Виктор Егоров
ПовестьОпубликовано редактором: Карина Романова, 5.12.2008Оглавление 5. Часть 1.5. 6. Часть 1.6. 7. Часть 1.7. Часть 1.6.
Открыл дверь на балкон и сделал контрольный осмотр магазинчика – тени есть. Надел английский спортивный костюм "Умбро", шикарная вешь, и побежал на свет "аквариума". Внутри было шесть парней и, что весьма странно, никто из них не держал в руках банку или бутылку. Они были мне знакомы, но ни с кем из них мне не надо было здороваться ни устно, ни за руку. Все из той категории дворовых парней, с кем я ни разу ни о чем не говорил и никогда к ним не подходил. У нас двор – один из самых больших в городе, у нас полно парней всех категорий. Эти были, в принципе, свои, но – не мои. Если бы они поздоровались, я бы, разумеется, тоже поздоровался. Ребята покосились на меня и продолжили говорить о своем. Ну и замечательно, не надо им пива покупать. Я всегда брал на пару банок больше, чтобы угостить тех, с кем проводил время. Пару – для начала, а потом – хоть батарею, если всем было весело, или кто-то удачно толкнул тему за жизнь. Когда у меня не было денег, я в подвал не ходил. Сейчас в кармане лежала сотня, угостить хватило бы, а самому не надо, жажды не чувствовал, пьяным быть не хотел. Что за ерунда, почему нет Фигаси? Куда запропастился? Мне бы увидеть Фигасю, и можно было бы возвращаться. Этот паренек знал всех во дворе и во всей нашей округе. Ему было лет семнадцать, кажется, он этим летом закончил школу. Я познакомился с ним года четыре назад в этом подвале. – Что, Батя, домой не идешь? – спросил он минут через пятнадцать после того, как я купил тогда бутылку вина, пальцем протолкнул пробку внутрь горлышка и отпил треть пузыря без стакана и закуски. – А ты, почему стоишь один и никуда не идешь? – ответил я маленькому в то время пацаненку, с коротко стриженной светлой головой. – Я друзей жду. – Ты – счастливый человек, – сказал я ему, задумавшись над одной мыслишкой. – А ты, Батя, что, несчастливый? – Я уже друзей не жду. – Потерял друзей? – Не потерял, а – растерял. – В смысле, их у тебя вообще нет? – Теперь – нет. – Фигасе. Ну, не горюй, Батя, деньги у тебя есть, бутылка есть, нафига тебе друзья? Пацан был, вроде, малец совсем, а рассуждал как бы вполне по-взрослому. И, главное, общался уверенно, как будто всю жизнь с незнакомыми людьми старшего возраста имел дело. Я запомнил его словечко "фигасе", которое он вставлял почти во все фразы. Года через два не удивился, что пацаны дали ему кликуху – Фигася. Жил Фигася в соседнем подъезде, я с ним начал здороваться при встречах. В подвале он проводил, наверное, все свое свободное время, особенно зимой. Чем старше он становился, тем больше у него появлялось свободного времени. Кстати, при первом знакомстве рядом с ним у стеклянной стены лежала сумочка со сменной обувью, он сюда прямо из школы зарулил, а через год-два уже ничто в его одежде не напоминало о каких-либо уроках и каком-либо школьном ученичестве. Как то раз, опять же в подвале, я ему сделал замечание, вернее спросил, если он меня зовет Батя, как он своего отца называет? – Папа у меня – хрыч иванович, – он сделал паузу и поглядел на меня, – нет у меня папы, а того, что к матери приклеился, я дядей зову. – Просто дядей или дядя Коля, дядя Игорь? – Пошел он на.... Дядя и все. Фигася три года назад при мне матом не ругался. Сейчас, если мы с ним одни, ругается по-прежнему редко, а если не одни – сыплет матом как из скорострельного пулемета. Видел я с балкона, как он часов в пять утра из подвала к своему подъезду идет: сгорбился, пьяный, ноги ставит медленно и бормочет одну и то же матерное ругательство. Подошел к подъезду и как заорет на весь двор: "А вот х... вам всем!". На кого был в обиде, к кому обращался и по какому поводу, не знаю. Я у него спрашивал позже, он сказал, что ничего не помнит. Может, и действительно не помнит, но в этом возрасте провалов памяти, если еще стоишь на ногах и способен передвигаться, не бывает. Не хотел говорить о самом больном, что есть на душе, о самом потаенном, я так его понял. Предрассветное возвращение под матерное бормотание – тот редкий случай, когда Фигася был пьяный и один. Обычно он был в компании двух-трех пацанов и всегда трезвее всех. Ребята из двора часто останавливались около его подъезда, но внутрь предпочитали не заходить и надолго под его балконом не задерживались. Крикнут, помашут рукой, Фигася выйдет, и компания тут же отруливает в другую часть двора. В последнее время – исключительно в направлении подвала. Не думаю, что он у них был командир или бригадир, но уверен, что это центровая фигура в общении. Без него в кампании не так весело, потому что если его нет, то и говорить вроде как не о чем, когда весь вечер сидишь и ничего не делаешь. Такой заводной паренек всегда бывает в кампании подростков, без таких и кампания не кампания. Я замечал, что Фигася всегда прикалывается над кем-нибудь из своих спутников, но, видимо, без обид, похохочут и дальше сидят, или стоят, если зависли в магазине. Он меня выручал несколько раз. Помогал до дома дотащиться и на третий этаж заползти, один раз от ментов отмазал, когда я у магазина в кустах заснул, и постоянно успокаивает продавцов и охранника, если я внутри магазина задремлю. – Не трогайте Батю, через час сам встанет и уйдет, – говорил он охраннику, который только что устроился сюда на работу и мои привычки еще не знал. Охранники в магазине менялись каждые три месяца, как, впрочем, и продавцы, а я засыпал в магазине гораздо реже, и наши пути с персоналом пересекались всегда в первый и последний раз. Что мне особенно нравилось, Фигася никогда не занимал у меня денег и не делал никаких намеков на то, чтобы я раскрыл мощну и подогрел пацанов. Когда я в порыве щедрости спрашивал, ребята, вам пиво купить? Он отвечал первым за всех: не, мы не пьем. Кто-нибудь обязательно хохмил после этого: мы не пьем, мы – пробуем. Но Фигася не обращал внимания на реплику и повторял: не надо, у нас есть. И у них действительно было – по ходу вечера у каждого в руке появлялась бутылка пива и не одна. Естественно, что я давно стал догадываться, откуда у ребят появлялись деньги, как только сумерки за стеклом переходили в ночь, и становилось не видно, что происходит за границей пятачка у входа, слабенько освещенного фонарем. При мне два парня спросили Фигасю: у "Кристала" никого? Он кивнул. Ладно, тогда туда, – парни вышли и уже через полчаса вернулись, один из них тут же передал Фигасе темно-красный квадратик, сказал: мы не раскрывали, и оба парня встали рядом с другими, как будто и не уходили никуда. Фигася на минутку исчез из магазина. Затем зашел обратно и сказал поверх голов: Лысый, по две! Среди ребят был паренек с всегда налысо остриженной головой. Он сразу направился к винному отделу и несколько раз челноком прошмыгнул туда-сюда, пока не перетащил из отдела четырнадцать бутылок пива "Хольстен". На следующий день мне понадобилось открыть свой железный гараж, что стоял у забора в нашем дворе, я по привычке бросил взгляд на пространство между гаражом и забором, которое заполняли всяким хламом те, кому было лень идти до мусорки. Что я там увидел? Темно-красный бумажник, лежащий среди банок и бутылок. Я поднял его, раскрыл и выгреб из всех отделов оставшиеся бумажки – это были чеки оплаты мобильника через терминал. На одном чеке стояла дата вчерашнего дня и время оплаты – 22 часа 57 минут. Адрес терминала – в трехстах метрах от двора у кафе "Кристалл" на центральной улице города. Что тут непонятного? У кафе, тем более у такого древнего и злачного, как "Кристалл", люди бумажники теряют только тогда, когда у них деньги крадут или отнимают. Судя по тому, что ребята вернулись не сильно возбужденные, "башню" они никому не сносили, долбанув подвыпившего человека сзади, а просто рванули аккуратно "кожу" из кармана не застегнутой куртки, когда припозднившийся клиент сунул в нее по неосторожности свои копейки. Он, может, и сообразил, что его не случайно слегка толкнули два парня, вынырнувшие из-за близлежащего дома, и руку в куртку сунул, и вспомнил, что именно в этот карман положил бумажник, которого там уже нет, но что ему сейчас делать, где этих парней искать, если они сразу же пересекли улицу и тут же исчезли во дворах, где, в отличие от центральной улицы, фонари горят не слишком густо, по одному на весь двор, и случись кого искать, встанешь под этим фонарем, посмотришь на черноту в десяти шагах от тебя, и поймешь, что надо сваливать отсюда быстрее, пока не нашел себе приключение похуже, чем потеря пара тысяч рублей. Не надо много ума и сноровки, чтобы раздобыть в полуночном городе деньжат на пиво. Если хотя бы один горожанин возвращается в это время нетвердым шагом из гостей или кафюшки, значит у подростков, живущих поблизости, есть отличный шанс пополнить свой "баланс". Похоже, что меня в подвале воспринимали за своего, и не особо маскировались. Фигася был молод и поэтому делал ошибку. Зря он считал своим того, кто не задает вопросов и наблюдает молча. Такие к дружбе не стремятся и входить в круг друзей не торопятся. У них система определения "свой – чужой" работает на других принципах, и по их поведению нельзя понять, какой результат она выдала на дисплей прицела. Я, например, был со всеми ребятами вежлив, но не всех уважал. Разумеется, я ни на кого стучать никогда не стал бы, но и уважать таких "своих", которые грабят мне подобных, беспомощных и доверчивых во хмелю, – не могу. Я промолчу и даже выпью с теми, кого не уважаю, потому что не считаю себя лучше и достойней их, но однажды обязательно на моем месте окажется тот самый, непогрешимый и честный, который вовремя сболтнет об увиденном "неустановленному следствием лицу", и пойдет Фигася по пути ему предначертанном – на зону.
Недолго я простоял в подвале в молчаливом ожидании. Ребята вдруг оживились и все начали смотреть через стекло куда-то в одну точку. Я сообразил: они увидели кого-то из тех, кого отлично знают и кого, вероятно, давно ждут. Сначала я услышал голос Нино, она кому-то сказала "стой здесь", а затем увидел и саму Нино – девушку в красном, как я ее мысленно обозвал, потому как на ней круглый год был один наряд: что-то красное на верхней части тела. Летом – майка, зимой – дубленка, в остальное время – куртки всех фасонов, коих у нее было множество. Причем, я давно обратил внимание, еще тогда, когда Нино была маленькой девочкой, ничего другого красного в тон куртке, сапожки там или шапочку, или заколку какую с бусами, она никогда не надевала и не носила. Дверь поехала наружу, и оттуда, из тусклого застекольного пространства, появилась Нино, и, конечно же, в ярко-красной летней курточке-ветровке. Она закрыла за собой дверь и встала на верхней ступеньке в свою любимую позу: ноги вместе, локти в сторону. Девушка обычно держала ступни соединенных и вытянутых ног вместе, а руки в карманах верхней одежды или брюк, но локти при этом отводила вперед подальше от тела. Получалась такая танцевальная позиция, исходная для всех ирландских танцев. – Привет! – поздоровалась она с парнями, – пустые, что ли? – Порожняк, – ответил один из них. – А че сидите тогда? – Тимура ждем. – А, ну ждите, Тимур вам принесет в хоботе. – А ты чего злая? – За Фигасей Алибаба приезжал. – Мы сидим, сидим, нет никого. Ясно теперь. Для меня было понятно, о ком они говорят. Тимур – молодой мужчина лет тридцати, который появлялся во дворе не каждый день, но когда он приезжал, все, кого я знал по подвалу, собирались на улице вокруг него и слушали, что он им говорит. Другие, кто не при делах, в это время к собранию парней даже близко не подходили. А второй, Алибаба – участковый милиционер, сидевший в своем закутке в торце соседнего дома рядом с вечно сломанным телефоном и факсом. Он был не то из Средней Азии, не то с Кавказа, но по-русски говорил без акцента. В наш подвал он не заходил никогда. Если ему кто-то был нужен, он называл его имя и просил выйти. После одиннадцати вечера его вообще во дворе никто ни разу не видел. Тимур и Алибаба старались не замечать друг друга, а если все же оказывались днем на улице неподалеку, поворачивали головы и смотрели в разные стороны. Нино заметила, что я внимательно слушаю разговор. – Привет, Пушкин! – негромко сказала она. Ребята засмеялись. Девушка прошла мимо них и остановилась на ступеньке выше меня. – А ты, Батя, на светофор похож, – она поглядела на мое лицо, чуть прищурившись, – тоже пустой? – Сотня есть. – И что мы собираемся с ней делать? – Как обычно. А почему – Пушкин? – спросил я, удивленный, что услышал в подвале из уст Нино фамилию поэта. – Он же всех подряд на дуэль вызывал, пока его не замочили. – Всех подряд он не вызывал, – объяснял я девушке, понимая, что она уже в курсе произошедшего, но мне не хотелось, чтобы мою стычку она сравнивала с дуэлью Пушкина, – про его жену слух пустили, что ее, ну, с ней, молодой француз время проводит... – Трахает, короче, – сказала Нино и зевнула, прикрыв лицо рукавом куртки. – Типа того. Поэтому вызвал. – Кого, который трахает? – Который слухи распускает. – Я бы тоже кишки через его задницу достала и ему в рот засунула. А француз что ли слухи по городу сливал? – Не, родственник его. – А зачем тогда француза подтянул? – Чтобы около жены не вертелся. – Ну, правильно, разбираться надо по теме, а не по приколу. Любовника кончить, и все язык в жопу засунут. – Кончить вот не удалось, этот француз лучшим стрелком королевской гвардии оказался. Ты, Нино, лучше бы меня с Лермонтовым сравнивала, вот он точно по глупости на дуэли пулю схлопотал. – Лермонтов, это который Мцыри? – Это который на скале с шести шагов стрелялся. – С шести шагов? Из пистолетов? Они самоубийцы все были, что ли? Да с шести шагов кирпичом убить можно. – Дуэль, Нино это самый благородный и красивый вид самоубийства. Видишь, какая у меня рожа, а на дуэли рыцари получают пулю в сердце, и рожи у них остаются целыми и красивыми. А если шрамы, то от шпаги или сабли. Это еще красивше. – Ну, а что, этот Лермонтов, выстрелить не успел? – У него было право первого выстрела по жребию, он отвел пистолет в сторону и выстрелил в небо. – Зачем? – Так благородней. – Лошара он, твой Лермонтов. А второй в него что ли выстрелил? – Да, точно в сердце. – Козел. Нино сказала это с такой злостью в голосе, что я обрадовался, значит, действия соперника Лермонтова осуждаю не только я. Если уж и Нино считает, что в этом случае соперник не имел права идти на убийство, то вердикт истории вынесен однозначно в пользу поэта. И пусть не говорят знатоки дуэльного кодекса, что демонстративный выстрел в воздух является оскорблением для другого соперника, особенно, когда стреляют по жребию и по очереди. Нино думает иначе, значит, балаган закрываем, всем умолкнуть, пока у вас не начали доставать ваши кишки через ваш зад! Я принес две бутылки пива и обе поставил перед Нино. Она повернула голову к парням, которые в этот момент смотрели на нас, и приказала: – Скажите Дашке, пусть зайдет. Один из парней приоткрыл входную дверь и сказал негромко в наружное пространство: – Дашан, тебя Нино зовет. В подвале появилась совсем юное создание – девочка лет четырнадцати. Она была довольно высокая, правильнее сказать вытянутая, с личиком симпатичным, но еще совсем не женским, глазки, правда, у нее были накрашены, но – девочку раскраска обычно только портит, и у нее мазня вокруг глаз тоже была чересчур яркая и совершенно не нужная. – Открывай, – скомандовала Нино, когда девочка спустилась к нашему "столу". Та достала из кармана джинсовой курточки железную открывашку и довольно ловко ликвидировала крышки с обеих бутылок. – Пей, – Нино подтолкнула одну бутылку по подоконнику поближе к вновь пришедшей, а другую взяла сама. Обе девушки одновременно запрокинули голову и хорошенько приложились к пиву. Я даже сглотнул слюну, дожидаясь, когда они оторвутся от бутылок и переведут дух. Наконец они сбрякали донышками бутылок о кафельный подоконник и стали вытирать губы, Нино – рукавом, а длинная девочка – крошечным платочком, прикладывая его к губкам и тут же разглядывая, сколько на нем появилось помады. Она еще не сказала ни одного слова и, как я понял, в присутствии Нино будет молчать, пока та ей не разрешит говорить или не спросит ее о чем-нибудь. Я уже раньше видел, как Нино общается с другими девушками, они часами стоят около нее молча. Говорить надо мне, мне – можно: – Нино, я Фигасю хотел увидеть, о парнях, что мне макияж нарисовали, спросить. – Фигасю менты забрали. – Надолго или так, по мелочи? – Должны отпустить, они мотоцикл ищут, на котором вчера пацаны с Зареки сюда приезжали. – Ясно, потеряли байкеры свою технику в нашем дворе. – А все потерялось, и мотоцикл и байкеры. Фигася, вроде, последний, кто их видел. Они сказали ему, что взяли мотик у друга прокатиться. – Ну, ясен барабан, у друга, прокатиться... – Не, Батя, ты не по теме, Фигася говорил, что мотоцикл чистый. Пацаны пропали, мамки с папками пацанов ищут, а не мотоцикл. – Ладно, Нино, завтра приду, или послезавтра, – я начал собираться идти домой. – Про парней скажу, что знаю. Один ментенок, брат мента что в доме напротив тебя живет, ты его видел, на тайоте RAV 4 ездит, в убэпе работает, а второй – нигде не тусуется, по нему ничего не скажу. Сучку придавили сегодня, говорит, первый раз его видела. – Кого придавили? – не понял я. – В подъезде у тебя живет, они к ней приходили. – Ее Виолетта зовут, – подсказал я. – Ее сучка поганая зовут, Батя, она меня спалила, драная падла, мы ей пи... на уши натянем, мразь е........, – Нино перешла на такой жесткий мат, что в подвале все притихли. Не первый раз я уже слышал, как она ругается матом, и каждый раз в таких случаях мне становилось не по себе. Бывает, когда при тебе женщина ругается матом, это звучит забавно. Если женщина красивая, то звучит не просто забавно, а интригующе-сексуально. Но когда ругалась Нино, у меня в душе просыпалось отвращение к ней, хотя я всегда жалею девушек, курящих и ругающихся за кампанию, чтобы не выгнали из кампании. Вот и в этот раз мне хотелось сказать: сама ты, Нино, сучка, и пасть раскрыла, как сука злющая, разорвать готовая. Подумал так, но ничего не сказал. А надо бы однажды сказать ей то, что я о ней думаю. Нино, когда повзрослела и оформилась, стала напоминать мне комиссаршу из фильма "Служили два товарища". Той, если помните, достаточно было одной улики, кинокамеры французского производства, чтобы прийти к железному выводу: к ней привели заблудившихся шпионов белой армии. Нежные нетрудовые руки Янковского, мундиры офицерские в тачанке и прочие "улики" будут в строку только той версии, которая сразу родилась в ее умном, но женском мозгу. Она жаждала мести, ей хотелось с решимостью, намного превосходящей решимость мужчин, карать и казнить предателей праведного дела революции. Комиссарше мало было приговорить шпионов к расстрелу, ей надо было еще и приказать их расстрелять немедленно. Страшнее бабы суда нет. Поэтому приказ пустить их в расход в ближайшем овраге она отдает в полной и абсолютной уверенности, что поступает в соответствии с революционной моралью, неизмеримо более высокой и справедливой, чем мораль говенной интеллигенции, не способной защитить ни себя, ни свои идеалы, ни революционное дело. Помните, как она осуждающе произносит мужчинам слова своей женской просьбы: "Раз уж попались, умейте умереть достойно". Какие у бабы правильные мысли! Но есть маленькая заковыка – два попавших в переделку товарища – не менее преданные бойцы революции, чем она. Ошиблась комиссаарша и чуть не угробила своих однополчан. Кстати, ее приказ солдаты непременно бы выполнили, они просто не так шибко спешили сотворить смерть, как она. Нехилый авторитет был у бабы, а? Ладно, там был фильм, героиня, поди, лишь плод воображения режиссера, а тут не кино, тут подвал у моего дома, в котором я встречаю шестнадцатилетнюю девчонку, командующую пацанами в реале, на моих глазах. Внешне Нино совершенно не походила на ту комиссаршу. У той волосы были обрезаны, возраст – о-го-го, тюрьмы и ссылки за плечами, образование явно запредельно высшее. А у Нино – личико чистое, щечки розовые, губки сочные, волосы прямые и длинные – собраны в хвост, скручены в узел и все равно те, что висят ниже узла, почти пояса касаются. Красивая она девушка, правда, чуть-чуть полновата. Ни в стройных ее ногах, ни в бедрах эта полнота излишней не кажется, а вот на уровне талии – да, животик бросается в глаза. Это не беременность, это – лишний вес и его скопилось тут порядочно. Из-за животика и грудь у Нино теряет свои привлекательные очертания, не будь животика – от нее бы глаз было не оторвать, а так – нагромождение частей тела. Нино, не знаю по какой причине, не пользовалась косметикой, поэтому глаза у нее были без всякого колера и декора. Может, поэтому, когда я глядел ей в глаза, не видел в ней женщину. Она и кокетничать совсем не умела. Серьезные глаза, прямо скажем, для приказа о расстреле вполне подходят и содержанию приказа соответствуют. И еще нос горбинкой на клювик похожий. У Нино в крови по линии отца были грузинские гены, и они оставили след там, где и положено – на лице. Отца давно депортировали, то есть прогнали на историческую родину за то, что не ходил отмечаться в милицейские кабинеты. Он у нее был гордый авторитет особой закалки, с органами не сотрудничал. По словам Нино, отец был "ненагибаемый". Отец уехал ненадолго, чтобы переждать очередную попытку "поставить его раком", и – не вернулся. Хотя – живой, в Москву часто прилетает, приглашает Нино приехать к нему повидаться. А Нино сказала матери – он для нас подох. Приговорила за предательство. Не за то, что отец ушел из авторитетов, а за то, что два года назад женился в Москве на грузинке, которая была всего на три года старше Нино. Неспроста во дворе поговаривали, что это Нино двух наших девчонок приговорила к позорной казни. Одну били ремнем прямо у нее в квартире, повалили на пол, сняли трусы и стегали пряжкой по ягодицам, пока та не вырвалась и не выпрыгнула в окно с восьмого этажа. Другую зажали за автостоянкой, на краю двора, и тушили о ее груди сигареты. Когда разборки начались, такое ведь не скроешь, это – уголовщина, выяснилось, что Нино в экзекуции не участвовала, Нино – не при делах. Потом нашелся мобильник с записью обеих казней. Точно, Нино в кадре не было. Даша – засветилась, была, хоть ей тогда еще и четырнадцать не стукнуло, Даша мобильник держала и первой заголосила, когда девчушка без одежды в одной майке в окно прыгнула. Никак съемки такого "кино" не могли пройти в нашем дворе без ведома и согласия Нино! Ребята, все как один, отмалчивались, когда я заикнулся об этих двух случаях, произошедших в течение одной недели. Это не мы, говорили ребята, и все, дальнейшие вопросы были излишни, потому что натолкнулись бы на агрессию в ответ: ты что, Батя, следователь? – Аллес, их гейе наххаузе, – сказал я по-немецки свою заключительную фразу, смысл которой в подвале понимали, так как я всегда уходил домой, прощаясь по-немецки. – Гитлер капут! – крикнул, тоже в соответствии со сложившимся ритуалом, один из парней с верхних ступенек. Я поднялся, прошел мимо них и открыл дверь. – Гуд бай, Батя!– сказал напоследок тот же парень.
Оглавление 5. Часть 1.5. 6. Часть 1.6. 7. Часть 1.7. |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске 08.03.2024 С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив. Евгений Петрович Парамонов
|
||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|