HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Вадим Филатов

Сны воинов пустоты

Обсудить

Эссе

Опубликовано редактором: Карина Романова, 9.02.2010
Оглавление

10. Сон девятый. Ничто к Власти и Пустота к Господству.
11. Сон десятый. Философия несуществования.
12. Сон одиннадцатый. Сражения в пустоте.

Сон десятый. Философия несуществования.


 

 

 

«Нельзя допускать вообще никакого бытия…» (Ф.Ницше)

Жил-был человек, которого не было…

Ноль изображённый в виде круга указывает на на абсолют, пребываю­щий внутри этого круга. Если ноль изображают в виде овала, его стороны обозна­чают процессы нисхождения и восхождения. В символике ноля присутству­ют небытие, мысль и таинство. Ноль – соединение бесконечно ма­лых и бес­конечно больших величин, исток всех чисел, сам себя замыкающий круг мира. Ноль символизирует как вечность, беспредельность, так и пусто­ту, не­существование, идеальный, запредельный мир.

«Я родился мёртвым, повторяю я себе. Все мертвы, отвечаю я себе на это. Да, они мертвы при жизни, только большинство из них не знает об этом, а я уже начал понимать. И самое отвратительное, что я понял это в самом конце своей жизни, когда ничего не могу изменить и когда слишком поздно сно­сить такие удары судьбы», – размышлял герой Алана Силлитоу. В отличие от «живых трупов», полностью умершие мёртвые – покойники – пребывают в покое, а покой – это мощь свободы, которую ниче­го не способно потрево­жить, состояние совершенства небытия. Бесчис­ленные поколения умерших и оставивших нам свои мысли мудрецов являют­ся идеальными собеседниками. Они несуществуют абсолютно, а мы пока сохраняем ошибочную видимость условного «существования». Об этом в своё время пре­красно сказал Лихтен­берг: «Если и случается когда похоронить живого, то сотни других, в сущно­сти мёртвых, продолжают цепляться за землю». Мир, представляющий собой самоограничение ничто, населяют персонажи, выдающие себя за живых. К примеру, когда происходит война, это означает, что одни иллюзии убивают другие иллюзии, поскольку воюют умершие. Не только пророков покоя лю­бят слушать покойники. Сказано: «Бог не есть Бог мёрт­вых, но живых». Но мёртвым в ещё большей степени, чем живым необходи­мы своя религия и своя философия.

Движущей силой любой честной философской системы являются идеи, воз­никающие из душевной тревоги, вызванной злом, которое безраздельно господствует в мире. Иллюзия мира – это и есть зло. От шокирующих истин ста­раются уклониться, но тем меньше поводов их смягчать. Обычно тоталь­ную несправедли­вость очень ярко ощущают подростки. С годами восприятие притупля­ется и люди привыкают к окружающему злу: мир воспринимают как дан­ность, а свои представления о нём – как житейскую мудрость, по­скольку «так легче жить». Но это мыслетрусие и самообман: дети бо­лее мудры по сравнению со взрослыми.

Философия несуществования (нонэкзистенциализм) не имеет ничего обще­го с подавляющей массой бюрократических тек­стов современной казённой «филосо­фии» (софоложества), которые сочиняются или как руководство для студентов и аспирантов, или с целью получить учёную степень или поддер­жать свою профессорскую репутацию, или, наконец, чтобы просто сделать денежный оборот. Эта фило­софия создаётся, чтобы дать слово несуществую­щему. Так же, как врач про­писывает лекарства больному, чтобы прервать его галлюцинации, так и фи­лософия несуществования утверждает, что ниче­го нет. Она предназначена для людей с храбрым сердцем, которые способны бесстрашно принять все содержащиеся в ней интеллектуальные вызо­вы, как бы ни были они разруши­тельны для господствующих представлений о реаль­ности и ценностях.

Философия несуществования представляет собой объяснение мира и чело­века с позиций небытия, имеющего два уровня – абсолютный (собствен­но небытие) и относительный (несуществование, которое проявляется как види­мость «существования»). Основной тезис: небытие есть, а бытия нет. Смысл нонэкзистенциализма заключается в том, что человек постоянно нахо­дится перед выбором узкого пути подлинного небытия (уже-небытия), в ко­тором он в полной мере обретает свою истинную пустотную природу, или широко­го пути небытия условного (ещё-небытия, или несуществова­ния). Условное небытие не есть реальное бытие, так же, как занятые в долг деньги не яв­ляются подлинным богатством. Что не вечно, то несуществует, поэтому веч­но лишь отсутствие «существования».

«Слово «гэн» означает «иллюзия» или «привидение». В Индии человека, который показывает фокусы, называют «гэндзюцуси», или «мастер создавать иллюзии». Всё в этом мире – всего лишь кукольное представление». Так учит кодекс чести самураев «Хагакурэ».

В качестве главного орудия иллюзии мира выступает время, но оно иллю­зорно, как и сам мир. Поэтому всякая вещь, которая когда-нибудь станет пу­стотой, в действительности уже сейчас является пустотой, то есть, несуще­ствует. В принципе, мы все несуще­ствуем, только некоторые из нас думают, что они «существуют». С большинством людей происходит примерно то же самое, что и с патологиче­скими скрягами: они принимают средства за цели и, позабыв о целях, судо­рожно цепляются за средства. Пу­стота – это обладаю­щая самосуществованием субстанция, всё остальное – её проявления. Лю­бая форма – это пустота, а пустота – это любая форма. Поэтому истинный ответ на экзистенциальное вопрошание – кто я? – возмо­жен всего лишь один: я есть самосознание пу­стоты. И, как тако­вое, времен­но заброшен в несуще­ствование для осознания всеобщей пу­стотности мира и последующего растворения в абсолюте. В этой связи, види­мо, прав был Фа­лес, который заявил, что между жизнью и смер­тью нет ника­кой разницы и, когда его спро­сили, почему же он в таком случае не умрёт не­медленно, отве­тил: именно поэтому. В конце концов, всякая вещь, в той мере, в какой она (не) существу­ет, стремится продолжать пребы­вать в своём несуществовании.

Здесь необходимо задержаться и предельно честно ответить на вопрос о самоубийстве, который Альбер Камю справедливо назвал основным вопро­сом фи­лософии. Согласно утверждению Кьеркегора, самоубийство представ­ляет собой неизбежный экзистенциальный вывод ин­теллектуализма. Всякий ин­теллектуализм, когда разовьётся до своей завершающей стадии, должен за­кончить нигилистическим бунтом. Не является ли для божества наказанием то, что оно не в состоянии, несмотря на всё своё всемогущество, покончить жизнь самоубийством? Получается что, в силу обладания возможностью самоуничтожения, человек оказывается могущественнее богов.

По Гегелю субстанция духа есть свобода. «Всякий, кто хочет главной сво­боды, тот должен сметь убить себя. Кто смеет убить себя, тот тайну обмана узнал. Дальше нет свободы, тут всё, а дальше нет ничего», – рассуждал герой романа Достоевского «Бесы» Кириллов, которого Бердяев называл « самым бла­городным и возвышен­ным из самоубийц ». Если мы ещё живы, значит, мы что-то в себе уже предали: в этом заключается метафизическая неизбеж­ность самоуюийства. При отсутствии идеи о бессмертии самоубий­ство ста­новится со­вершенною необходимостью для всякого человека, чуть-чуть под­нявшегося в своём развитии над скотами. В элегии греческого поэта Феогно­зия эта немудрёная мысль высказывается с сугубой честностью и удивитель­ной определённостью: «Было бы лучше, если бы дети земли не рожда­лись вовсе. Но раз они уж родились, то самое лучшее для них – воз­можно скорей пройти через ворота подземного царства». Француз­ский мыс­литель Вольтер именовал жизнь злой шуткой, а оптимизм опреде­лял как из­девательство над всеобщими страданиями. В подобном ключе вы­сказывался и Байрон: «Сочти радостные часы, которые ты пережил, сочти дни, свобод­ные от то­ски, и знай, кто бы ты ни был, что есть нечто лучшее – не существо­вать». В своём произ­ведении «Ночные бдения» немецкий фило­соф Шеллинг изобра­зил жизнь как трагикомедию, которая не стоит того, что­бы в ней участвовать и в которой главные роли назначаются самым бездар­ным исполнителям. По мнению Шеллинга, мы все представляем собой за­маскированное небытие: «Скелет смерти всегда мелькает позади этой жадно глядящей маски и жизнь есть ни­что иное, как колпак и побрякушки, в кото­рые наряжается небытие для того лишь, чтобы произвести шум и затем изо­рвать и отбросить их далеко от себя». Жизнь бессмысленна и ничтожна во всех своих формах, – утверждал Филипп Майнлендер. Космос, с которым она слита, всеми своими проявле­ниями устремляется к одной единственной цели – к смерти. Таким образом, если и «существует» смысл жизни, то он заключает­ся в достижении абсолют­ного ничто, в отрицательности, в аннигиляции жиз­ни.

Вернёмся к роману «Бесы», в котором Достоевский рассказал историю ду­ховного бунта инжене­ра Кириллова, Самоубийство Кириллова представляет собой мятеж против унизительного раб­ства человеческого духа, заброшен­ного на перепутье меж­ду бессмысленно­стью жизни и страхом смерти. « Я три года искал аттрибут божества моего и нашел: аттрибут божества моего – Своеволие! Это все, чем я могу в главном пункте показать непокорность и новую страшную свободу мою. Ибо она очень страшна...Два предрассудка удерживают, две вещи, толь­ко две; одна – очень маленькая, другая – очень большая. Но и маленькая – тоже большая. Маленькая вещь – боль, но её мож­но перетерпеть, большая вещь – страх перед Богом, но его нет », – рассуждал Кириллов. Нет ли? « И ещё поступок Кириллова – это попытка разбудить спя­щего Бога, услышать от него: « Не стреляйтесь, Алексей Нилыч, Я есмь, всё в порядке », – с иронией прокоммен­тировал Акунин. «Libert;, ;galit;, fraternit; ou la mort! Kiriloff, gentilhomme-s;minariste russe et citoyen du monde civilis. ( Сво­бода, равенство, братство или смерть! Кириллов, русский дворянин – семина­рист и гражданин цивилизо­ванного мира) » – издевательски подписал свою последнюю записку Кирил­лов.

«Невольно мне представлялось, что там где-то есть кто-то, который теперь потешается, глядя на меня, как я целые 30--40 лет жил, жил учась, раз­виваясь, возрастая телом и духом, и как я теперь, совсем окрепнув умом, дойдя до той вершины жизни, с которой открывается вся она, – как я ду­рак – дураком стою на этой вершине, ясно понимая, что ничего в жизни и нет, и не было, и не будет. «А ему смешно...» Но есть ли, или нет этот кто-ни­будь, который смеётся надо мной, мне от этого не легче. Я не мог придать никакого разумного смысла ни одному поступку, ни всей моей жизни. Меня только удивляло то, как мог я не понимать этого в самом начале. Всё это так давно всем известно. Не нынче – завтра придут болезни, смерть (и приходили уже) на любимых людей, на меня, и ничего не останется, кроме смрада и червей. Дела мои, какие бы они ни были, все забудутся – раньше, позднее, да и меня не будет. Так из чего же хлопотать? Как может человек не видеть этого и жить – вот что удивительно! Можно жить только, покуда пьян жизнью; а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что всё это – только обман, и глупый обман! Вот именно, что ничего даже нет смешного и остроумного, а просто – жестоко и глупо», – рассуждет в своей «Исповеди» другой русский мыслитель, Лев Толстой.

А что же прогресс? В конечном итоге никаким становлением ничего не до­стигается и ничего не обретается, за исключением самого ничто. Любой про­гресс, как увеличение иллюзорного «существования», неизбежно приводит к увеличению страдания, в результате мир стремится стать хуже, а не лучше. Наука представляет собой кладбище идей: трагизм человеческой комедии не нужда­ется в научной логике. Наука считает волоски на хвосте у сфинкса лишь потому что боится взглянуть ему в глаза. «Весь наш род людской не что иное, как утомительная процессия призраков, бредущих из небытия в не­бытие, а гуманность – это самое бесчеловечное, что мы только знаем», – на­писал в книге «О трагическом чувстве жизни» великий испанский пессимист Мигель де Унамуно. Действительно, ещё в 19 веке неизлечимые больные как правило относительно быстро переходили в абсолют небытия, в то время как сегодня им приходится предварительно пострадать, подвергаясь всевозмож­ным истязаниям в виде химической терапии и хирургического вмешатель­ства. Выходит, прогрессу необходимо, чтобы человек, подобно подопытной мыши, основательно помучился: иллюзорное бытие, которое сродни тотали­тарной секте, не желает просто так отпускать своих пленников на свободу. Но если я вижу, что на больничной или брачной кровати корчится жи­вотное, то где же то­гда человек? В этом контексте лучше быть убийцей, разбойником и маньяком, чем либералом и гуманистом.

Единственно возможное здоровье – смерть, поэтому конечная цель мёртвой петли мирового развития заключается в реализации основного усло­вия сча­стья – отсутствия страданий, то есть реализация небытия. «Может быть, нуль-линия неожиданно всплывёт перед нами в виде планетарной катастро­фы?», – вопрошал Хайдеггер. Для того, чтобы ускорить счастливую раз­вязку и избежать совершенно бессмысленных страданий, человече­ству необходимо проникнуться стремлением к небытию. «Не увеличивайте суще­ствования!» – прозорливо предупреждал Будда.

«Самурай должен прежде всего постоянно помнить – помнить днём и но­чью, с того утра, как он берёт в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги – что он должен умереть. Вот его главное дело», – учит японская книга смаураев «Бу­досёсинсю». Любое уничтожение прекрасно: иллюзию нашей самости уни­чтожает не конец жизни, а божественный абсолют ничто. Разносящий в клочья види­мость «существования» абсолют, освобождает нас вместе с жизнью от всего рабского. Согласно взглядам Юкио Мисима, е сли человек достиг высокой сте­пени одержимости, перед ним открываются ворота смерти. При этом между до­бровольной и вынужденной смертью нет никаких различий. Нельзя уме­реть «за правое дело», поскольку природа смерти абсолютна, а любая цель отно­сительна. Часто именно «правое дело» служит приманкой, затягиваю­щей ко­медию. На распутье между жизнью и смертью самурай выбирает любую смерть. Поэтому любые доводы, отстаивающие возможность и даже необхо­димость поучаствовать в представлении театра теней до конца, следу­ет a priori рассматривать как мыслетрусие.

Нигилистическое недоверие к смерти иногда возникает в душе воина пу­стоты по той причине что, уми­рая, мы покидаем не только жизнь, но и смерть. «Приближаю­щаяся смерть приводит меня в ужас, потому что я вижу её такой как она есть: уже не смерть, а невоз­можность умереть», – парадок­сально за­метил Морис Бланшо. Если философия – это наука умирания, то воин пусто­ты без­условно желал бы уми­рать до беско­нечности, вновь и вновь. С другой сторо­ны, совершенно оче­видно, что на кол­лективный суицид чело­вечеству в бли­жайшее время рас­считывать не приходится, разве что в ре­зультате какой-нибудь счастливой неосторожности. По­нятно что подавляю­щее большинство представителей не­существующего че­ловечества этого не жела­ет в принципе. Многочислен­ные поколения людей, согласно выраже­нию Ар­сения Чаныше­ва, пришли из небытия и ушли в него, так ничего и не поняв – тем больше смысла в обраще­нии к умершим. Как уже было сказано выше, мёртвым тоже нужна своя филосо­фия.

Может ли мир устоять против ничто, которое, приняв формы разрушения, несёт в себе нигилизм? Никогда. «Я не спорю с миром, это мир спорит со мной», – говорил Будда. Обычно люди банального склада ума предпочитают утешиться иллюзией временного относительного благополучия, благодаря которому ещё резче обнажается всеобщая пустота жизни. «Лучше быть не­довольным человеком, чем довольной свиньёй», – утверждал Джон Стю­арт Милль, характеризуя людей, страдающих интеллектуальной и аффектив­ной тупостью, которым свойственны безмятежное баранье счастье надежд и устремлений и редукция всех интересов к анальным потребностям. Сознаю­щим абсолютность пустоты, но, по разным причинам, не спешащим в ней сию же минуту раствориться, можно, в порядке мыслетрусия, напомнить о том, что этого прекрасного финала в любом случае никому не избежать.

Любое удовольствие есть определённый вид боли. Есть счастье, которое за­ключено в мысленном созерцании бесконечного совершенства абсолютной пустоты. Есть способная вызвать уважение одержимость, заключающаяся в упорной защите позиций, заведомо обреченных на уничтожение, мужество «испить чашу до дна». В любом случае, иллюзия – это то, что следует в пер­вую очередь расколдовать и, прежде всего, иллюзию работы, поскольку она аналогична бытию. «Нигилизм не преобразует нечто в ничто, но разоблача­ет, что ничто, принимаемое за нечто, является оптическим обманом», – писал в 1868 году Герцен.

Однажды, отбросив прекрасный цветок, Будда спросил: Каждое ли Ничто, способное удерживать револьвер и стрелять из него, может называть себя Ни­что к Власти? – Нет, Ничто к Власти удерживает и направляет не револьвер, а наднебесные молнии, – ответил ему Азсакра Заратустра. Соединение с аб­солютом невозможно без жертв: сильные духом использу­ют нивелирую­щую деструкцию, свойственную нигилистическим методам и тер­минологии. Со­вершить жертвоприношение абсолюту озна­чает не разру­шить, а даровать. Можно длить собственное несущество­вание, следуя завету Буд­ды «не увели­чивать существование» и стремясь, на­сколько это возмож­но, видимость все­общего «существования» уменьшить. «Нигилизм есть не толь­ко размышле­ние над тщетностью и не только вера в то, что всё достойно ги­бели, он сам помогает делу, сам губит», – говорил Ницше. Некоторые вои­ны пустоты счи­тают долгом не принимать собственного уни­чтожения до тех пор, пока по­следняя пылинка не достигнет состояния ничто. При этом важно помнить, что абсолютное небытие прекрас­но обойдётся и без этих смехо­творных уни­чтожающих усилий. Тем более, что единство пусто­ты, оставаясь самодоста­точным, совершенно не ну­ждается в количественном увеличении. Не следует забывать, что в абсолютном смысле мир и всё, его составляющее, безуслов­но принадлежит ничто: стоит ли в таком случае дожидаться того вожделен­ного времени, когда все деревья, поля и травы обретут пустотную буддо­вость? И всё-таки, мысль о том, что человек способен хоть немного содей­ствовать процессу, ко­торый приведёт в итоге к торжеству абсолюта, вызыва­ет суровую гордость, ибо это необходи­мо не пусто­те, которая в принци­пе ни в чём не нуждается, а нам. Здесь пере­стают дей­ствовать любые доводы и ар­гументы. Инстинкт самосохранения не в состоя­нии уменьшить привлекатель­ность прямого действия, выступаю­щего как проявление ничто и опережаю­щего всякое объяснение, которое ему дают.

«Учитесь, – говорит классик философского пессимизма Артур Шопенгауэр, – чтобы достигнуть точного и после­довательного понимания полной презрен­ности человеческого рода». «Этот мир покрыт столь толстым слоем пошло­сти, что презрение к нему со стороны каждого умного человека неизбежно приобретает силу стра­сти», – вторит ве­ликому пессимисту французский дека­дент Бодлер. Нельзя не упомянуть и творчество Луи-Фердинанда Се­лина, чья философия отчаяния на грани цинизма, апока­липтическое виде­ние мира, бунт против скотской жизни, перерастающий в отрицание самой жиз­ни, вос­принятой ис­ключительно как гнусный бесчело­вечный фарс – всё это пред­ставляет собой великое и беспрецедентное собы­тие в истории миро­вой культуры. В целом же, в длинном ряду размышлявших «о ничто­жестве и го­рестях жизни» мыслителей единственную заслуживающую вни­мания альтер­нативу суициду предложил другой французский философ, Эмиль Чоран, ука­завший, что покончившие с собой навсегда лишаются воз­можности ежеднев­но сме­яться над жизнью. Хотя не исключено, что несанк­ционированный уход – это и есть самый громкий хохот, когда смеётся сама пустота. В её экстати­ческих раскатах бытие корчится, прон­заемое наднебес­ными молниями осво­бождения.

Если Шопенгауэр утверждал, что мир скверен, как только может быть, в силу одного уже факта своего «существования», то несу­ществующий мир становится уже не так скве­рен – именно в силу того, что его, в абсолютном отношении, нет:

«– Может быть, нечто какое-нибудь есть? Всё же ведь ни ничто! – Совершен­ный нуль. – Кто же смеётся над людьми, Иван? – Чёрт, должно быть, – усмех­нулся Иван Фёдорович. – А чёрт есть? – Нет, и чёрта нет». (Фёдор Достоев­ский. «Братья Карамазовы»).

Главная тайна философии и этики Ивана Карамазова заключается в его апо­логии небытия. Там, где всё теснит в ничто, господствует нигилизм. «Итак, да здравствует забвение! Я вижу достоинство только в небытии», – провоз­гласил, комментируя творчество Маркиза де Сада, испанский режиссёр Луис Бунюэль. Воистину: слава ничему!

Таким образом, антифилософия последовательного нонэкзистенциализма отвергает любое решение, которое способно лишить нас свободы отвергнуть всё, что только возможно. И даже то, что отвергнуть совершенно невозмож­но. Несуществование подразумевает счастье не быть благодаря ничто и выра­жает стремление к такому соучастию в основани­ях собственно­го небытия, которое приближается к отождествлению с ним. Сопротивление соблазну ви­димости «существования» требует запредельного мужества. Ак­тивный ни­гилизм совершается как прыжок льва. При этом всякий спонтанный акт сопротивления – прямое действие – есть утверждение небытия, независимо от конкретного содержания этого акта. Сила несуществования, явленная в дей­ствии такого рода настолько велика, что тысячи Будд в страхе трепещут перед ней. То, что с позиций проявленного мира выступает как самоотрица­ние, с точки зрения абсолютного небытия представляет собой наиболее со­вершенное само­утверждение, наиболее радикальную форму мужества несу­ществовать.

Небытие не несёт в себе никакой угрозы, поскольку мы сами и наш мир – всё это и есть проявленные формы небытия. В экзистенциализме смысл жиз­ни за­ключается в преодолении отчаяния, связанного с отсутствием смысла. В нон­экзистенциализме смысл жизни заключается в восторге, вызванном от­сутствием жизни: вос­торгом приоткрывается ничто. Только в ответе на этот зов небытия чело­век раскрыва­ет свою собственную пустотную природу, осо­знаёт наличие скрытого смыс­ла внутри самого разрушения смысла. Побе­да над тревогой от­сутствия смыс­ла достига­ется там, где предельная истина по­нимается не как нечто опре­делённое, а как пустота, поглощающая собою всё. В принципе сама пустота – это и есть единственно возможный оконча­тельный смысл, в контексте ко­торого еван­гельская притча о блудном сыне озна­чает его блу­ждание на чуж­бине «бытия», раскаяние и возвращение в отече­ский дом – в пустоту. «Если мы за­хотим возвести факт в степень мора­ли, то эта мораль бу­дет гласить: продук­ты декаданса более ценны, чем сред­ние, воля к ничто торжествует над волей к жизни, а общая цель, выраженная в христианских, буддийских, шо­пенгауэровских терминах – лучше не быть, чем быть», – так говорил Фри­дрих Ницше. Согласно его мнению, вели­чайшим доводом про­тив бытия яв­ляется сам страдающий и всесозерцающий Бог.

Как освободить от тирании иллюзии бытия всё живое и неживое? Для это­го воин пустоты деонтологизирует мир, одновременно субстантивируя (но не персонализируя) ничто, стремится к тому, к чему банальному человеку вооб­ще не поло­жено стремиться. В игру вступает запредельное. Подобно льву, он забирается в укрытие и там творит свою философию и этику, согласно ко­торой сила небытия всегда предпочтительнее слабости бытия. Восстание воина пустоты против банальной иллюзии мира есть, прежде всего, восста­ние против желания жить в роде и продолжать род. «Смеющиеся львы Зара­тустры приходят лишь для того, чтобы весело смеяться смертью, то есть, вся­кий раз уничтожать каждый хнычущий Эрос! В противном случае, «вечная женственность» снесёт всё и всех – вниз», – так говорит Азсакра За­ратустра. Воин пустоты принципиально не принимает ничего, что досталось ему по наследству из обломков несамодо­статочной галлюцинации, ничего из того, что транслируют средства массо­вой коммуникации, обслуживающие бытие. Он сражается не только против насилия власти, но и против массово­го созна­ния, доверяющего вла­сти. Он конструирует радикальные авантюры мысли, выходящие за рамки повседневности, во всех вопросах придержива­ется лич­ных, а не общеприня­тых мнений. Ещё Макиавелли говорил, что тот, кто же­лает обмануть, всегда имеет в своём распоряжении толпы, желающие быть обманутыми. Поэтому крайне важно мыслить не как все. Пустота не каждому открывается, задача овладения ею – задача сугубо творческая. Пу­стота больше, чем истина, больше чем жизнь и смерть, больше, чем вся все­ленная. Мистика пустоты – это воинственная метаэротика непрестанного наступле­ния, всегда агрессивная сверхлюбовь и надненависть к пустоте.

Сегодня, как и прежде, человек, который не боится смерти, намного силь­нее самой тотальной тирании. «В той мере, в какой нигилизм становится нор­мой, символы пустоты становятся страшнее, чем символы власти», – утвер­ждал Эрнст Юнгер. Согласно Иммануилу Канту, есть вопросы, которые ин­тересуют всех: что я должен делать? на что я могу надеяться? Воин пустоты в первую очередь уни­чтожает надежду, ведь иллюзия и надежда – это одно и то же, поэтому любая надежда является проявлением недоверия к пустоте. Он выбирает мир несу­ществования для того, чтобы ему, как своему замыслу, следовать: быть пу­стотой, любить пустоту, сохранять верность пустоте.

 

 

 


Оглавление

10. Сон девятый. Ничто к Власти и Пустота к Господству.
11. Сон десятый. Философия несуществования.
12. Сон одиннадцатый. Сражения в пустоте.
517 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:14 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!