Сыпал снег буланому под ноги

 

 

 

Конь шёл ходко. Дорога мало наезжена, а он знай себе идёт размашистой упорной рысью. Знай себе пошвыривает снегом в санки. Явно застоялся. Радуется простору, дороге. Эх, ему бы теперь на накатанную дорогу, вот где бы он рысь свою показал во всей красе и силе. Хороший, добрый конь.

Алексей Косачёв радовался вместе с конём. О-о-о, они умели радоваться вместе! Потому что молоды...

Дорога предстояла не короткая, тридцать километров до Берёзовки да оттуда столько же, но ночевать в Берёзовке не останется, во что бы то ни стало надо вернуться домой. Сегодня Алинка приезжает на каникулы, день рождения у неё, надо навестить её, да и решить окончательно – кто они. Давно уже принято считать в семьях Алексея и Алины, что они – жених и невеста. И, может, поженились бы уже, если бы не институты. Она учится в экономическом в Москве, а он – в юридическом в Саратове. Её и его родители ждут и никак не дождутся, когда же дети закончат свои институты, чтобы уж породниться, как положено это у людей.

 

Отец Алексея, Михаил Косачёв, а попросту Косач, фермерствует. И удачно у него это получается. Дом – полная чаша. Мужиков в их роду из поколения в поколение звали не иначе, как Косачи. Ребята ловкие, дерзкие, нахрапистые. Трудяги. Но и выпить, разгуляться – семерых отставь, а одного Косача приставь. Так что всё, что велось в роду Косачевых из поколения в поколение, воплотилось в Алексее. Не было того дела на свете, которое он не умел бы делать. А если и не умеет, то всё равно берётся, делает, как получится. Плохо получится – в следующий раз лучше сделаю. Трудиться, учиться, веселиться, – всё умеет, всё у него с размахом. Баян возьмет в руки, гитару – будто родился с ними. Играют инструменты у него в руках, веселятся и веселят по полной программе. Кудреватой головой тряхнёт, избоченится, пройдётся пружинисто, серые глаза заузит, они сделаются с особой какой-то просинью, зрачки вертикальные, как игольные ушки, – девчонки мрут от восторга, млеют, тревожатся от этих нестерпимо сверлящих глаз.

Мать же по-своему тревожилась за Алексея, зная его неуступчивый характер. Говорила:

– Сынок, поосторожней будь, поосмотрительней. Ты вон какой занозистый, а это далеко не всем нравится. Мстить могут. Отца твоего сколько раз били за его ухватку, так и не научили ничему. Гляди, не повторяй его. Тем более – в городе живёшь. Душа вся у меня изболелась по тебе.

А Алексей приобнимет мать да и запоёт-зашутит: «Помню, помню, помню я, как меня мать любила. Сбреют длинный волос твой вплоть до самой шеи, поведёт тебя конвой по всей матушке Рассеи».

– Дурачок, – скажет мать, – ему дело говоришь, а он всё хихеньки да хаханьки. Смеяться – смейся, но помни, о чём прошу тебя. Дурного не присоветую.

 

Конь начал всё чаще похрапывать и заметно сбавлять ход.

– Ну, Бурый, притомился? То-то же. Сначала-то вон как резво взял. Расшибу. Ну, не гони, не гони. Успеем. Не тебе, что ли, говорят: тише едешь – дальше будешь. Не про нас с тобой говорят, а?

Алексей разговаривал с конём, поглядывал вокруг на разгорающийся день. Март, а морозцы славные держат. Снегу вон сколько подвалило на прошлой неделе. На машине не суйся. Вот лошадка и выручает крестьянина. Эта не подведёт. Эта – вездеход.

Вечером отец сказал:

– Пособи-ка, сынок, скатай в Берёзовку. Деньги надо получить с Бородина за зерно. Пора дизтопливо завозить. Недельку-другую протянем – и дорог не будет, разлив может перехватить.

Алексей подумал о лыжах. А что, полсотни километров нарезать на лыжах – одно удовольствие. Но отец, а потом и мать запротестовали: «Какие лыжи, вон Бурчик застоялся, разомнёшь его хорошенько». Ну, Бурчика так Бурчика размять, не привыкать и к этому.

Утром, ещё до света отец запряг Бурчика в лёгкие санки, набил их сеном, на дно бросил полог, мешочек с овсом: «Покормишь перед обратной дорогой».

Выйдя из дома, Алексей обошёл повозку, запустил руку под хомут на шее коня, подёргал вниз-вверх чересседельник. За отцом проверять не надо, делает всё надежно, но... положено так перед дальней дорогой: сам всё проверь.

 

Впереди на дороге показалась женщина. Она шла попутно. Алексей удивился – одна, и в рань такую, куда же это она путь держит? Женщина оглянулась, отступила с дороги в сторону. Поравнявшись с ней, Алексей остановил коня.

– И далеко ли мы в такую рань отправились? – спросил, поигрывая голосом.

– Не близко, – ответила женщина. – Подвезёте?

Голос её, будто чистый колокольчик, прозвучал на этом бескрайнем заснеженном поле.

– Как, Бурый, думаешь, подвезём молодую особу, освободим её из этого снежного плена?

И Бурый неожиданно отозвался на голос хозяина тихим горловым клекотом. Будто засмеялся.

– Гляди ты, какой гостеприимный, – хохотнул Алексей. – Скучно со мной, подавай молодую особу ему.

– А что ж, он одобрил вопрос хозяина. Он согласен и даже рад услужить, – легко засмеялась женщина, усаживаясь в санки рядом с Алексеем.

Бурчик зарысил.

– А ну, Буры-ы-й, уважь-ка молодых! Эх, залётный, царя возил! А тут царица! Хоп- хоп-хоп!

Алексей пустил Бурчика в полную рысь. Только копыта защелкали. «Подсекается, застоялся, брат. Ну да ничего, после нынешнего дня перестанешь подсекаться», – думал Алексей, соображая, как заговорить с молодухой.

– Нам по пути? – спросил, искоса вглядываясь в женщину. Молодая. Волосы светло-русые. Глаза открытые, круглые. Ресницы загнутые. Щёки разрумянились. А повернула голову к нему и будто тёплым прикосновением повела по лицу: глаза голубые, со звёздочками внутренними.

– Мне в Богоявленку, а вам?

– Кому это вам, подруга? – Алексею сразу захотелось перейти с этой Богоявленской красавицей на «ты».

– Ну, вас же двое, ты и Бурый твой. Давно не видела молодого парня, который раскатывает вот так на санках.

Девушка явно подыграла Алексею: на «ты» так на «ты».

 

– Нам в Берёзовку. На Смирновке пути наши расходятся. На Богоявленку влево пойдет дорога, на Берёзовку – вправо. Как звать-величать? Я – Алексей. Лёшка. Даже можно Лёхой называть.

– Наталья я. Можно просто – Наташа. Так уж и расходятся пути-дорожки? Не успели сойтись, а уже – расходятся? И что это они такие коварные? А давай так: от Смирновки до Богоявленки. Отдохнёте у меня и – на Берёзовку.

– Нежелательно. Сегодня вернуться мне надо домой.

– Невеста ждёт?

– Как в воду глядела.

– Не в воду, в глаза твои заглянула.

– Ну и как они, глазки-то мои?

– Приятные. Серые. И чуточку колючие. Натуристый.

– На цыганку вроде бы не похожа. А говоришь по-цыгански.

– Вроде бы... У цыган и белые женщины бывают. Не видел?

– Бывают, если с Иваном подгуляют.

– А если и так. Кому какое дело. Как, Лёшенька, махнём до Богоявленки? Пешочком топать, да ещё одной – скучновато. Да и мало ли кто может встретить и обидеть молодую девушку. Не стыдно Лёшеньке будет?

Алексей прикинул: километров пятнадцать от Смирновки до Богоявленки. Обратно. Крюк в три десятка километров – это для Бурого накладисто. За день верных сотню отмотать надо. И ей как отказать, этой Богоявленке? Не в правилах это у Алексея.

– Тужишь уже, что подсадил попутчицу?

Спрашивает вроде бы с издёвкой, а голос без издёвки, мягкий, грудной, певучий. И глаза... Глаза так и светятся нежностью.

– Тужу, – заиграл Алексей, – как только перекрёсток, и ты – налево, я – направо.

– А вот и нет! А вот и нет! Я же вижу, как ты уже согласился. Уже согласился, а хочешь, чтобы я тебя поуговаривала.

– Ну, блин, Богоявленка! Послал мне бог тебя на рассвете. Другим вечером посылает, а тут чуть свет.

– На рассвете – это хорошо. Значит, день впереди будет. Много чего будет. Всё, Лешенька, замётано, едем в Богоявленку.

Под Смирновкой Алексей завернул коня налево. А Наталья вдруг потянулась к Алексею и поцеловала его в щёку.

– Ну вот, спасибо. Видишь, какой ты послушный.

Лёгкий поцелуй Натальи смутил на минуту Алексея. Даже озадачил. «Чего это она так сразу? Ну, кадра, наверное, Богоявленская».

От Смирновки дорога была приподнятой, с неё легко сдувало, сбрасывало свежий снежок. Почувствовав под ногами твёрдую дорогу, Бурчик опять пошёл размашистой рысью.

– А чего он торопится? Ты его не понукаешь, а он сам бежит.

– Потому что порода его такая торопливая, рысак он чистокровный. Мастью вот не удался, бурый, а был бы белый да в серых яблоках, то ему цены бы не было. Рысаки не любят ходить, они бегут. Вразвалочку не ходят.

– А ты спец по лошадям, что ли?

– Нет. Отец фермер. Лошадей в хозяйстве держит. Пять штук их у нас. Вот с детства я с ними и знаком. Бурчику десять лет. Для коня самый трудовой возраст. Мне десять лет было, когда отец купил его на конезаводе совсем жеребёнком и привёз. Ох, как же мы с ним резвились! Как собачонка за мной бегал. Куда я – туда и он. Даже не раз в школу прибегал следом за мной. А что дома, так, бывало, от крыльца не отходит. Ржать возьмётся, злится, если долго не выхожу к нему.

– И ты фермерствуешь вместе с отцом?

– Нет. Учусь. Летом защита диплома. В юридическом. В Саратове.

– Судьёй будешь?

– Закончить надо сначала. В УГРО пойду.

– А это что такое?

– Уголовный розыск. Телевизор смотришь? Там все картины про угро идут. Сериалы.

– А у меня нет телевизора, – засмеялась Наталья. – К бабе Маше хожу глядеть. Соседка моя. Уборщицей у меня проведена.

– У тебя своя фирма?

– Нет, у меня фельдшерско-акушерский пункт. ФАП. Знаешь такое?

– Ну, судя по названию, догадываюсь. А живёшь где?

– Там же и живу, в своём ФАП. В одной половине дома пациентов принимаю, в другой – живу.

– Значит, фельдшер? – спросил Алексей.

– Она самая. С институтом вот не получилось. Пока не получилось. Может, со временем кончу.

– Кончишь, – сказал Алексей, – а не кончишь – и без института проживёшь. Такой красавице не образование нужно, а муж, семья добрая.