Мужской процесс

 

 

 

На улице было чуть холоднее, чем в подвале, наступила последняя июльская ночь, асфальт уже давно остыл, и через двор тянуло полулетним-полуосенним прохладным ветром. Верхушки деревьев у крыши "киевки" раскачивались от порывов ветра. Я поднял голову и смотрел на летающие по небу ветви, сквозь которые мелькала красная луна, Она была точно такого же цвета, как куртка у Нино. Я задержался ненадолго у магазина, пытаясь разглядеть на небе хотя бы одну звезду.

– Батя, хорошо, что ты не ушел, – из магазина вышла Нино и аккуратно прикрыла за собой дверь, чтобы не осталось щелки. Она подошла ко мне и шепотом спросила:

– У тебя деньги есть, только честно?

– С собой нет, дома есть.

– Пусть тебя Дашка домой проводит.

– Зачем? Вон мой подъезд, его отсюда видать...

– Ей все равно делать нехер, пусть проводит, – она шагнула обратно к двери, приоткрыла ее и скомандовала: – проводи, я здесь буду ждать.

Даша вышла и сразу направилась в сторону моего дома. Я все понял, и не спеша побрел за ней.

Девочка стояла под козырьком и дожидалась, когда я подойду, достану ключ и открою огромную черную железную скрипучую дверь. Я поднялся на третий этаж, Даша шла за мной, ничего не говоря и не пытаясь завязать разговор. Остановились напротив моей дермантиновой "калитки".

– Здесь подождешь? – спросил я ее.

– Нет, я зайду, – наконец услышал я ее голос впервые за последние два часа.

– Ну, заходи.

Она как то чересчур шустро и смело шмыгнула в мой коридор и зачем-то сразу сняла свои мокасинчики – две смешные черные лодочки без каблуков с бантиками из черной кожи на закругленных носиках.

Деньги у меня лежали в шкафу на полке под стопкой футболок, я не хотел, чтобы она видела, как я их достаю. Поэтому я сел на кровать и раздумывал, сколько ей дать, сто рублей или двести. Сотни было не жалко, а вот двести – с чего ради я должен дарить им двести рублей?

Даша, видимо, уловила суть моих сомнений и сказала сразу, сколько денег ей надо:

– Дайте нам, пожалуйста, тысячу рублей.

– Ничего себе, – удивился я, – мне двухсот и то жалко.

– Нино сказала, что пятьсот – минимум.

– Да мало ли что сказала твоя Нино, – чувство раздражения начинало потихоньку закипать, – дам, сколько могу, а могу максимум двести.

– Ну, Батянечка, ну не надо так, я ведь не просто прошу, я все сделаю, – ее голос зазвучал совсем по-другому, в нем появились интонации кокетничания, которые можно услышать даже от очень-очень маленьких девочек. Они перенимают их от матерей с первых минут своей жизни, когда матери прижимают их к груди, приговаривая: красотулечка моя, роднулечка моя.

– Что сделаешь? – не понял я.

– Все сделаю, я все умею.

До меня дошло, наконец, что она имела в виду. Я сразу же встал с кровати. Вот я пень так пень, что она должна была думать, если я пришел, устроился на кровати и начал торговаться, объявив свою цену – 200 рублей.

Я стоял в метре от нее и смотрел на ее лицо: ну юная же совсем, даже не юная, а ребенок, в сущности, хотя и выше меня ростом. Вместо раздражения в душе появилось чувство любопытства, и очень захотелось ее поспрашивать на тему, о которой я никогда не говорил в подвале.

– А что стоит тысячу рублей, Даша?

– За тысячу – все. Мне раздеваться? – в ее голосе зазвучала уверенность, она уже не ждала, что я скажу в ответ, и потянула нижние края курточки в разные стороны, от чего сначала щелкнула одна кнопка внизу, потом вторая и третья – на груди.

Мне надо было ответить – нет, но я помедлил, это было так неожиданно, в комнате стоит накрашенная куколка и – раздевается.

Даша сняла курточку и мотнула головой, чтобы ее длинные волосы выправились и уложились ровнее на плечах. Она посмотрела вокруг себя, не зная, куда положить курточку, ни кресел, ни стульев у меня не было. Положила на пол и тут же одной рукой взялась за поясок брюк у живота, а другой чирканула по ширинке, и я услышал, как "молния" громко вжикнула, причем, так громко, что звук резанул уши. В третьем часу утра во всем доме и в каждой квартире устанавливается такая тишина, что любой звук начинает резонировать со стенами, особенно с моими, голыми и без мебели.

– Прекрати, – прошипел я ей, стараясь говорить чуть слышно, – иди в коридор, деньги сейчас вынесу.

– Двести?

– Двести.

– Нино меня убьет.

– Иди в коридор, я сказал!

Даша подняла куртку с пола, поправила рукой волосы, которые развалились веером, когда она наклонялась, и ушла в коридор с курткой в руке. Я быстро вытянул из под маек в шкафу купюру с цифрой 500 и тоже пошел к выходу, держа ее пальцами. Девочка надевала свои мокасины и наклонилась так, что волосы упали на ее руки и мешали напялить эти крохотные кожаные калоши на ее голые пятки. Красивые у нее волосы, подумал я, и вообше, красивая Даша будет женщина, когда тело нальется. А умной женщиной она будет когда-нибудь? Это вряд ли. Куколки симпатичные – куколками на всю жизнь остаются, ничто их не делает мудрее, никакие жизненные передряги. Мудрость женская и бабья теплота душевная таким ни к чему – их не за это ценят.

Она выпрямилась и ждала, когда я подам ей деньги, которые, судя по ее довольной улыбке, уже заметила.

– Скажи-ка мне Даша вот что, – решил я все же нарушить табу на запрещенную тему, – ты, похоже, не первый раз так деньги выпрашиваешь. Работаешь, значит, у нас во дворе, так?

– Не, не работаю, есть два мужика, которые часто звонят, а такие как вы – первый раз.

– А с ребятами?

– Да ну, она повернула голову и махнула рукой в сторону моей входной двери, – с ними нет, ни разу.

– Звонят прямо тебе?

– Они Нино звонят, это ее знакомые.

– Старые?

– Такие как вы, но без бороды.

– Сколько они платят тебе?

– Они не платят.

– А как, за что тогда? – удивился я.

– Не знаю, они звонят Нино, она мне говорит, куда идти.

– И что, ты одна идешь, стучишься в его дверь?

– Они в машине всегда ждут, там, на улице, за домом.

– Откуда ты Нино знаешь?

– Да ее в школе все знают.

– Как ты с ней познакомилась, ты же на три класса младше?

– Хотела и познакомилась.

– Ясно. Зачем ты снимала на мобильник, как вы девчонку били?

– Нино потом смотрит запись.

– А вторую девчонку, ту, что сигаретами жгли, кто снимал?

– Фигася.

– Фигася? – не поверил я и переспросил.

– Ой! – испугалась она и прикрыла рот ладошками, – вы не говорите никому, Нино узнает, мне п...ц, убъет!

– Хорошо, не скажу. На. – Я протянул ей деньги.

Девчушка взяла пятисотку и попросила открыть дверной замок. Когда путь стал свободен, она, не оборачиваясь, побежала по ступенькам вниз, мягко и не слышно ступая своими мокасинами по бетону. Пятисотку она держала в руке, не сворачивая бумажку и никуда ее не пряча.