Чёрный пёс Кара-Ашур

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за январь 2021 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 2 часа 15 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Утро четверга выдалось морозным и тихим. Снега за ночь не прибавилось. Скатившись с пригорка к протоке, Александр покатил по её замерзшему руслу. Через полкилометра, когда стало заметно светать, он свернул в лес.

Снег был мягкий и пушистый. На нём, как на чистом листе бумаги, отпечатались разные следы: канавки, оставленные мышами, вышитые крестиками петли слетевших на землю рябчиков, ровные цепочки лисы. Он не обращал на них внимания, прекрасно понимая, что тратить на это время просто незачем. Тишина стояла необыкновенная, только редкие синицы, прыгая по ветвям, пищали, встречая охотника. Воздух вливался в лёгкие свежими ароматными струями.

Несмотря на тяжёлые лыжи, при отсутствии лыжных палок и довольно увесистой амуниции, Александр пока что продвигался споро. Свернув с протоки, он за полчаса пересёк редкий еловый лес и обошёл по низинам два высоких холма. Местность эта была ему хорошо знакома. А вот дальше путь предстоял гораздо более тяжёлый и малоизвестный. Там холмы как будто налезали друг на друга, широким поясом охватывая сухие болота. Эту километровую полосу холмов, уходящую в глубь леса, невозможно было обойти стороной. Даже пройти между ними по низинам не было возможности: между холмами пролегали глубокие канавы, заросшие ивняком. Только два-три раза осенью Александр посещал эти места. Поначалу старался запоминать, чем один холм отличается от другого, и как и где они соединяются, но потом бросил откладывать в памяти эти нескончаемые лабиринты и стал ориентироваться по солнцу, свету и времени суток. После третьего посещения холмистых мест он пришёл к выводу, что лучше всего идти через них напрямик. Так он сейчас и сделал. Раз за разом ему приходилось «лесенкой» забираться вверх по заснеженному склону на очередной холм, а потом так же боком осторожно спускаться с него. За очередным спуском его ждал следующий подъём. Пару раз он снимал лыжи и устраивался на отдых на поваленном дереве. Долго отдыхать времени не было, Александр отчаянно спешил, но организм требовал хотя бы кружку горячего чая.

К цели своего пути – моховым болотам – он добрался почти на час позже, чем намечал. Это значительно сокращало время предстоящей охоты. Выйдя на открытые участки болот, он стал продвигаться вдоль края леса по опушкам, стараясь держаться молодых берёзок, росших тут и там небольшими группами. Опыт Александра подсказывал, что в таких местах не может не быть тетеревов, прятавшихся под рыхлым снегом. Его глаза отмечали все углубления в снегу и искали характерные указания на лунки, пробитые птицами при падении с деревьев.

Охота началась неожиданным взлётом сразу четырёх тетеревов едва не из-под ног Александра. Поднятый ими столб снега осыпал охотника от валенок до шапки. Только неожиданностью и можно было объяснить первый дуплетный промах, однако дальше дело пошло более успешно, и вскоре уже два косача и тетёрка лежали в его рюкзаке. Время требовало остановиться, но азарт удерживал Александра на болоте. «Ещё десять минут, ещё десять – и всё», – уговаривал он себя. Взяв уже пятую птицу, он вдруг заметил, что пока охотился, погода радикально переменилась. Буквально за два часа небо, ясное в первой половине дня, затянуло тучами, серая пелена – спутница декабря – опустилась на болото, погрузив весь пейзаж в полутона. Снежная пыль то и дело с порывами ветра орошала лицо влагой.

Времени на раздумья не оставалось, и он повернул назад. Оказалось, что в порыве азарта он зашёл по краю болота довольно далеко. Понадеявшись на хорошую погоду, Александр утром рассчитывал по следам от лыж найти место своего выхода из леса, поэтому не делал засечек на стволах деревьев и не привязывал никаких ярких тряпок на пути с холмов на болото. Теперь торопливость сказалась самыми неприятными последствиями, потому что снежная пыль довольно быстро превратилась в густую снежную пелену и стала быстро заметать лыжный след. Чтобы его поймать при входе в лес, Александр решил не двигаться по своим старым следам, которые перебегали от одной группы деревьев к другой и тем самым удлиняли путь, а идти вдоль леса и найти следы на опушке или под деревьями, где их не могло окончательно замести за короткое время. Как часто случается в таких случаях, это стало его ошибкой.

 

Пройдя с километр вдоль опушки и так и не встретив входной лыжный след, он оглядел лес в обе стороны. Из-за снежной пелены видимость была плохая, не более чем на двести метров. Далее полоса леса сливалась с болотом и сплошным снегом, клубящимся в воздухе.

Александр достал компас, к которому прибегал в редких случаях. Он прекрасно помнил, что выходить надо на запад. По крайней мере, так можно попасть в знакомые места – либо к одному из озёр, либо к протоке между ними, либо к просёлочной дороге, ведущей к шоссе. Правда, по своей протяжённости эти пути настолько разнились, что пойди он в сторону от дома, пришлось бы покрыть расстояние вдвое, а то и втрое большее, чем напрямик.

Надо было решать вопрос принципиально: или идти сегодня практически вслепую, или устраиваться на ночлег, пока светло. У него были в запасе два часа, чтобы выйти на знакомые места. Он решил идти, и тем самым ошибся второй раз.

 

Взглянув на компас, Александр выдвинул предохранитель-заглушку. Стрелка задергалась из стороны в сторону и замерла, указывая на север. Взглянув на окружающую местность, Александр несколько удивился, что с западной стороны, куда он намеревался идти и куда указывал компас, располагалось болото с кромкой леса, в то время как он считал, что на западе должны быть лесные чащи. Впрочем, такой обман в представлениях у охотников случается, и Александр отнёс его на закругления опушек, чему он не придавал значения ранее, когда охотился. Встряхнув компас, он ещё раз на него взглянул и, не дождавшись остановки стрелки, убрал в карман: время стоило дорого.

Компас как будто в отместку за многолетнее им пренебрежение сыграл с Александром злую шутку. То ли от мороза, то ли от закисления механизма компас указал направление почти на 90 градусов левее, чем следовало, и направил охотника практически в другую сторону от дома.

 

Поправив рюкзак за плечами и ружьё, Александр бодро двинулся по выбранному направлению и вскоре действительно вошёл в лес, что его значительно успокоило. Перед ним были вроде бы знакомые холмы, по которым он опять, подгоняя себя, стал взбираться и скатываться, преодолевая их один за другим. Так прошёл час и даже более. Сверяя иногда направление с компасом, Александр, не понимая того, отворачивал от дома всё дальше и дальше, направляясь по широкой дуге к югу.

Он по-прежнему перебирался через холмы и через полчаса стал понимать, что, видимо, идёт и находится не там, где рассчитывал быть. Между тем уже стало изрядно темнеть. Даже если представить себе, что он вот-вот выйдет к низине у протоки, ему всё равно не успеть засветло дойти до дома.

Надо было выбирать место ночлега. Эта мысль возникала все отчётливей, и уже окончательно окрепла, когда, перевалив через очередной холм, Александр увидел за ним относительно плоскую равнину. Однако местность была совершенно незнакомая и на заснеженную протоку или замёрзшее озеро совсем не походила.

Александр наполовину спустился с холма, нашёл под огромной елью плоскую площадку и решил здесь, под прикрытием деревьев и крутого склона подготовить себе всё для ночлега. Прежде всего он ногами расчистил под елью снег, определил место для костра, подготовил себе недалеко от него лежанку, сложив в два ряда тонкие сучья. Здесь можно будет сидеть, опершись спиной о ствол ели, и даже прилечь рядом с костром. Он нарубил ножом и набросал елового лапника на место своей ночевки, потом насобирал и наломал у подножия холма старых сучьев для костра. Ночевать придётся долго: тёмное время суток в это время года длилось почти семнадцать часов.

 

Включив ненадолго фонарик, чтобы найти в рюкзаке спички, завёрнутые в полиэтиленовый пакет, он попутно достал сухари и жестяную пустую банку из-под мясных консервов, которую использовал для кипячения воды на костре. Сухари были его обедом и ужином на сегодняшний день. Впрочем, можно будет разделать одного из тетеревов и тогда наесться до отвала.

Александр поджёг спичками бересту, от неё загорелись мелкие еловые веточки, и вскоре костёр весело загудел. Сучья потрескивали, выплёскивая в небо снопы искр, едко дымили сырые ветки. Пока он возился с местом ночлега, заметно стих ветер, и почти перестал валить снег. В шестнадцать часов темнота окутала лес. Около восьми вечера, перекусив и подбросив в костёр побольше крупных веток, Александр заснул, прислонившись к стволу ели.

 

Ему приснился чудесный сон. Он увидел себя юношей, очень молодым и счастливым. Он провожал девушку и что-то говорил ей и говорил, а она улыбалась и смеялась. Внезапно полил дождь, и они забежали под навес около парадной двери дома. Её волосы и лицо были мокрые, глаза сияли, и она вся тянулась к нему, возбуждённая и радостная. Он видел её мягкие и нежные губы, мокрые и улыбающиеся. Он наклонился к девушке, чтобы её поцеловать, и только коснулся губ, как сразу будто состарился. Губы девушки оказались ледяные, и на него смотрело сморщенное старушечье лицо. От ужаса он хотел броситься бежать, но не мог сделать ни одного шага: старуха взглядом удерживала его на месте и продолжала тянуться к нему своими посиневшими губами.

 

Александр резко проснулся. Он ощутил затёкшее тело и боль в шее из-за неловко свесившейся головы. Лицо было запорошено снегом, который не подтаивал уже даже на губах. Холод пронизывал его до костей. Костёр потух, падавший снег его практически затушил. Ватник в районе спины и одним из рукавов примёрз к стволу ели. Посмотрев на часы со светящимися стрелками, он увидел, что от усталости проспал почти шесть часов, и ночь была в самом разгаре.

Надо было опять приниматься за костёр, опять собирать ветки. В окружении места ночёвки и по дороге в низину он собрал все ветки ещё вчера. Александр включил налобный фонарь и, не надевая лыж, проваливаясь почти по колена в снег, стал спускаться с холма. Прежде всего, он решил для растопки отодрать тонкую бересту от засохших деревьев. Он хорошо знал по опыту, что береста горит даже мокрая. Внизу, у подножия холма, где при тусклом свете фонарика просматривалось болотистая местность, стояли хилые засохшие берёзки с отошедшей от стволов корой. К ним и направился Александр. Уже спустившись с холма в низину, он в темноте сделал шаг с твёрдой земли в сторону заснеженной равнины и вдруг поскользнулся. Нога поехала в сторону, он не удержался, зацепился за корягу, спрятавшуюся в снегу, сделал ещё один неловкий шаг и провалился в болотистую незастывшую жижу по пояс. Холодная волна железным обручем опоясала всю нижнюю часть его тела. Перехватило дыхание. Ему не впервой было оказываться в ледяной воде, когда при переходе какого-нибудь ручья из-под ног уходил весенний лёд. Доводилось и падать в речку при переходе через неё в половодье. Однако обстоятельства тех случаев не шли ни в какое сравнение с нынешними. Ладонями, оказавшимися в воде, он ощутил подо льдом слабое течение. Мысль, которая ему пришла в голову, вышибла из неё все другие. Выбираясь на сушу, он понял, насколько далеко от дома и в каких местах оказался. Слабо замёрзшая часть болотца была той самой речушкой километрах в десяти-двенадцати от дома, которая представлялась на спутниковой карте синей извилистой линией. Это о ней он думал тогда, что даже не заметит в лесу такую неглубокую и неширокую речку, примет её за очередную канаву. Он её и не заметил, только оказалась она не столь безобидной, как выглядела на карте.

Даже при том, что вся одежда Александра промокла почти по грудь, а в валенках было полно воды, он не поддался панике. В рюкзаке у него лежали небольшая смена нижнего белья, которую всегда брал с собой, фланелевая рубашка и шаровары. Пусть штаны были не слишком плотные, но всё же сухие. Про ноги в валенках он не беспокоился: он хорошо помнил случай, когда простоял в промокших насквозь валенках часа полтора в сильный мороз, и при этом ноги оставались тёплыми. Сейчас достаточно будет отжать шерстяные носки. Остальную одежду он просушит у костра, на который теперь была вся надежда.

Только надежда эта оказалась зряшной: спички, которые прошлым вечером, организуя впопыхах костёр, Александр сунул в карман ватника, он забыл завернуть в полиэтиленовый пакет. От воды спички совершенно размякли, их запасов больше не было, а зажигалку он с собой никогда не носил. В надежде на чудо Александр залез в рюкзак, перебрал все вещи, но не обнаружил ничего, что помогло бы ему зажечь костер. И вот тут он понял, что, возможно, пропал.

 

Александр наскоро переоделся при свете фонарика. Ватник, отжав нижнюю его часть, пришлось опять натянуть на сухую одежду. Не плотные шаровары, которые он носил в качестве замены или на случай утепления, продувались ветром насквозь и почти не грели. Вдобавок ко всему опять зарядил мелкий снег.

Он разворошил потухший костер в надежде найти хоть какой-либо тёплый или не мокрый уголек. Вроде бы такой нашёлся. У него оставалось шесть патронов, из которых два были пулевых, два – со средней картечью и два с дробью. Остальные он расстрелял по тетеревам.

Быстро орудуя ножом и одновременно прикрывая уголек своим телом от падающего снега, Александр расковырял один из пулевых патронов, вынул и выбросил пулю. В рюкзаке он нашёл конфету, развернул ее, содержимое отправил в рот, а фантик расстелил рядом с угольком. Затем он наломал две горсти сухих мелких еловых веточек, сложил их шалашиком вокруг фантика, переложил берестой толщиной с бумагу, а над ними пристроил веточки покрупнее.

Пришла мысль, что пороха из одного патрона, чтобы зажечь костёр, будет мало. Тогда взял другой, с пулей, и проделал с ним то же, что и с первым. Оставалось самое главное: высыпать порох из патронов так, чтобы он загорелся от едва тёплого уголька. Александр не молился, потому что не молился никогда. Он просто прошептал: ну, дай Бог!

Всё это походило на чудо, и оно не произошло. Поискрив и пошипев некоторое время, порох постепенно стал выпускать лёгкие облачка белого дыма, а затем превратился в ничто.

 

Теперь ему оставалось только одно: движение. Лишь оно могло спасти его от холода, обморожения и смерти. Александр отбил задубевшие штаны о ствол ели, натянул их на ноги, сунул валенки в лыжи, закрепил их и отправился в путь. Расчёт его строился на показаниях компаса и воспоминаниях о карте местности. Речка, в которую он угодил, должна была оставаться у него за спиной, перед ним опять простирались холмы. Как ни странно, сейчас компас подтверждал эти представления о направлении движения. Александр только не знал, на сколько хватит света фонарика. Может быть, на полчаса, может, на час, но надо было идти.

Опять спуски и подъёмы чередовались друг за другом, только из-за темноты он шёл гораздо медленнее, чем днём. Особенно опасными были переходы через канавы, которые не всегда распознавались в темноте из-за снега, почти сравнявшего их края. Ивовые ветви краснотала, многократно переплетясь в низинах, создавали подчас непроходимые стены, заставляли поворачивать назад и обходить участки леса в десятки метров. Подъемы все больше давались с трудом, силы таяли, и требовался отдых. Однако отдыхать не было никакой возможности.

Он ощущал, что под ватником взмок, а ноги в мокрых и тяжёлых валенках стали как будто чужими. Создавалось впечатление, что внутри ног горит костер, который полыхает внутри, покрытый ледяной коркой кожи под влажными и полузамерзшими штанами. Он шел почти как робот, и даже мозг вроде бы отключился и не анализировал ситуацию, включаясь только тогда, когда приходилось сверять по компасу направление движения.

Фонарик погас через час с четвертью. Учитывая приличный мороз, он проработал даже дольше, чем рассчитывал Александр. Это было поводом для пятиминутного отдыха, ведь за время своего движения он прошёл примерно километр, может быть, чуть больше. До рассвета оставалось ещё пять часов.

 

Он шёл теперь в полной темноте, окруженный неясными силуэтами деревьев и кустов. Чтобы не повредить глаза, он вытянул вперёд одну руку, как бы ощупывая местность, а второй прикрывал лицо, пытаясь что-либо разглядеть через щелку в шерстяных перчатках между пальцами. Несколько раз натыкался на деревья, несколько раз ветви били его по руке и по лицу, оставляя следы на лбу, щеках и подбородке. Он не ощущал, течет из ран кровь или нет: это было уже не то что вторично, а вообще несущественно. Глаза попривыкли к темноте, и что-то различали, по крайней мере, отличали чащу от полян с кустами.

Главное – не останавливаться, твердил он про себя в сотый раз и на сто первый – остановился. В этот момент он переходил открытый участок леса. Здесь было чуть светлее. Он подумал ещё, что, если бы сейчас было полнолуние, он мог бы идти гораздо шибче. С этой мыслью он ступил на край канавы, продвинул ногу чуть вперёд и услышал противный треск лыжи. Такой треск мог быть сравним только с треском кости во время перелома. И последствия от этого могли быть такими же плачевными.

Он выбрался на ровный участок, подвигал ногой вперед-назад. Возникшая трещина не давала левой лыже скользить вперёд. Назад не пускал стопор – небольшой кусок лосиной кожи с шерстью, специально приклеенный в районе ступни для невозможности отката. Чуть впереди, прямо перед этим местом снизу появилась трещина, которую Александр нащупал пальцами. Она не была большой, и лыжа не могла сразу переломиться, но и идти вперед трещина не давала. Теперь левой ногой можно было только переступать.

Жуткая опустошенность вдруг навалилась на него. Он понимал, что снять лыжи и идти пешком будет практически невозможно: снег на открытых участках лежал глубиной по колено. В то же время левой ногой он мог теперь только переступать, но такое движение ноги требовало дополнительных усилий, а сил оставалось всё меньше. Он всё же пошёл и через несколько сот метров выдохся совершенно. Александр привалился к ели, сидя стащил тяжёлый рюкзак, раскрыл его и достал термос. В нём уже был не чай, а кипяток, залитый с вечера. Хватило его только на одну кружку.

Он в темноте нащупал отверстие рюкзака, положил в него пустой термос, откинул голову к стволу дерева и моментально отключился. Крупная дрожь пробежала по его телу, но он уже не ощутил ничего.

 

Очнулся Александр по наитию. Какой-то лёгких шорох разбудил его, окунув в предчувствие опасности. В темноте он инстинктивно стал оглядываться. Откуда-то сбоку на него неотрывно смотрела пара чьих-то раскосых глаз. Эти глаза то раздваивались, то фокусировались вновь. Вдруг их стало несколько, при этом одни появлялись, другие исчезали. Совсем недалеко от него кто-то явно переступал на снегу с лапы на лапу. Но это не был человек. Тихое рычание подтвердило догадку.

«Собаки, – понял Александр. – Одичавшие собаки. Целая стая».

Это была настоящая опасность. В отличие от волков, одичавшие собаки не боялись человека, были хитрее их, а в злобе не уступали волкам, превосходя тех в изобретательности.

Сначала стая из нескольких собак (а сколько, определить пока было невозможно) группировалась метрах в десяти от Александра. Потом некоторые из них стали смелее и рискнули укоротить дистанцию до него.

Едва Александр пошевелился, как рычание ближайшего к нему пса стало угрожающим. Пёс стал обходить его слева, сокращая расстояние шаг за шагом.

Александр попытался гаркнуть на собаку, что есть мочи, но из горла вырвался только тихий и как будто чужой звук – не то хрип, не то стон: горло совершенно пересохло.

Собаки между тем продолжали приближаться, обходя его уже с двух сторон. Надо было что-то предпринять. Он вспомнил, что в рюкзаке лежали битые тетерева. Возможно, они своим запахом манили собак. Он нащупал в рюкзаке одну из птиц, достал и бросил собакам. Кто-то из них схватил тетерева и зарычал, к первому голосу подключился второй. Другие тоже метнулись к добыче. Собаки огрызались друг на друга и перемещались. Это заметно было по глазам животных.

Александр достал второго тетерева и бросил прямо в группу светящихся глаз. Остальные тетерева вскоре последовали за первыми двумя. Возня вокруг птиц усилилась, в воздухе были слышны хруст костей и чавканье. Весь пир занял не более десяти минут.

Однако собаки и не думали уходить. Они снова начали перемещаться справа налево и обратно, то и дело норовя подойти к Александру с разных сторон, и только страх, который издревле внушал человек животному, не позволял им убедиться в их безусловном превосходстве в этот момент.

Глаза Александра постепенно привыкали к темноте. Снежная круговерть совершенно прекратилась, облака стали расходиться, кое-где даже показались звёзды, и он уже мог различать на фоне светлого снега и в просветах между деревьями силуэты собак. Он насчитал их пять-семь.

У него ещё оставалось четыре патрона. Мало для всех, но если выстрелы будут удачными, то и двух станет достаточно, чтобы напугать животных. В стволах по-прежнему находились дробовые патроны, а вот в кармане лежала картечь. Переломив ружье, он достал патрон с дробью из верхнего ствола, заменив его на патрон с картечью, и попытался прицелиться. В полной темноте сделать это оказалось совершенно невозможно: планка ружья и мушка не совмещались с целью. К тому же левая рука дрожала, и ей требовался упор. Тогда он подтянул левую ногу к животу и положил стволы на колено. Двигая ногой, он попытался направить их в сторону перемещающихся теней и, наконец, нажал на спусковой крючок. Онемевшие пальцы потеряли нужные ощущения и нажали сразу на оба спусковых крючка двустволки, отчего последовали слившиеся в один выстрелы из обоих стволов.

Одна из собак истошно завизжала, потом взвыла и захрипела. Александр понял, что попал. Он заметил, как несколько теней бросились к тому месту, откуда доносился и быстро стих вой: собаки не оставили раненому собрату шансов выжить, их мир был жесток и справедлив – еда не должна была пропасть.

В несколько минут от раненого члена стаи, видимо, не осталось практически ничего, но даже это не заставило остальных собак уйти. Они продолжали наблюдать за Александром.

«Что-то здесь не так, – подумал он. – Чтобы собаки настолько не боялись человека, да ещё после выстрелов? Что-то здесь не так!»

Он заложил в ствол ещё один патрон с картечью – теперь один, чтобы не выстрелить случайно дуплетом. Он опять положил ружьё на колено, направил дулом в сторону собак и стал ждать, что те предпримут. Одна из них, выделявшаяся особенно крупными размерами, стала приближаться к Александру. Похоже, это был всё тот же пес. Он как будто нарочно передвигался нешироким шагом и прыжками из стороны в сторону, так что Александру непросто было ловить его движения и сопровождать их перемещением стволов.

Тем не менее, ждать было больше нельзя: если пёс сократит дистанцию до одного прыжка, будет поздно. Александр выстрелил. Пёс взвизгнул и отскочил в сторону на несколько метров. Александр понял, что промахнулся, но, возможно, зацепил собаку одной или двумя картечинами. Пока он задубевшими пальцами закладывал во второй ствол последний патрон, пёс огрызался на своих соплеменников, которые подскочили к нему с обоих боков.

Выстрел Александра сыграл свою положительную роль. То ли рана у крупного пса оказалась болезненной, то ли он был главой стаи, то ли остальные собаки, насытившись, решили не искушать судьбу, но вдруг все они одна за другой мгновенно растворились в темноте и исчезли. В лесу воцарилась мёртвая тишина.

Как только опасность миновала, дурнота окутала Александра. Руки, сразу ставшие неимоверно тяжёлыми, упали на колени, глаза, уставшие от перенапряжения, сами собой закрылись, и он опять впал в забытьё.

Шёл восьмой час утра.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в январе 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: