Для всех быть всем

 

Так довелось, что святому старцу Амвросию Оптинскому я ныне прихожусь земляком по месту его рождения. Как писателя, меня давно занимает личность и жизненный путь святого земли русской. Его афоризм – «Где просто – там ангелов со сто, а где мудрено – там ни одного» – ставлю девизом ко всему своему сочинительству.

6 декабря 2012 года в с. Большая Липовица Тамбовской области в честь 200-летия со дня рождения Амвросия Оптинского освятили новый храм Троицы Живоначальной. Храм построен на пожертвования земляков великого Святого.

Я посчитал обязанным себя откликнуться на юбилей земляка, Святого земли русской Амвросия Оптинского, в миру Александра Михайловича Гренкова, повестью, что и предлагаю вниманию читателей.

 

На чтение потребуется 3 часа 40 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Здоровье старца Макария слабло. Он перед Амвросием сетовал на отсутствие уединения, необходимого для молитвы, пребывания с Господом:

– Слова, слова и ежедневная молва. Когда опомнюсь? Когда избавлюсь от помрачения и войду в себя? Не знаю. Только и знаю, что толкусь да молвлю, и всякий день на гостиную сколько раз схожу; и не видно исходу. Одни уезжают, а другие наезжают; а я, грешный, везде поспел. Горе, да и только. Господи, помилуй и спаси.

Накануне болезни Макарий был бодр, даже съездил по делам в Калужский Лаврентьев монастырь. И это была его последняя поездка.

Господь отозвал из земной жизни старца Макария.

Казалось, что Оптина пустынь и её посетители навсегда останутся без опытного наставника, каким был Макарий. Но Макарий следовал установившимся традициям монастыря и исподволь готовил себе приемника. Его самого готовил Отец Леонид себе на замену, а он уже готовил Амвросия. И Амвросий достойно занял место первого духовника в монастыре.

Вначале он был мало кому известен. К тому же и годами не стар. Одна прихожанка просто выразила своё отношение к старцу:

– Со мною жил душой одной...

И так было со всяким, кто приходил к старцу Амвросию и вставал перед ним на колени.

Амвросий не раз, закрыв глаза, вспоминал путь, который они проделали с Павлом Степановичем в Троекурово. С этого пути и, особенно, с памятных слов старца Илариона начался приход его в Оптину пустынь, а теперь вот и к старчеству.

– Иди в Оптину. Ты там нужен, – сказал тогда ясно и просто Иларион. Он каким-то ему одному известным видением предугадал будущее монастыря.

И Амвросий, тогда ещё Саша Гренков, уверовал в его слова. Так оно и состоялось: он ощутил то, что именно нужен он теперь в Оптиной пустыни.

 

Жить Амвросий перебрался в домик, что стоял справа от ворот скита. Домик разделялся на две половины. В одной – келья старца, келья его послушника и маленькая кухня, в другой – приёмная келья, где он принимал почётных гостей, и келья второго его послушника. Вход в скит лицам женского пола был запрещён, но расположение домика около скитской ограды дало возможность построить между домом и оградой помещение с отдельным входом, позволяющим входить в эту комнату, не заходя в скит. Амвросий называл её хибаркой, и служила она для приёма посетительниц. Во всех перечисленных помещениях на стенах висели иконы, портреты видных духовных деятелей: митрополитов Филарета Московского и Филарета Киевского, Вышенского затворника епископа Феофана, Троекуровского затворника Илариона, оптинских старцев Леонида, Макария и другие портреты. Кроме койки в келье был ещё аналой в виде шкафчика с необходимыми книгами для вычитывания правил, а также конторка, где писарь записывал диктуемые Амвросием письма, шкаф со святоотеческой литературой, два старинных кресла для почётных гостей и несколько стульев.

Амвросий особое внимание обращал на женщин-прихожанок. Братия зачастую улыбались в сторону толпившихся возле хибарки женщин. Амвросий же в каждой из них видел своих родных: мамушку, Аннушку, Глафиру, своих землячек-соседок, учениц. Это было у него в крови – особое внимание и почтение выказывать женщине: надёжной жене, любящей матери, труженице. Душой и мыслью понимал – мир держится на женщине, на её особой любви к близким. Прихожанки ощущали эту любовь к ним старца, отвечали ему искренностью и такой же любовью.

 

Повседневная жизнь отца Амвросия начиналась с келейного правила. Он вставал часа в четыре. По его звонку приходили келейники и прочитывали утренние молитвы. Отдохнув немного, слушал псалмы. Вечернее молитвенное правило состояло из канонов и молитв. А днём дверь кельи была открыта, и сотни лиц шли к нему, чтобы получить от него духовное утешение, разрешение житейских вопросов, укрепление, вразумление, прощение грехов. И так каждый день.

Разговор с народом часто прерывался перепиской – старец от тридцати до сорока писем получал ежедневно и без промедлений давал ответ.

При нём были два келейника: Михаил и Иосиф, будущий старец. Главным письмоводителем был Климент, ученейший человек, магистр греческой словесности.

Иногда Амвросий позволял себе несколько минут отдыха. Тогда просил кого-нибудь из келейников прочитать подходящую басню Крылова, содержание которой касалось того вопроса, о котором шла речь в разговоре с прихожанами. Крылова Амвросий очень любил, и затейливо изданный сборник басен всегда стоял на полке среди святоотеческих трудов и другой душеполезной литературы. Слушая, он восхищался живым слогом, точностью выражений, юмором и остротой мысли.

Приём прихожан заканчивали поздно ночью. Келейники валились с ног, принимали благословление и шли отдыхать.

Павел Степанович, когда был не в отъезде, посещал Амвросия. Пили чай, вспоминали годы работы в училище. Павел всё больше нажимал, требовал от Амвросия прибегать к лекарствам, к советам врачей. Пересматривал баночки, скляночки с лекарствами, которые привозил другу в прошлые посещения его, сетовал:

– Отец Амвросий, непорядок. Всё, как было. Не притрагивался, значит, ни к чему. И напрасно.

– Павел Степанович, дорогой мой, да принимаю я пилюли и вон ту микстурку. Да ведь меня не эти пузырьки лечат, меня люди, которые идут ко мне, лечат. Они – вся радость моя. А если радость, то и здоровье.

– Я удивляюсь такому противлению лекарским указаниям. И лекаря, и лекарства тоже Бог создал, – не затем, чтоб они только существовали, но затем, чтоб ими пользовались больные. Всё от Него. Он попускает поболеть, и Он же окружил нас способами врачевательными. Если есть долг блюсти Божий дар жизни, то – и лечиться, когда есть болезнь. Можно не лечиться в ожидании, что Бог излечит, но это очень смело. Можно не лечиться для упражнения в терпении, в преданности в волю Божию, но это очень высоко, и при этом всякий – ох! – будет в вину, уместно же только одно благодарное радование. Господь да управит наилучшим образом быть настроенным! Вот и порошки эти, железные. Если в числе докторских указаний есть это, употребляйте их. Вам в качестве лекарства можно и бульон пить: это не плоти угодие, а нужда и частичка долга, заключающаяся в долге лечиться.

 

– Павел Степанович, внутренне вы и я – мы всегда с Господом. Мы в воле Его. ОН и только ОН вразумляет нас. Сделает такое позволение – то и пилюли чудо сотворят. Я верю в это.

– Значит, будем лечиться, отец Амвросий.

– Будем, Павел Степанович. Я о чём хотел попросить-то тебя. Как будешь опять на дороге тамбовской, то не откажи, заехай к моим. Я тебе денежек дам, а ты купи платки зелёные шёлковые по пути, три платка купи и передай их мамушке, Аннушке…

– А третий?

– А третий… Если… Нет, не надо, оставь Аннушке, чтобы она передала… – Амвросию явно не по себе было говорить, он стеснялся. Павел помог:

– Ну, смелее, отец Амвросий. А, Сашка – красная рубашка, смелее! Чего ты, вон каким хватом был, а теперь что ж?

– Был да сплыл, весь вышел, видишь, что осталось от того хвата? Оставь Аннушке и скажи, что это для Глафиры. Она знает, она аккуратно передаст. А теперь, братец мой Павел Степанович, прощевай, до следующего раза. Ты ко мне забегай, я ведь тоже отдыхаю немножко. Видишь, люди идут и идут. Всё женщины, женщины. Душа болит, вот и идут. Им достаётся, ох уж и достаётся им, женщинам-то нашим. Потому и валом валят, что душу очистить да отогреть требуется им. Хоть иногда...