравится, – Виолетта показала мне блестящую железную банку, на которой золотыми буквами на черном фоне было написано " Beta Tea ". Рядом светился герб с двумя львами и огромной золотой короной над их головами. А внизу гладкой банки выделялись белые лепестки цветка жасмина с желтыми тычинками. Я взял банку и потрогал цветок, он был объемным, как-будто цветок прикрепили к металлической поверхности, поэтому выделялся и выглядел как живой. – Я сама заварю, ладно? – Ладно,– ответил я и сел на ее место, то есть на лавку. Мое место, стало ее местом, а ее – моим. Когда все места в квартире и все места на теле становятся общими, начинается супружеская жизнь. Пока она расставляла чашки и булькала в заварник кипяток, я пытался определить, что делать дальше. В моей квартире появилась деловая дама приятной наружности. Это хорошо. Деловая дама еще учится в школе, она не дама и не деловая. Ужасно. Дама гораздо красивей квартиры, и в квартире появилась красивая вещь. Хорошо. Дама красивая, но это не вещь, которую можно отдать обратно или выкинуть, когда сломается. Ужасно. – Чувствуете аромат жасмина? Чувствуете? – Я чувствую аромат цветка жасмина в своей квартире, – сказал я и посмотрел на Виолетту, стоящую ко мне лицом на расстоянии вытянутой руки. По интонации моего голоса, торжественной и глубокомысленной, по моему взгляду, который медленно обвел ее с прически на голове до пальцев ног, она поняла, что я говорю не о вкусе горячего напитка в чашке. Она сделала какие-то быстрые движения руками, прикоснулась к "змейкам" около шеи, поправила шнурочек на груди, провела по блузке вдоль пояса юбки, поставила вместе ступни ног, выпрямилась и опустила руки, прижав ладони к бедрам. Она стояла, как прилежная ученица, выбрав такую позу по школьной привычке. Но по тому, как она тут же согнула одну ногу в колене и повернулась ко мне вполоборота, убрала руки за спину, соединив их там пальчиками в замочек, можно было догадаться, что ученица уверена в себе и смела, она знает и чувствует, что ее высоко оценит экзаменатор-мужчина, она хорошо подготовлена к уроку и может уже не волноваться – у нее будет заслуженная пятерка. – Садитесь, пока, – сказал я фразу из школьной жизни и сразу обратил внимание на появившуюся двусмысленность в каждой произнесенной этим вечером фразе. Пока – садитесь, а потом – ложитесь? Она выдвинула табуретку из под стола и села там, где стояла, то есть в центре кухни между столом и плитой. Кухни отнюдь не двадцать квадратов площадью, а всего шесть, и ее колени опять же оказались прямо перед моими глазами. Она держала ноги вместе, сжав их и не позволяя им расходиться даже чуть-чуть. При сидении женские юбки становятся значительно короче, и женщинам уже нельзя болтать коленями в разные стороны, если, конечно, нет цели показывать цвет своих сегодняшних трусиков. Женщины сидят чинно и осторожно, контролируя положение коленей самым серьезным образом. Это мало помогает сохранить в тайне форму и расцветку нижнего белья. Если у мужчины получится стрельнуть глазами под юбку, когда женщина поворачивается или встает, он успеет заметить, как колени раздвинулись и мелькнули трусики. Колготки, в этом смысле, гораздо лучше скрывают белье, мелькнувший шов колготок – вот и все, что успеет выглядеть остроглазый мужчина. Мне достаточно было вида коленей. Они были такие круглые и гладкие, что никак нельзя было не остановиться на них взглядом: – Блестят, как чайная банка, – сказал я, взяв в руки английский чай и в упор посмотрев на ее колени. – Лайкра хорошего качества, – провела она ладонями по коленям и оставила ладони на них, прикрыв "лайкру" хорошего качества руками. – Отличный аромат, неповторимый вкус, – повторил я рекламный слоган, положил банку на стол и уперев взгляд вглубь своей чашки. – Скажите, – она обратилась ко мне, – у вас в квартире нет следов женщины, я уже много раз прихожу к вам и нигде не нахожу никаких женских вещей. У вас есть жена? – Я живу, как монах, разве у монаха может быть жена? – Но вы же не монах? – Почему ты думаешь, что я не монах? – Мне о вас целыми днями рассказывают, как вы во дворе себя вели... – Монахи бывают разные, не все прячутся за монастырские стены и не все постятся и молятся с утра до вечера. – Значит, у вас может быть женщина. У вас есть жена? – она повторила вопрос. – Есть. Я ответил твердо, не виляя интонацией в голосе, мол, жена как бы есть, и как бы ее нет. Есть – это правда, а лгать я не могу. – Она красивая? – Красивая. – Не толстая? – Не толстая. – Почему вы с ней не живете? – Если жена красивая и не толстая, то с ней надо обязательно жить? – переспросил я ее, удивляясь логике ее мышления. – Конечно, надо или жить, или разводиться. – А не жить и при этом не разводиться с красивыми женами нельзя? – Вы же не болеете, ну, вы же нормальный мужчина? – Нормальный, – я улыбнулся, – зачем буду отрицать. Так говорил мой давний тюменский друг, постоянно цитируя эту фразу Мкртчяна на допросе в суде из фильма "Мимино". – Вам постоянно надо будет женщина, а если ваша жена красивая, вам не надо искать женщин в командировках. – Так я и не ищу. – Вот это и странно, я сегодня думала о вас и не могла вас понять. Когда моя мама располнела, папа стал постоянно ездить в командировки, он же очень красивый, вы видели его, он красивый, правда? – Нормальный. – Вот, нормальный, и я маме сказала, что он нормальный мужчина. Она переживает, и совсем постарела от этого. Я ей говорю, разводись. Она не может, тогда, говорю, не обращай внимания. Тоже не может. Как папа уедет, дома дурдом, она скоро сойдет с ума. – Русский стандарт, – сказал я, завернув в мыслях куда-то в сторону. – Что? – Водка так называется. – Мама не пьет, и папа пьяным не бывает. – Другие пьют. – Да что мне другие, – она наклонилась к столу и положила на него локти. Колени у нее раздвинулись, и я автоматически посмотрел на ее ноги. Она их сжала, затем привстала и пододвинула табуретку к столу, чтобы мне не было видно коленей. – Скажите мне честно, какие женщины вам нравятся, я хочу представить вашу жену. – Мне многие нравятся, очень многие, и большинство совсем не похожи на мою жену. – Не может быть. – Может. – Тогда скажите, с какими вы могли бы жить? – Жить? – Да, но в смысле не просто спать, а ... – Трахаться? – Трахаться каждый с каждой может, в смысле любить друг друга, – она с трудом подбирала слова о любви, по ней было видно, что ее не смущает эта тема, но ей не удается выразить словами те чувства, о которых ей хотелось бы говорить. – О любви, Виолетта, мы говорить с тобой не будем. – Ну, почему? – она моментально расстроилась. – Потому что тебе не понять, а мне не объяснить, как любовь живет десятилетиями, перетекая от любви к женщине к любви ко всему человечеству, а потом дальше, к любви к небу, к Богу, а потом она возвращается на землю, к человечеству и к женщине, но это уже совсем другая любовь. Та самая, которую тебе не понять и я о ней не хочу с тобой говорить. – А с другими говорите? – Ни с кем не говорю, Виа, ни с кем и никогда. Есть темы, о которых не говорят с людьми. Только – с Богом. – А он говорит с вами? – Он слышит. – Я вас понимаю. – Как вы можете понять, у вас даже насморка нет, – я сделал вид, что вытираю сопли платочком. Она засмеялась, вспомнив телерекламу, и продолжила теледиалог: – Ошибаетесь, вчера был. Хорошая девчонка, подумал я, с ней легко, хотя и нацепила на себя наряд деловой дамы. Скоро она и без этого наряда повзрослеет, будет отзывчивая и умная. Красивая и умная, наверное, такая пела в церковном хоре, когда в нее влюбился один известный на Руси поэт. – Можно, я прочитаю вам свои стихи? – Стихи? – да она сквозь мой череп видит, какие мысли там копошатся, поразился я. – Чьи стихи, Блока? – спросил я, не вслушавшись как следует, в ее предыдущие слова. – Нет, не Блока, мои собственные. – Читай, конечно, ты пишешь стихи? – я смотрел на нее с искренним удивлением. Она повернулась лицом к окну и начала читать:
Вечность – конечность, Жизни окраска, Памяти матрица, Люди все в масках, Бродят на ощупь, Ходят по кругу, Сделав ни шага, Навстречу друг другу.
Я сидел молча. Она не поворачивала ко мне головы, и я понял, что она будет продолжать читать:
Стук колес меня унес, В странные страны цвета нирваны. Здесь и манго и бананы, Антилопы, обезьяны, Лотосы и орхидеи, Экзотические змеи. Яхты, бары, Вечный зной, А мне хочется домой.
Я беззвучно застучал ладошкой о ладошку, аплодируя ее стихам. – Вам нравится? – Очень. – Детские, да? Говори сейчас же правду, не лги маме! – изобразила она родительницу малыша. И после этого застеснялась, что сказала мне ты. – Детских стихов не бывает, милая моя Виола, с детскими стихами в нашей душе мы живем до старости, это лишь стилистика кажется детской, а душа у стихов всегда взрослая. Молодец, пятерка. Какая ты красивая и умная, в тебя влюбиться можно. Повезет же кому-то! Лишь бы он не хмырь был и понимал, как ему повезло. Такое везение надо ценить всю жизнь. Она смотрела прямо мне в глаза, а я смотрел в ее глаза, они стали большими, в них появилась глубина, я не видел ни ресниц, ни бровей, только влагу и прозрачную глубину карих глаз, откуда на меня хлынула волна благодарности, она вспыхнула в глубине глаз и мгновенно осветила и согрела все мое тело, я чувствовал тепло, исходящее от девушки, тепло ее души. – Спасибо! – она сказала мне это слово, на секунду отвернулась, а затем еще раз посмотрела мне в глаза, как будто беспокоилась, что не увидит никогда больше то, что видела секунду назад, – спасибо! – Теперь мы будем вас рисовать, пойдемте в другую комнату на кровать! – она решительно встала с табуретки и, не дожидаясь меня, пошла в маленькую комнату. Откровенно говоря, я растерялся, потому что вместе с прозвучавшим словом кровать у меня в голове начался шурум-бурум и мысли об этом самом. Такой резкий переход от поэзии к кровати смутит даже поручика Ржевского. – Идите же сюда, я уже приготовилась! – услышал я ее призыв из комнаты. Елки-палки, ну нельзя же с места в такой карьер, она не понимает еще этого что ли, думал я. Но из комнаты зашелестело что-то бумажное, и я дотукал, наконец, что шелестит ее альбом, который пропал из поля зрения сразу, как мы вошли в квартиру. Я тоже встал и заглянул в комнату. Она сидела на стуле в центре комнаты перед кроватью. – Садитесь и возьмите в руки Гирю, у вас с пингвином есть портретное сходство, я хочу сделать набросок. Альбом лежал на ее коленях, в руке у нее уже был приготовлен к рисованию карандаш, который она держала не как шариковую ручку, а как держат карандаш художники – как палочку или веточку. Я сел на кровать и ничего не говорил, несколько потрясенный своими предыдущими ощущениями. В душе я нащупал элементы разочарования, что меня позвали на кровать для рисования, а не для того, о чем я так суматошно думал на кухне. Она тоже молчала, поглядывая то на нас с Гирей, то в свой большой блокнот. Я один раз посмотрел на ее ноги под блокнотом и сразу отвел глаза в сторону, а потом стал смотреть на балконное окно и на черемуху, которая доросла до третьего этажа и уже заглядывала с той стороны окна в мою комнату. – Так что вы говорили о женщинах, которых хотели бы трахнуть, вы так и не договорили, расскажите, мне это тоже интересно, – она произнесла эту фразу, не отрывая глаз от альбома. – Мы об этом не говорили, – ответил я недружелюбно. – Но вы же говорили, что нормальный и вам многие нравятся? – Об этом говорили. – Значит, хотите трахнуть тех девушек и женщин, кто нравится, разве не так? – Не так. – А как? – Об косяк. – Что об косяк? – Ругательство есть такое, оно к мужчинам относится. – Мужчину об косяк? Она прекратила рисовать и глядела на меня долго-долго, мне даже надоело чувствовать на себе ее взгляд. – Не обижайтесь на меня, если я не так спрашиваю, мне хочется узнать о вас больше, а вы сами о себе ничего не рассказываете, все время о других. Не обижайтесь, ладно? – Ладно. – В книгах – про любовь, в кино – про любовь, и вы – про любовь, а в жизни одно траханье кругом и никакой любви. Папа уже два дня в гостинице не ночует, и до этого не ночевал, он когда в Москву полетел, телефоны всех своих знакомых дамочек на мобильник перенес, я же видела. Что, он их любит всех? Он их трахает, или они его трахают. Наши парни хвастаются, я эту трахнул, ту трахнул, другую трахнул. А я с девчонками разговариваю, еще неизвестно, кто кого трахнул, он их или они его. Нино захотела одного парня, так и сказала, я его сегодня трахну. И трахнула. Говорит, что у него под утро ноги дрыгаться стали, и он убежать хотел, а она – иди сюда, и опять его к себе. Вы про ухаря говорили, когда я стихи читала, захочу, пущу его к себе, а не захочу, пускай сливает другой своей подружке. Вот такая у меня любовь. Она вновь заводила карандашиком по бумаге, причем, спокойно, будто и не говорила на столь сокровенную тему. И так же спокойным образом как водила карандашом по бумаге спросила: – Я вам нравлюсь? – Да. – Вы могли бы меня трахнуть? – Нет. – А я вас? – Нет. – Ну, я так и думала. Она повернулась вместе с блокнотом к окну и сидела не шевелясь. Я подумал, что она заплакала, но не было слышно всхлипываний или других звуков, неизбежных для плачушего человека. Что сейчас между нами произошло? Почему я сказал нет? Кто дернул меня за язык? Да с чего ради ты взял, что не смог бы с ней лечь в постель, ругал я себя. Может, попытаться выправить ситуацию, начать чего-нибудь говорить о любви и так говорить, что смысл моих ответов изменится на противоположный. В любви слово нет означает да. А я разве люблю ее? Если не люблю, получится, что я лгу ей. Лгать нельзя, нельзя! Я, может, и хочу ее, но не люблю, я знаю, не люблю. Да и не хочу уже. – Урок рисования закончился, Виа, – сказал я тихо. Она качнула головой и "змейки" зашевелились на ее спине. Но она не поворачивалась и не вставала. Я вышел из комнаты и опять сел на кухонную лавку. Сначала ничего не было слышно, а потом послышались те самые звуки, которые так хотелось избежать. Она плакала, и от этого щемило и тянуло у меня в груди, там, под самым горлом. Комок, именно комок поджал мое горло снизу, прикоснувшись к нервам на лице, мне тоже захотелось плакать, как в детстве, когда я слышал, как плачет моя мать. И я сделал то, что делал в детстве, я подошел к Виолетте и обнял ее со спины. Мне было неудобно так стоять, в детстве я был маленьким, и для того, чтобы обнять мать за плечи, мне не надо было наклоняться. Странно, плечи и волосы Виолы пахли точно так же, как пахла мама, теплой женской кожей и молочной кашей. – Все, встаем, – я взял ее за мягкие плечи и потянул вверх. Она послушно встала. – Поворачиваемся, – руками я начал поворачивать ее. Она не сопротивлялась и повернулась. Мы оказались лицом к лицу. – Слезки вытираем, – провел я ладонями по ее мокрым щекам. – И улыбаемся, – я прикоснулся ладонью к ее подбородку, потом взял пальчики ее рук, поднял их и прикоснулся ими к ее губам, – сейчас мы нарисуем смайлик. Когда я провел дужечку пальчиками под ее носом, она улыбнулась.
Оглавление 29. Часть 3.8. 30. Часть 3.9. 31. Часть 3.10. |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 22.04.2024 Вы единственный мне известный ресурс сети, что публикует сборники стихов целиком. Михаил Князев 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске
|
||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
Домен skaadi.ru: купить в магазине доменных имен Рег.ру |