Мужской процесс

 

 

 

Таможенный генерал давно ушел, его джип исчез с площадки под моим окном, а на том месте, где он стоял, была припаркована другая машина, хозяина которой я тоже не знал, не смотря на то, что многократно видел, как он каждый вечер подъезжает к моему подъезду, и каждое утро отъезжает от него. Кто он такой? А черт его знает, вроде, на пятом этаже загнездился, потому что когда он подымается вечером с пакетами в руках, шарканье ботинок слышно чересчур долго.

Допил я последнее, что оставалось в бутылке, и мысли стали перескакивать с одной на другую, задергались и, наконец, оборвались все разом. Я встал с кухонной лавки и закачался. Меня вдруг так затошнило, что я еле успел сделать пару шагов до раковины. "Неужели он стряс мне мозги?" – было понятно, что у меня сотрясение, но, видимо, не второй и не третьей степени, а примерно пятой или шестой, я ведь не упал на пол ни тогда, на лестнице, ни сейчас, у раковины. В любом случае, надо быстрее лечь.

Как только мое тело оказалось на кровати в горизонтальном положении, тошнота моментально исчезла, и мне стало так хорошо, так приятно. Поймал я нокдаун, сомнений нет. По прошлым делам я помню, когда после нокдауна положат на кровать, и тебе уже не надо вставать и можно просто лежать, закрыв глаза, испытываешь яркое, незабываемое наслаждение. Становишься пьяным и счастливым, даже если до этого был абсолютно трезв и проиграл схватку. Тело свое не ощущаешь, боли не чувствуешь, голова уже не кружится, а как бы медленно летит по очень большому кругу.

Обычно после нокдауна я быстро засыпал и спал, по словам окружающих, как мертвый. Мой хорошенько встряхнутый мозг опять понесло в мир грез, как тогда, в молодые годы. Но перед отлетом я все же успел зафиксировать одну единственную мысль: по черепу дали качественно, удар у парня тяжелый.

 

 

Проснулся от того, что во сне сильно дернул ногой. Я от кого-то убегал, кто-то вот-вот должен был выйти из-за угла здания, мне было страшно, я услышал шаги за углом, но бежать дальше было некуда, впереди какая-то канава с грязной водой и такая широкая, что никак не перепрыгнешь. Засуетился, заметался – все, поймает. А сзади уже чья-то тень мелькнула, я прыгаю, тяну ногу, долетаю только до середины и сейчас должен плюхнуться ногой в грязь, но – просыпаюсь и тут же откидываю одеяло, чтобы не замарать его ногой, попавшей в воду. Однако, нога совсем не мокрая, и лужи нет, и я в своей комнате, и никто за мной не гонится – радость то какая!

Мучают меня кошмары не часто, но когда выпиваю – бывает, навещают. Во сне я чаще всего дерусь, вернее, все идет к тому, что вот-вот начнется драка. Их, противников, всегда много, а я всегдашеньки один и их побаиваюсь, но убежать никогда не получается, и драка все же начинается, но такая, что мне делается все страшней: я бью, а рука такая мягкая, удара нет, я пытаюсь сжать кулак и – просыпаюсь, судорожно сжимая пальцы руки. Сердце у меня колотится, нервы взбудоражены, я собой недоволен, заснуть снова не могу.

Почему во сне меня всегда бьют? В реальной жизни все же удается и мне кому-то наподдавать, а подсознание упорно выдает: ты проиграл, ты обделался. Может, я проиграл нечто более важное, чем кошмарные стычки в сновидениях? Борьбу за жизнь, например? В мире духовном, там, где в стычках участвует сила духа, а не сила мышц?

Эх, лучше встать и не маять себя вопросами. Кстати, голова совсем не болела, никакого похмелья не было, чему я даже удивился, но тут же вспомнил о синяке – болит не в голове, а на голове. Чертова водка, огорчился я, начинаешь с пару стопариков для бодрости, потом добавишь маненько для того, чтобы продлить ощущение бодрости, затем полстакана – чтобы хоть еще минутку удержаться в благостном состоянии, а затем – кубарем в тартарары. Туда, где бурлит хмельное безумие, к ночному магазинчику, скамейкам под деревьями, остановочным павильончикам, у которых по ночам останавливаются не автобусы, а ищущие общения пьяные шатуны.

Посмотрел на часы: половина первого ночи. Нормальное время, чтобы заглянуть в "подвальчик". Не за выпивкой, больше пить не хочется, а для того, чтобы об народ потереться.

Народ увидит синяк, спросит, что случилось, я расскажу про двух парней, народ мне тоже о них чего-нибудь расскажет, наверняка кто-то их раньше видел и о них чего-нибудь знает.

Интересно, ведь, что это за ребята, и, главное, кто тот парень, что мне в рожу дал. А вдруг, и он в это время забрел в подвальчик разузнать, что это за мужик, которому он рожу вспенил, вот и перемолвимся по случаю неожиданной встречи. Разговор завяжется, а там, глядишь, и дуэлить не придется. Хлопнем по рукам, задружимся, что днем произошло, забудем и проедем, как проезжаем факты и случаи похуже.

Хотелось мне все же по мирному конфликт уладить, я же чувствовал, что виноват и сам напросился.

Подвальчик рядом, в двух шагах от моего дома. Это вообще-то большой продовольственный магазин, занимающий все подвальное помещение пятиэтажной "киевки". Если кто помнит, дома киевской планировки считались в советские времена не просто элитным жильем, а жильем, выражаясь по-нонешнему – элит премиум класса. Короче, первый секретарь обкома КПСС в таком доме жил и второй секретарь жил, а третий секретарь – не жил, потому как третьи секретари не дотягивали до "премиум класса".

К чему я это вспомнил? Да к тому, что в подвале этом изначально не было ни крыс, ни комаров и не потягивало из его недр запашком свежесвалившихся с верхних этажей фекалий. Когда в нем обустроили магазин, он блистал добротной плиткой на полу и красивыми светильниками на потолке. И что особенно радовало, вход в подвал был сделан как широкая лестница с двумя никелированными перилами, а вокруг входа – аквариумная конструкция из металлической рамки и огромных стекол.

Вдоль стеклянных стен были сделаны "подоконники" полуметровой ширины. Получилась такая удобненькая стоечка для стояния со стаканчиком. Встаешь на ступеньку лестницы, держишься за перила и глядишь из своего доступного и комфортного кафельного ресторанчика на улицу с уровня асфальта на дороге. На "подоконнике" лежит закуска, рядом с ней – бутылка и стакан, за стеклом катятся колеса машин и циркулируют туда сюда точно напротив твоих глаз ноги в штанах и ножки в колготках, а туфельки стучат совсем рядом с ушами на уровне ушей. Вам приходилось смотреть на идущих женщин лежа на асфальте? Если нет, приходите в наш подвал, всласть насмотритесь.

Еще важно отметить, раз лестница широкая, то все стоящие вдоль стен, даже если их собралось человек двадцать, никому не мешают заходить в магазин. И еще, чуть не забыл, там же тепло в любую погоду!

Сам магазин отделен от лестницы дополнительной дверью. Собравшиеся на огонек люди продавцам нисколько не мешают, наоборот, радуют их, так как они обычно пьют пиво бутылку за бутылкой и хотя бы чипсы к пиву берут обязательно. Идеальное место для проведения досуга, а винный отдел – первый по ходу движения. Все во имя и на благо жителей нашего двора и гостей с близлежащих улиц.

Обычно, перед тем, как отправится в подвал, я выходил на балкон и смотрел, нет ли тени за стеклом внутри магазина. Если тень маячила, значит, кто-то стоит на лестнице, посетители уже появились, и вечер в "кафе-прихожке" уже начался. Пора было прибыть и мне, чтобы провести энное количество времени в нашем самом посещаемом клубе по интересам.

Бывал я там и в полном одиночестве, но крайне редко и только до наступления темноты. Когда сгущались сумерки, и тьма окутывала землю, на свет, струящийся из под земли, каждую ночь слетались люди-мотыльки.

 

 

Однажды захожу туда зимой, народу полно, то есть полно пацанов и девчонок, а внизу у входа в винный погребок стоит пьянущий мужик и его под руку держит молоденький паренек с красно-синим лицом. Думаю, почему у него лицо так странно размалевано, опускаюсь по ступенькам и начинаю различать, что по лицу этому определенно какой-то барабанщик стучал: глаза заплыли, нос сплющился, губы как у негритоса.

– Ребята, – говорю шатающейся парочке, обращаясь преимущественно к парню, – вы что, со скотобойни приехали? Кто вас так?

– Мы спо-спо– спорт-смены, – еле выговорил мужик, пытаясь выпрямиться и стоять самостоятельно.

– Марафонцы? – с улыбкой спросил я, видя, в каком изнеможении находится мужик.

– Не, – мужик решительно мотнул головой, – кубок, во, сейчас у-у-видишь.

Он медленно наклонился и полез в пакет, который лежал у его ноги.

– Не надо, Андрей Михайлович, – парень сказал это таким трезвым голосом, что я удивился.

– На-до! – мужик достал из пакета статуэтку, и хотя она еще была далеко от моих глаз, я сразу понял, что это миниатюрный боксер в характерной стойке с перчатками на руках.

– Чи-тать у-меешь, – дядечка сунул статуэтку чуть не в нос мне. Она качалась в его нетвердой руке, но я без труда прочитал гравировку на квадратике крошечного ринга из камня, к которому крепилась статуэтка: "Победителю открытого турнира на Кубок губернатора Тюменской области".

Парня звали Костей, в этот день у него был финальный бой, Андрей Михайлович – его тренер. Костя начал рассказывать, что вечером был банкет, потом в гостинице тренерский междусобойчик, после чего «Михалычу» захотелось куда-нибудь сходить.

– Одного я его не пустил, – усталым голосом сказал Костя и посмотрел на своего тренера. Мне показалось, что он посмотрел по-доброму, не осуждая.

Хорошо, что мне удалось довольно быстро уговорить тренера отправиться в гостиницу спать, я даже проводил их немного, они не знали, в какую сторону надо двигаться: чемпионы приехали на турнир из Сургута. Когда прощался с трезвым и усталым бойцом Костей, он прижал к груди правую руку и подал левую: "Извините, опять кисть сломал, спасибо вам огромное!"

В тот вечер я в подвал не вернулся – не хотелось до такой степени терять равновесие и шататься, как Андрей Михайлович. Я его понимаю, видел послебанкетные приключения не один раз и сам в них активно участвовал, но глаза Кости – добрые, усталые, замученные, – эти глаза меня сильно впечатлили. Не хотелось мне тогда выглядеть пьяным в чьих то других глазах, которые тоже устали и тоже замучены. Побрел я в свой дом, что от подвала в двух шагах. В тот вечер – трезвых шагах.