Сны воинов пустоты

 

 

 

«Философия – это упражнение в смерти», – учил Платон. Когда Анаксаго­ру сообщили о смерти его сына, он отреагировал так: «Я знал, что породил смерт­ное существо». Учитель Платона, Сократ, в момент своей смерти напомнил собравшимся ученикам: «Мы должны Ас­клепию (богу меди­цины) петуха. Так отдайте же, не забудьте». Подводя последний итог, философ решил поблагодарить бога медицины за излечение от болезни жизни.

Согласно учению Будды практика и постижение истины суть одно. Широ­кий путь философии несуществоваия включает в себя переход от интеллек­туального, теоретического осмысления небытия к практике растворения в пу­стоте. В этой связи возможно сформулировать самые общие направле­ния дви­жения в нигилистическом поле, хотя проблему соб­ственного несущесто­вваня каждый решает для себя сам.

Прежде всего следует, отстранившись от иллюзии окружающего, созер­цать пу­стоту. Если сознание отказывается от тупикового стремления наблю­дать внешнее и обращается к внутренней бесконечности, оно способно до­стигнуть корня своего несуществования – пустоты. По­знай самого себя и ты познаешь пустоту, не оставляющую места ни для чего.

Идея прямого контакта с абсолютом завораживает. Однако способна ли книга изменить жизнь хотя бы одного человека, включая автора, учитывая то, что самое главное (потаённое) по определению не может быть сказано? «Я живу в постоянном страхе, что меня поймут правильно», – признавался Оскар Уайльд. Возможно, кажущаяся простота философских высказыва­ний Сократа служила средством избежать прямого проговаривания основно­го. Всё, что может быть произнесено, лишено значительности. Пустота постигается молчанием. Многие мыслители древности считали, что фило­софия является не системным построением, а пережитым опытом – опы­том вну­треннего общения с вечным.

Несмотря на это, отвратительная игра с фило­софскими понятиями зароди­лась уже в древней Греции. Один философствующий болтун, силь­но доку­чавший Аристотелю своим многословием, спросил его: «Я тебя не утомил?» Аристотель ответил: «Нет, я не слушал». В то же время наиболее мудрые из древних, например Лао Цзы, понимали, что подлинная исти­на не может быть доказана, а всё, что до­казано – бесконечно далеко от исти­ны, поскольку мелко и безошибочно. Фило­софские произ­ведения антич­ности сочиня­лись главным образом не для ин­формирования, а для формиро­вания. «Вот мятущаяся душа, поте­рявшая кор­ни, стонет и молит о Боге и об­ращает к скептику гордый и страст­ный вопрос: да есть ли в конце концов Бог или нет? И что же находит он у него в ответ? Молчание. Фило­соф, может быть, только смотрит на него глаза­ми, полными какой-то загадоч­ной неопре­деленности, но – не говорит ни сло­ва». (А.Лосев) И это молчание скептика, подобно гро­мовому молчанию Буд­ды, которым он также любил от­вечать на досужие ме­тафизические вопросы, громче самого громкого крика и красно­речивее тыся­чи трактатов.

Молчание лучше слушать в его контексте. Люди по-разному молчат о раз­ном.
«Ничто! Это и есть то, чего достигает вера мужества и мужество веры. Ни­что! Так и возник своеобразный испанский нигилизм (лучше бы было назвать его «надизмом», от испанского «nada» – «ничто», чтобы подчеркнуть его от­личие от русского нигилизма). Лучше всех выразил суть надизма художник Игнасио Сулоага. Показывая одному из своих друзей свой портрет сапожни­ка из Сеговии, безобразного, как уроды Веласкеса, отвратительного и сенти­ментального карлика, он сказал: «Понимаешь, ведь это истинный философ! Он ничего не говорит!» То есть, дело не в том, что он говорит, что ничего не существует или что всё в конце концов обратится в ничто, а именно в том, что он ничего не говорит. Быть может, он был мистик, погружённый в тём­ную ночь Хуана де ла Крус, быть может и все уроды Веласкеса – тоже мисти­ка того же рода. Сапожник из Сеговии, ничего не говоря ни о чём, освобо­дился от самой обязанности мыслить; перед нами истинный свободомысля­щий». Так говорил о пользе молчания испанский мыслитель Мигель де Уна­муно.

Человеческая болтовня, досужая и напыщенная, резко диссонирует с ти­шиной и серьёзностью несуществования. «Поэтому, вслед за Ничтоницше следует не говорить словами, а смеяться самой пустотой!»(Азсакра Зара­тустра). У древних славян работник, сделав­ший гроб, относил его в дом умершего, сохраняя абсолютное безмолвие. Так нужно поступать и филосо­фу, ведь слово –это всего лишь зыбкая пена в океа­не небытия, в то время, как молчание бывает подобно цунами. Следует три­жды подумать, прежде чем промолчать: молчанием постигается абсолют­ная истина пустоты, главное свойство которой – неизречённость. Даже фи­лософ нашего времени, при условии что он молчит, иногда способен пока­заться мудрым. Молчание фи­лософов – это молчание живых. Молчание жи­вых – это молчание мёртвых. А молчание мёртвых – это молчание Бога.

Но много ли в наши дни можно встретить философов, молчащих в соответ­ствии со своими философскими взглядами и вызывающих стремление помол­чать вместе с ними об истине? Философ­ская, да и любая иная бессмыслен­ность редко бывает безмолвна. Возможно, что современным философам и было бы что ска­зать – если бы они столько не говорили. Философствование по штатному расписанию – до этого могли додуматься только в несчастной России. На самом деле фи­лософ – это не человек, который имеет соответ­ствующий диплом, а тот, кто мыслит и действует как философ. Этот момент исти­ны очень ак­туален для страны, в кото­рой бюрократически скомпилиро­ванная «фило­софская» диссертация ни о чём (софоложество), является не са­мым сложным путём к повыше­нию своего мнимого стату­са. Философия, как и религия, должна быть бескорыстной. Становясь частью бюрокра­тической машины, они неизбежно и очень скоро развраща­ются и извращают­ся. Отсюда подлые, расчётливые инстинкты, свойственныем философским и религиозным фук­ционерам.

«Расчётливые люди достойны презрения. Это объясняется тем, что расчёты всегда основываются на рассуждениях об удачах и неудачах, а эти рассуждения не имеют конца. Смерть считается неудачей, а жизнь – удачей. Такой человек не готовит себя к смерти и поэтому достоин презрения. Более того. Учёные и им подобные люди за умствованиями и разговорами скрывают своё малодушие и алчность». Так учит кодекс чести самураев «Хагакурэ».

«Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не сидит в компа­нии развратителей». Безупречный человек – это тот, кто уходит от суеты. Делать это нужно решительно. Однако, чем сильнее человек стремится избежать общества лю­дей, тем меньше ему это удаётся. Поэтому единственно правильный путь за­ключается не в бегстве, а в неучастии. В силу своего неучастия, воин пустоты становится для обще­ства невидимкой, ведь энергия об­щественного инстинк­та – это актив­ность бессмыс­ленного сум­мирования нулей. Герой рома­на И.С.Тургенева "Отцы и дети" Базаров был глу­боко убеждён в том, что в об­ществе нет ни од­ного института, который не следова­ло бы разрушить. Л ю­бые социальные учреждения име­ют своей це­лью по­мешать людям осознать их соб­ственное несуществование и превратить их в об­служивающих иллю­зию бы­тия по­слушных экономических животных. «При­вести себя в норму, жить, как живёт «простой (т.е., тупой) чело­век», счи­тать справедливым и хо­рошим то, что он считает спра­ведливым и хорошим – это будет подчинение стадным инстинктам», – предостерегал Ницше. Всё, чем занимаются люди, настолько безобразно, что нет никакой разницы, чем именно заниматься или не заниматься ничем вообще. Воин пустоты, даже когда ничего не делает – не делает ничего истово, с бунтом. Он радикальней любых революционеров, пото­му что не верит в реальность мира: ведь цель фи­лософии несуществова­ния как раз и заключается в отказе от ложной идеи «существо­вания», из-за ко­торой мы терпим, принима­я их всерьёз, различных крово­сосущих насеко­мых. Следу­ет чтить нигили­стическую катастрофу, кото­рая велит им: погиб­ни. Необходи­ма без­условная воля заявить «нет» именно там, где это «нет» особенно опас­но.

«Философия – это не есть построение системы, но раз и навсегда принятое решение наивно всматриваться в себя и вокруг себя», – утверждал Бергсон. Для того чтобы у нас сформировалось представление о пустоте, как объекте метафизики, необходимо живо и сильно прочувствовать предмет. Именно поэтому основу философского образа жизни составляют духовные упражнения. Постоянные глубокие размышления о пустоте – вот самое важное занятие в жизни фило­софа, его главное духовное упражнение. Что касается более конкретного содержания духовных практик, то они могут быть биологического порядка, скажем, определённый режим питания, или дискурсивного – внутренний диалог и медитация, или интуитивного – тонкое со­зерцание, но все они направлены на то, чтобы привести к преобразованию практикующего субъекта и его растворению в пустоте.

Следует ещё раз подчеркнуть, что мелочная расчетливость бесконечно чуж­да пу­стотному духу, равно как и гедонистический материализм, поскольку они не со­держат в себе никакого окончательного решения, будучи сосредото­ченными на банальных пере­живаниях удоволь­ствия и неудовольствия. В от­личие от повседневности, ко­торая воспринимается полубессознательно, по­гружение в пустоту даёт ин­тенсивные состояния, в которых мы способны от­чётливо ощутить всеобщее отсутствие. Так, Хайдеггер разделял два уров­ня саморазвития лично­сти, при которых одно «я» остаётся на уровне «они», а другое достигает подлин­ного, иначе говоря, осознания пустоты. При этом самое основное – пере­живание растворённости «я» в пустоте, которой иллю­зорное «я» невыразимо близко, именно потому что само по своей природе пустотно. Достигнув этого уровня, воин пу­стоты овладевает чистым искус­ством несуществования, условием которого являет­ся предвосхищение (пред – восхищение) и даже опережение смерти. «Скоро ты всё забудешь, скоро тебя все забудут», – этот афоризм Марка Аврелия имеет прямое отношение к описанным духовным упражнениям, поскольку формирует понимание необ­ходимости превзойти все частности, оста­ваясь непоколебимым в любой ситуа­ции. «Мы не можем быть свобод­ны, пока мы зависим от обстоятельств», – учил своих последователей Сёко Асахара. Но это ещё не всё, необходим каегоричесский отказ от ценностных определений ве­щей – в силу того, что ни вещей, ни определяющего в абсолютном отноше­нии нет. По этой же причине любые оценочные суждения по типу «выше» или «ниже», по большому счёту, бессмысленны, поскольку пустота не содержит в себе никаких направлений и уровней. Разумеется, эти выражения вполне возмож­но использовать, отдавая себе отчёт в их условности и относительно­сти, ведь всегда имеется конечный предел языка или несказуемое, которое и есть само несуществование мира.

Стремясь научиться не видеть мир, мы совершенствуемся в искусстве овладения пустотой. Как бы плохо не обернулось дело, у нас всегда остаётся убежище. Со временем пустота начинает сражаться с иллюзией наличного на нашей стороне. Подобно буддийскому восьмеричному пути, соединение с абсолютной пу­стотой также включает в себя восемь ступеней:

1) Правильный взгляд: ясно видеть абсолютное несуществование мира явле­ний. «Наше тело получает жизнь из пустоты. «Существование» там, где ничего нет, составляет смысл слов: «Форма – есть пустота». Слова же: «Пустота есть форма» свидетельствуют о том. Что пустота содержит в себе вещи. Не следует полагать, чтто пустота и вещи суть различны». Так учит кодекс чести самураев «Хагакурэ».

2) Правильное мышление: анализировать окружающее, исходя из правильно­го взгляда относительно условного характера его «существования».

3) Правильная речь: избегать наговаривания несуществующего мира, которое укрепляет иллюзию его наличия. «Необходимо определиться: говорить прав­ду, чтобы лгать? Или изрекать ложь, чтобы говорить правду? Разница здесь небольшая» (Азсакра Заратустра). Поэтому самая правильная речь – это мол­чание. Лучше не говорить словами, а смеяться самой пустотой. Это и есть «Ещё веселее наука».

4) Правильные действия: спонтанные прямые действия, которые выражают смыслообразующий отказ от иллюзии «существования». Небытие есть небы­тие для штурма. «Путь самурая – это стремление к смерти. Десять человек никогда не совладают с одержимым человеком. Здравый смысл никогда не совершит ничего подобного. Нужно стать безумным и одержимым. Ведь если на Пути Самурая ты будешь благоразумным, ты быстро отстанешь от других. На Пути не нужны ни преданность, ни почитание, а нужна только одержимость. Преданность и почитание придут вместе с ней». Так учит кодекс чести самураев «Хагакурэ».

5) Правильная жизнь: погружённость в несуществование; жизнь, невидимая для общества. «Всё, что происходит с нами, кроме конкретных ножевых уда­ров, огнестрельных ран и чудовищных испепелений, не имеет к подлинному разрыву духа никакого отношения» (Азсакра Заратустра).

6) Правильная память: постоянные глубокие размышления о пустоте. Очище­ние сознания от всего, что не есть пустота.

Исследуем собственную пустоту. Для этого с помощью микроскопа про­никнем вглубь своего «существа». Мы видим клетки тела, затем подробно рассматриваем одну клетку, потом всё меньшие элементарные частицы – и наконец видим совершенно пустое пространство, лишённое свойств и цвета. Чем дальше мы углубляемся в собственное строение, тем ближе мы подхо­дим ко взгляду на себя как на пустоту, поскольку ясно видим своё отсут­ствие. Но если мы – ничто, как сказать: «я существую?»

Мы наблюдаем за огромным водоёмом, это море или океан. Видите ли вы как ритмично движение волн и мягкое колебание воды? Продолжаем наблю­дать за водой, пока внимание не начнёт рассеиваться, а вместе с ним посте­пенно рассеивается и мысленный образ. Следим за мыслями по мере их опяв­ления, но не останавливаемся на них. Замечаем каждую мысль и отпускаем её. Если мы замечаем, что следим за потоком мыслей – отпускаем его. Заме­чаем момент между мыслями, когда получается ни о чём не думать. Направ­ляем сознание на расширение этих моментов без мыслей и ждём. Когда мы замечаем полное отсутствие мыслей, это само по себе является мыслью о том, что мыслей нет. Поэтому стараемся не вмешиваться в процесс. Необхо­димо поз­волить развиваться есте­ственным пустотным способностям созна­ния. Подлинное отсутствие мысллей равнозначно небытию. Через какое-то время поток мышления уменьшается, а потом и вовсе прекращается. Остает­ся лишь пусто­та, которая и есть – мы.

7) Правильное усилие: переход. Упражнение перехода – это упражнение в небытии, то есть в том, чтобы превзойти себя частичного и пристрастного и войти в абсолют в его универсальной перспективе. «Никто никогда не будет знать, откуда ударит сама мощь победы – из небытия, из несуществования, из отсутствия, из пустоты, из ничто?» (Азсакра Заратустра)

8) Правильное освобождение: соединение с абсолютом пустоты. «Заставь образ твоего божества – хранителя постепенно исчезнуть, пока от него ничего не останется, а сам погрузись в чистую пустоту, которую невозможно представить как нечто и некоторое время пребывай в ней», – учит «Тибетская книга мёртвых». – «Затем вновь мысленно сосредоточься на своём божестве-хранителе и вновь – на чистом свете пустоты и делай так поочерёдно. После чего заставь свой ум постепенно исчезнуть. В этом состоянии ты избежишь нового рождения». Так человек возвращает потерянный рай абсолютного отсутствия.

У каждого спящего свой мир, а пробудившиеся ото сна пребывают в еди­ном – в пустоте. Растворение в пустоте – это скольжение мысли за пределы данности, момент перехода в пустоту – освобождение духа от предметности опыта. Соединиться с абсолютом означает преодолеть предел само­рассеивания, за которым исчезают и свет и тьма.

«Именно в созерцании всегда следует доверять не «хлопку одной ладонью», а мудрой серии ударов! Самому всё сокрушающему, крепко сжа­тому кулаку. Выражаясь точнее: каким было твоё лицо до удара кулаком, та­ким оно уже никогда не будет после. Сегодня нужно сделать так, чтобы философское созерцание стало ещё более опасным для мира, чем тысячи тысяч атомных бомб».(Азсакра Заратустра). Пустота – это сила, не знающая пре­град и рас­стояний. Когда на пути вои­на пустоты встречается железная стена, он про­ходит её насквозь. Доведи пу­стоту до начала.