Ницше «у-у-у» Пелевина или Охота на Оборотней

(продолжение, обязанное роману «Священная Книга Оборотня»)

Давненько я ничего не писал. Писать «просто так» я не умею. Да и читать тоже. Для меня существует лишь то, что «написано кровью», той магической и живой жидкостью, которая связывает воедино тело, душу и дух, и которая, просочившись сквозь вены, только и может пробовать стать Текстом с большой буквы. Такой текст предъявляет генеалогию, обосновывает права и недвусмысленно отвечает на главные вопросы: почему и зачем его автор здесь, кто он, за что он тут борется, что он тут делает по самому большому счету?

Другими же, полукровками, столько всего понаписано, что просто диву даешься, озирая бескрайние просторы перламутровых текстов. В этом динамично-многоголосом хоре идеализма, оглушающим теперь собой всё русское духовное поле, не легко услышать скрываемую им тишину и молчание. И всё же услышать их можно. Пресыщение текстами Прошлого и Настоящего как одной большой энциклопедией коллективного сознательного, дописывание статей в которую стало беспросветной рутиной ума, витийствующего в языке, эта чисто западная, интеллектуальная, энциклопедическая усталость от известного, от ставшего бессмысленным=беззвучным хлама человеческих умо-заключений, неожиданно дарит этот новый слух, настоятельно требует внутреннего отдыха, умственной пустоты, восточного умиротворения…

Эх, Будда и прочие адепты Востока, не тут-то было! Для нас ваши усталые вздохи и молчания – лишь временное отдохновение, лишь передышка для того, чтобы однажды с новыми силами, всерьез или с юмором предпринять очередной поход-размышление в поисках всё время ускользающей, стремительно меняющейся Истины.

Смешно? Ещё бы! И поиск этот бесконечный, и сами эти неисчислимые и преходящие истины, и та заветная Истина, и даже то, что она сама наверняка есть лишь обман или смех. Да, мы знаем уже и это: Обман бывает обманчив, а Смех бывает смешон! Кто еще не обманывался обманом и не слышал смешного смеха?

Но разве можно смеяться над смешным смехом? И разве можно продолжать обманываться после постижения того, что любая Истина сама по себе есть обман? Эти вопросы, как и любые другие, имеют разные ответы для людей разных пород, и я написал здесь об Истине и Смехе лишь для того, чтобы поделиться с вами, мои дорогие читатели, своими ощущениями: смеяться ничуть не плодотворнее, нежели размышлять с серьезным видом над серьезными проблемами. Но если не делать ни того и ни другого, то что же тогда плодотворно?

Давайте послушаем на это счет нашего русского и весьма самобытного философа – Виктора Пелевина, представившего нам свой up-grade по основным вопросам жизни и философии в виде очередного романа «Священная Книга Оборотня».

В своем предыдущем опусе «Ницше «у» Пелевина» я пытался продемонстрировать, каким образом роман Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота», а также и все его творчество, является классическим примером нескрываемого влияния «идей Фридриха Ницше», а также злорадной издевкой над ними. Однако тема «Ницше «у» Пелевина» продолжила своё звучание в новом поп-джазовом ключе – «у-у-у» Пелевина, и эта весёлая музыка, эта весёлая наука, вновь достигнув моих ушей, родила во мне симпатическое желание, – … тоже продолжить.

Отдавая должное искренности и открытости Виктора, стоит начать моё продолжение с тех удивительных признаний, которыми и в этот раз предваряется текст моего визави:

«Этот текст не заслуживает, конечно, серьезного литературоведческого или критического анализа. Тем не менее отметим, что в нем просматривается настолько густая сеть заимствований, подражаний, перепевов и аллюзий (не говоря уже о дурном языке и редкостном инфантилизме автора), что вопроса о его аутентичности или подлинности перед серьезным специалистом по литературе не стоит, и интересен он исключительно как симптом глубокого духовного упадка, переживаемого нашим обществом. А псевдо-восточная поп-метафизика, шапочным знакомством с которой автору не терпится похвалиться перед такими же унылыми неудачниками, способна вызвать у серьезных и состоявшихся в жизни людей разве что сострадательную улыбку».

Хотите сравнить эти признания с преамбулой романа «Чапаев и Пустота»? Это интересно:

«История, рассказываемая автором, интересна как психологический дневник, обладающий рядом несомненных художественных достоинств, и ни в коей мере не претендует на что-то большее, хотя порой автор и берется обсуждать предметы, которые, на наш взгляд, не нуждаются ни в каких обсуждениях. Некоторая судорожность повествования объясняется тем, что целью написания этого текста было не создание «литературного произведения», а фиксация механических циклов сознания с целью окончательного излечения от так называемой внутренней жизни. Кроме того, в двух или трех местах автор пытается скорее непосредственно указать на ум читателя, чем заставить его увидеть очередной слепленный из слов фантом; к сожалению, эта задача слишком проста, чтобы такие попытки могли увенчаться успехом. Специалисты по литературе, вероятно, увидят в нашем повествовании всего лишь очередной продукт модного в последние годы критического солипсизма, но подлинная ценность этого документа заключается в том, что он является первой в мировой культуре попыткой отразить художественными средствами древний монгольский миф о Вечном Невозвращении».

Я попробую подавить в себе ту самую, сострадательную улыбку, действительно спонтанно появляющуюся на моем лице при чтении всех этих строк, почти серьезно приму к сведению честное признание Виктором своей никчемной подражательности, а затем произведу поистине полу-серьезный анализ его последнего текста.

Зачем? В этот раз я хочу не просто снова ответить на злорадный вызов, становящийся в своей настойчивости забавной литературной находкой Виктора Пелевина. Я хочу показать, насколько серьезно он продвинулся с тех пор, а затем, ни много ни мало, поймать и предвосхитить следующий его текст или... причину его отсутствия.