Черёмуховые холода

 

(короткие рассказы)

 

 

 

 

Время подвигалось к весне. Растеплило. Снег осаживался, превращался в воду. Но зима будто не все свои запасы вывалила на землю за долгие месяцы, посылала последние отяжелевшие от влаги снежинки. Тихо, легко падали хлопья теперь уже первовесеннего снега.

Иваныч открыл сарай и выпустил наружу чёрную большую собаку. Вышла она неуверенным шагом, пошатываясь, низко неся голову, опустив хвост. Шерсть во многих местах спины, боков отсутствовала, пятнами виднелась воспалённая, в струпьях кожа. Глаза гноились, в них не было живинки, не было интереса, они говорили о том, как собака устала от долгой болезни.

Возле других сараев жизнь шла своим чередом, собаки играли, грызлись, разбегались, опять сбегались, гоняясь друг за другом.

– Ну, что, Макс, тебе совсем плохо? – спросил Иваныч, протирая глаза собаки тряпицей. – Вчера вроде бы повеселей был, а сегодня совсем голову уронил. Эх, собака ты, собака, плохи, знать, наши дела...

Подошёл Андрей, недальний сосед по сараю, охотник и рыбак, держащий штук пять охотничьих собак.

– Как он, Иваныч, живой ещё? Мужики вон говорят – убрать его надо, пока не заразил других собак, а того хуже – ребятишек. Чего жалеть его? Породистый, что ли, какой, или каких-то особых королевских кровей? Произведение лохматой улицы...

– И что ты предлагаешь? – спросил Иваныч, заранее зная ответ.

– А чего тут предлагать? Его уже не вылечишь, и нечего его мучить и самому возле него мучиться. Пойду вон, ружьё принесу, бабах, и отмучились все. Как, а?

– А что, может, это самый разумный выход, – вроде как и обрадовался Иваныч. – На самом деле, сколько мучиться. Давай, неси ружьё.

Андрея уговаривать не надо, он тут же заторопился за ружьём.

– Ну, Макс, что скажешь на это? Или тебе всё равно, устал ты? Вот и отдохнёшь.

Собака слушала хозяина. И этот покорный, обречённый вид её взорвал хозяина изнутри: «Что я делаю! Как жить после стану?»

 

Андрей подошёл с ружьём наготове.

– Где мы его, прямо здесь? Или отвести туда вон, к деревьям?

– Нигде, – ответил Иваныч.

– То есть? – не понял Андрей.

– Считай, минутная слабость.

Иваныч закурил и в две-три затяжки выкурил всю сигарету, отбросил окурок.

– Вот сегодня я его предам. А завтра кого? Мать. Жену. Сына. Понимаешь это?

– Сравнил! Мать. Жену. Сына. Всех собрал. Философия это, дохлая философия!

– Нет, Андрей, всё с малого начинается...

– Вот и сиди со своей собакой, пока она подохнет. А на улицу не выпускай, нечего заразу разносить.

И они разошлись, недовольные друг другом.

Иваныч вошёл в сарай и позвал собаку. Она пошла на его зов, улеглась на место, тяжело вздохнула.

 

Щенка прошлым летом Иванычу подбросили. Он уже был болезненный: плохо ел, чесался, повизгивая. Иваныч несколько раз купал его в корыте в отваре череды, чистотела, зверобоя. Помогало мало. Надеялся Иваныч, глядишь, окрепнет, возмужает, пройдёт с ним всё это. Но не проходило. В сентябре Иваныч заметил на лбу пятно, будто волос был выдернут, виднелась кожа. «Не лишай ли, вот беда-то». Сходил в аптеку, купил мази, мазал, но пятно не проходило, даже начало разрастаться. А уже глубокой осенью в конце октября пошёл Иваныч с Максом в лес походить, последних грибков понабрать и как-то неожиданно для себя в низких лучах солнца увидел – всё тело собаки было красным. Он даже на себе ощутил, как трудно Максу, как горит у него теперь кожа. Расстроившись окончательно, пошёл домой.

Приводил Иваныч ветврача, осмотрел он собаку, пожал плечами – трудно сказать что-то однозначное, надо наблюдать, поить витаминами, а лучше избавиться от него. А Иваныч зачастил в аптеку, покупал витамины, мази, особо ему рекомендовали нафталан. По вечерам всю осень и зиму Иваныч пропадал в сарае. Над погребом сделал тёплое убежище для Макса, на дно настелил пенопласт, соорудил невысокий шалаш, накрыл его рубероидом, а сверху на рубероид настелил старые одеяла, половики, матрацы. Приходил уже затемно после работы, кормил Макса с руки, давал ему таблетки, смазывал плешины нафталаном. Руки, да и сам весь пропитался тяжёлым запахом этой мази. В автобусе, когда ехал по утрам на работу или возвращался после работы, от него отсаживались подальше, хотя мыл он руки раз по пять на дню и с мылом, и с шампунями – не помогало. Жена ворчала: «С собакой твоей... Хоть в дом не заходи...» – «Что ж теперь, выкинуть её или убить?» – спрашивал Иваныч, заранее зная, что жена не скажет выкинуть, а тем более убить.

В аптеке давно Иваныча признали, и как только он заходил купить лекарства, как одна, Людмила, умильно-ехидненьким голоском спрашивала:

– Опять собачка заболела?

Что на это ответишь? Заболела.

А однажды на вопрос Людмилы неожиданно для себя сказал:

– Напрасно вы так. Может, она все мои болезни на себя взяла. Может такое быть?

Аптекари озадаченно промолчали, а женщина, стоявшая у окошечка за лекарствами и услышавшая разговор, поддержала Иваныча:

– А почему бы и нет? Животные – они, знаете, они на многое способны, что неведомо нам. Лечите, лечите свою собаку, и вам зачтётся.

 

А в середине зимы, вскоре после Нового года, Иванычу объявили – поедешь в командировку недельки на две-три, пусковой объект в нашем ведомстве, нужен хороший электронщик. На Иваныча как кипятком плеснули – а Макс-то как же без меня? Нет, я так не могу. Как я его брошу? И как сказать, почему не поеду?

Три дня ходил Иваныч в сомнениях: был бы Макс здоровый, то попросил бы кого-то приглядеть за ним. Да и жена могла бы. Но она с работы затемно возвращается, разве пойдёт в сарай. Нет, будь что будет – не поеду. Так и заявил: недомогаю, не до командировок мне.

А-а-а, раз так, то и мы тебе так, пенсионеров не держим, скатертью дорожка, – кипятился директор. Иваныч не стал терпеть, заявление на стол начальнику цеха – ухожу по собственному желанию. Главный инженер вступился: Иваныча отпускать нельзя, электронщик от бога, как без него в лаборатории быть? Нет-нет, утряслось, и в командировку не поехал, и на работе остался.

 

Весна не заставила себя ждать. Утром засветило солнышко с тёплого неба, а после обеда уже побежали шальные ручьи с пригорков. Возле сарая оттаяло и подсохло. Иваныч соорудил у стены на солнечной стороне постель, вывел из сарая Макса и уложил на постель.

– Теперь лежи на солнышке, прогревайся, оно нужно тебе. Скоро травка всякая полезет, ты найдешь себе лечебную и выздоровеешь. И побежишь к собакам. И играть будешь с ними, и драться. Всё будет у тебя, как других собак.

Мимо по тропинке тяжело шла пожилая женщина. Ей явно было жарко под пуховым платком и в зимнем пальто. Остановившись, женщина сказала:

– Отдохнуть бы мне, ребятки. Вы не против?

– Вон пень дубовый, уже обсох и согрелся теперь. Отдыхайте.

Женщина тяжело опустилась на пень, посидела, вглядываясь в Иваныча и его собаку, спросила:

– Болеет дружок-то?

– Болеет, – вздохнул Иваныч, – всю зиму вот болеет.

– И что с ним? – Женщина поднялась с пня, постояла, укрепляя спину, подошла к собаке.

– Ну, и что тут с нами? О-о, диатез какой глубокий. Что же вы так запустили?

– А вы понимаете в этом что-то? – спросил Иваныч. Ему очень хотелось найти в этой добродушной женщине спасительницу.

– Кое-что понимаю, всю жизнь ветеринаром проработала, в основном с собаками занималась. Ему сколько, больше года?

– Да вот, вскоре год будет. И всё время болеет.

– Диатез – это такая штука, что не враз вылечишь. Собака в три года мужиком становится, а до трёх лет она ребёнок, подросток. Как у людей, и болеют теми же болезнями.

– А это не заразная болезнь? – спросил Иваныч.

– Что вы, нет конечно, и не думайте об этом. Вот что, я вам черкну рецептик, вы уж расстарайтесь, достаньте лекарство. Хорошо бы где на птицефабрике, у них хорошее средство есть, птице они дают, чтоб перьевой покров был хорошим.

Женщина достала из сумки ручку, листок бумаги, написала всего два слова, подала Иванычу:

– Возьмите и обязательно достаньте и пропоите его. А собака хорошая будет, по кости вижу.

Иваныч поблагодарил женщину, сказал, чтобы она в случае поломки телевизора, компьютера, другой радиоаппаратуры обращалась к нему, попросил записать его телефон.

Женщина ласково заговорила:

– Да у меня свои наладчики вон какие, что стоит внук один, ему любую технику подавай, наладит.

 

Распрощавшись с женщиной, Иваныч стал соображать, кого же заслать на птицефабрику. И остановился на Геннадии, экспедиторе, этот чего хочешь раздобудет.

С Геннадием вечером порешали вопрос быстро.

– Без проблем, Иваныч, сейчас буду звонить в Вольное гнездо, на птицефабрику, там расстараются.

На следующий день к Иванычу в лабораторию забежал Генндий и поставил на стол бутылку с жидкостью.

– Принимай, Иваныч, лечи своего лохмобокого.

– А по сколько давать не сказали? – спросил Иваныч.

– Да кто скажет-то, водила, который привёз?

Вечером в сарае Иваныч поприкидывал, по сколько давать лекарства, и пришёл к выводу: «Если вот из этого стаканчика, лампадочки, то можно примерно по две трети. Раз на десять хватит, а там видно будет».

Налил в стаканчик жидкость из бутылки, заметил – она маслится, зажал голову Макса между колен, раздвинул пасть, придержал левой рукой, а правой вылил поглубже, чтобы не выплюнул, подержал пасть открытой и когда почувствовал, что Макс проглотил жидкость, отпустил его. И хозяин, и собака за зимние месяцы привыкли к приему лекарства, Макс почти не сопротивлялся, принимал всё, что хозяин вливал в него.

– Вот и молодец, проглотил, глядишь, на пользу пойдёт. Ничего, брат, пересилим твою болезнь. – Иваныч почему-то уверовал в эту бутылку, должна же она помочь им.

Уже после трёх приёмов лекарства собакой Иваныч вдруг почувствовал в ней какую-то новую, неведомую ему доселе упругость, да и глаза собаки начали очищаться, глядеть на хозяина вопрошающе, и повиливание хвостом говорило о том же – лекарство на пользу идёт.

Бутылка заканчивалась, и Макс уже выбегал из сарая, интересовался собаками, уходил всё дальше. А месяц спустя начал активно обрастать новой молодой шерстью, которая закучерявилась на спине ближе к хвосту, распрямилась грудь с белой звёздочкой, глаза сделались острыми, внимательными, плутоватыми даже.

 

В один из выходных дней Иваныч сидел возле сарая и увидел идущую ту женщину, ветврача. Поднялся, пошел навстречу. Поздоровались.

– Как дружок наш? – спросила женщина.

– Да отлично, спасибо вам, вон он гонится. Макс! Макс! Ко мне!

Собака послушно подбежала к хозяину, закружилась вокруг него.

– Ишь, какой славный пёс, – улыбнулась женщина. – Как же вы его поили, по сколько давали?

– Мне поллитровку привезли, ну, за десять дней я ему всю её и споил, по маленькому стаканчику в день.

– Что, что! – воскликнула женщина. – Как – по стаканчику? И он живой остался?

– Да вот он, живой и здоровый.

– Мистика, не поверю, да он после второго стаканчика должен был погибнуть, представляете, какую дозу вы ему дали! Ему по чайной ложечке, и то много. А вы – стаканчик. Ну и ну...

Подошёл Андрей, спросил:

– Слышал, кобель-то твой выздоровел. Ты гений, Иваныч.

– Не я, вот эта добрая женщина гений.

– Ну, мужики, ну, мужики, – улыбнулась женщина, покачивая седой головой, – с вами не соскучишься. Ладно, пошла я.

– А мы вас проводим, – сказал Иваныч. – Макс, ко мне! Пойдём, проводим добрую женщину... Спасительницу нашу.