Расколдованный круг

* * *

И с каждым днём мы – всё родней,
Но с каждой ночью – всё интимней.
Изнежен сонный оклик ливня.
Отзывчив ржавый путь теней.

Но то, что слышишь ты в их гимнах,
Я слышу только в тишине,
И всё, что очевидно мне –
Тебе неведомо и дивно.

Ты приложила ухо к морю,
Ты слышишь рёв священной страсти
И снов, фальшивых априори.

А я прислушиваюсь к зорям,
В упор – к беременному счастью,
Носящему зародыш горя.

Целибат

Ты знаешь, как страшно в заброшенном доме?
В гостинице стынет твоя не-судьба.
Я, может, нашёл бы в отеле твой номер
Но лишь – не тебя. У богинь – целибат.

Смотри, не смеши меня, ибо – расплачусь.
Судьба собирает разлуками дань.
А мы от неё расставания прячем
В больших сундуках из крепчайшего льда.

Мы сами туда не заглянем – боимся.
Судьба собирает налоги – людьми.
Наверное, мы ни на что не годимся
Во взрослой Вселенной, и будем детьми.

Нам Бог подарить два кольца обручальных
Хотел, но – тебя и Ему не понять.
Мне кажется, ты потому так печальна,
Что так невпопад разлюбила меня.

Я жил и служил тебе верным портретом,
Упавшие звёзды в карман собирал.
И ты почему-то считала, что это
Я делаю лишь для себя. До утра

На снеге отзывчивом я акварелью
Ноктюрны твои рисовал. Научусь,
И стану расписывать алым метель я –
Посланья любви своему палачу.

А призракам – не привыкать к долголетью.
Спроси меня, сколько в кармане тех звёзд, –
На первое и на второе. На третье –
Любовь у других одиноких урвём.

От нас не избавятся эти аллеи,
Серебряных призраков в их тишине.
Мне кажется, ты и сама сожалеешь,
Что ты равнодушна отныне ко мне.

Снежные люди

На север от Солнца – в неоновых храмах
Молчат божества и расходятся люди.
Ты прежде была для меня – самой-самой.
Теперь я не ведаю, что с тобой будет.

Приснишься в апреле, а позже – в июне.
Причудишься в марте и в августе, может.
На запад от Марса – не жди полнолуний:
Не будет. На юг от Юпитера – тоже.

В глухой новогодний космический вечер,
Когда вещи сонны и спутаны карты,
Нам не за чем прятаться в Небе и – нечем.
У тех, кого нет, не бывает азарта.

С младенчества космос закормлен был – ядом.
Меня угораздило думать об утре.
Прелестница с необитаемым взглядом! –
Лови конфетти астероидов в кудри.

Нас снова подводят ракеты-хлопушки,
Под грохот курантов взрываются звонко.
Я был для тебя чем-то вроде игрушки,
А ты для меня чем-то вроде ребёнка.

Завидовать тем, кого нет и не будет,
Не станут ни ангелы, ни невидимки.
У храмов стоят неподвижные люди,
Незримо мерцая в неоновой дымке.

Нерасторжимые

Из дебрей уюта, космической дрёмы,
Задворок Вселенной – летят миражи.
Богини и боги спешат на паромы –
Искать на Земле половинки души.

Богини, рождённые бездной кочевьей
На том берегу безмятежной реки,
На землю пришедшие в облике девьем,
В себе никогда не узнают богинь.

Вселенная, зверь-одиночка, петляет,
Линяя, среди их мерцающих лиц,
А души их мчатся к Земле, накаляясь,
Спешат к бессердечным, в обитель Земли.

Они приземлятся и здесь обнаружат
Людей миллиард с миллиардом сердец,
Мохнатые тропики, птиц неуклюжих,
Приливы и замки в сквозной немоте.

Когда обнаружат, что люди – с сердцами,
Забудут тотчас, что богини они,
И вскоре привыкнут они быть и сами
Обычными дамами, павшими ниц.

И будут на пальмах вить гнёзда тайфуны,
И год юбилейный настанет луне,
И дети узнают, что значит быть юным,
И ты безнадёжно понравишься мне.

Ты тоже такая, одна из немногих
Богинь, позабывших себя в ворожбе
На хаосе, ты не уложишься в сроки,
И ты – не узнаешь богини в себе.

И ты не поймёшь, что способна быть чудом,
И боль не будить в околевших сердцах,
Но я свою душу в тебе – раздобуду,
И будет душа – тяжелее свинца.

Ты станешь грустить по краям незнакомым,
Где тысячи лет ты жила, и теперь –
Пойми, что Земля тоже может быть домом,
И я – безнадёжно доверюсь тебе.

И в это мгновенье сольются стихии,
Живые и мёртвые станут – одно,
И ты не узнаешь, что ты и другие
Богини – пускай неосознанно, но –

Найдут для себя в этом мире бездонном
На роль своих спутников в этой тени –
Богов, в человеческом теле рождённых,
На время забывших, что боги они.

Марсианское торнадо

Кленовое гетто. Гаремы Лилит
Лелеют канун своего пораженья.
Мосты заслоняют людей от Земли.
Я слушаю адский напев притяженья.

Теперь не сжигают – взрывают – мосты.
Они – ни к чему. Реки выжжены солнцем
И – высохли. Реки сухие и – ты.
В засушенных реках мы сверлим колодцы.

Зачем? Ты меняешь цвет крови за миг
По просьбе маньяков, гепардов и троллей.
Зверинец – на воле. А ты их корми.
Капризы растут сорняками на поле.

А я – тоже занят. Я тоже – река.
Хожу по рукам у ментальных маньяков,
По лунным карнизам хожу на руках,
Лечусь затоплением архипелагов.

Так мало тротила в ангарах столиц!
Так много ненужных мостов оказалось!
Мосты отрывали людей от Земли,
Но с нами Земля, как всегда, не рассталась.

Ей впредь будет мало касаться меня.
Захочет меня обволакивать прочно.
И, кстати, её тоже можно понять.
Тебя – невозможно, ведь ты – непорочна!

Теория боли ещё – от руки.
Конечно же, драматизирую! Скажешь!
Из наших колодцев летят мотыльки
Распущенных молний и бабочки даже.

Гаремы Лилит заберут под тюрьму.
Хоть выжжены реки, не стал ближе берег.
Я крайне желаю понять, почему
Тебе я уже, моё солнце, не верю.

Underdeath

И воздух спасти от дробящихся слухов,
И радуги нежность и лунность осилить –
Способны лишь два обвенчавшихся духа,
Поэтому мы так стремимся к могиле.

Печатать в века золотые – билеты,
Воспитывать мамонтов, в них отражаясь –
Способны лишь вечные жители Леты,
Поэтому мы так активно ветшаем.

Выуживать зренье из глаз – в сон Востока,
Блуждать, потерявшись, в чужих поцелуях –
Способны лишь два обручившихся бога,
Поэтому Господа мы критикуем.

Пустые аулы штурмуют драконы.
Персидские всадники пьют харакири.
Мы ждём, когда вновь захохочут иконы.
Такое бывает в припадочном мире.

Мы были ослепшему грому – глазами,
Мы стали ресницами – гордой печали.
Мы очень стараемся стать – чудесами,
Хотя – в прошлой жизни мы тоже старались.

Озябшие от небылиц, мы летим за
Прощением в тёплые страны, планеты.
Мы очень расстроимся, если родимся
Опять в мире затхлом припадочном этом.

Мысли о гламурной канализационной русалке

Алхимия снега. Извозчики месят
Каретами снег, превращая в песок.
Песок обращается в золото. Здесь он
Стать золотом может лишь. Ливень в висок –

Как странное напоминанье о рае…
Костры расцветают в магнитных цветах,
Но ты – далеко. Я не знал, что бывает
Такая бесшумно-далёкая Даль.

Все окна открыты. Не я с ней, не вы с ней…
В висок – и не ливень, а только озон –
Как странное напоминанье о жизни,
Как самый туманящий зрение сон…

Её одиночество – как инвалидность
Души, словно сердца врождённый порок –
Не лечится. Это была б очевидность
Для всех – если б были они – докторов.

И весь монастырь мой, прожжённый коварством,
И адское лежбище – будто бы на
Одной территории – два государства,
Две разных страны, но пустыня – одна.

И каждый второй здесь – огня обыватель,
А каждый второй – отрешённый монах,
И только Земля – равнодушный предатель –
Мешает реальности мельницей сна.

Аварии судеб и душ столкновенья,
Нетающий в мантии – льда монолит…
И, может быть, правда, что целью рожденья
Людей в этом мире является лишь

Взаимная аннигиляция судеб,
Медовая аннигиляция душ,
И лишь для того были созданы люди,
Чтоб души взрывать, их столкнув на лету.

Ген верности

Богиня! Смущённые нежностью леди,
Назойливо-юркие роботы грёз –
Мне нравятся только секунду, их сети –
Из воздуха – рвутся от шалостей дрём.

Явившись, весь мир ты раскрасить могла бы,
Но сделать ненужным его предпочла.
Нелепостью стал каждый цвет, каждый запах,
Бессмысленно-глупыми – солнце и мгла…

Души окровавленный труп плащаницу
Не требует. Обморок в мысли влюблён.
Ты видишь? – мы падаем ниц вереницей
И в бездне мы свой продолжаем полёт.

Ген верности, хрупкий, как луч без фотонов –
Он выжжен у всех: кислородом, грозой…
Медовое тысячелетие смышлёных
Ста атомных бомб, начинённых пыльцой…

Наш мир опылён чудотворной заразой,
Богиня, и люди рожают лишь тлен.
Друг друга вдохнувшие ртом метастазы
Союзов Писателей, жемчуг гиен…

Лолиты и пепел, и пепел Лолиты,
Отель «Экология», лагерь горилл,
Криптоновый хворост, коньяк и ланиты… –
Всё – крах без победы, всё – ночь без зари!

Наш мир безоружной войной разъедаем,
Богиня, и люди рожают лишь страсть,
И каждый себя же обязан считает
В конце всех времён – рассмеяться и пасть.

Как только...

Как только выпьет всю росу рассвет
Из колчанов смирившихся нарциссов –
В тот миг весна исчезнет за кулисы
И мы увидим мир, где счастья нет...

Весна уйдёт... Но ей – не привыкать...
Ей путать отступление – с победой.
А мы должны спешить успеть – разведать,
Зачем мы здесь, в Мистерии, опять,

Увидеть мир, в котором мы – цари,
Или хотя бы, где мы есть и живы,
А значит, где уютно и красиво,
И кто уже успел нас уморить...

Бывает так, что мы не видим вьюг...
Забавно знать заранее – преграды,
Что всё, что знал – забудется когда-то,
Что путь, который пройден – это круг,

Что проклят и какая смерть дана,
Что жизнь не утоляет вечной жажды...
А я сильней всего боюсь: однажды
Увидеть мир, в котором нету нас...

Забавно знать, что верить в чудеса,
Мечтать о чуде – тщетно, бесполезно,
И – всё равно мечтать! – Срываясь в бездну.
Тайком. На всякий случай. За глаза.

Забавно обречённым быть... Пронзён –
С меня слизала кожу тишь ночная...
Я так хочу сберечь тебя, но знаю:
Весна уйдёт, и мы забудем всё! –

И я тебя, возможно, разлюблю...
Так пусть же длится праздник, длятся смехи,
И небо, словно грецкие орехи,
Подмигивая, щелкает салют... –

Давай на время юность нас спасёт, –
И нам тогда не будет стыдно и обидно
Забыть весь этот мир. Ведь очевидно:
Весна уйдёт, и мы забудем всё.

* * *

Эти альты кощунственно громко скрипят.
В этом теле немыслимо много души.
Этот день слишком свят для тебя.
Ты не сможешь его пережить.

И жемчужные пухлые плавни веков
Омывают твои и мои корабли.
Это нимб над неспешной тоской.
Это гул электрички вдали.

Изнурительных сумерек рыхлая ложь
Вызывает приливы в седых облаках.
Только в Небе – упругая дрожь.
Только призрак тебя – на руках.

И в рубашках смирительных мечется жуть.
Даже нимб растворился над дымом ночным.
Никогда я тебе не скажу,
Что над нами когда-то был нимб.

Аллергия на жизнь

Я вспомнил всё то, что цвело, но – исчезло,
Что было когда-то со мной, но – погибло.
Присядь у торшера, присядь в это кресло.
Мой взгляд стал бесцветным, а голос стал – хриплым,

Но я расскажу тебе, как безгранично
Моё отрешенье в зеркальной пустыне,
Что стал я теперь ко всему безразличным,
Что мною Ничто управляет отныне,

И что по ночам мне мерещится в небе,
Что целюсь взорвать пирамиду Хеопса,
Что кем-то неловким был брошен мой жребий,
И как это вышло. Так вот. Приготовься.

Рельеф невесомости вряд ли стабилен,
Но в трюмах забвенья по-прежнему пусто.
Там сердце разбили! Там сердце разбили!
Там сердце... Смотри! Узнаёшь этот сгусток?

Сложи его снова, и мышц – оригами.
Вечернее хобби. Всю жизнь. Год за годом.
В свободное время лишь. Между звонками
Фойе, телефонов, трамваев... Твой отдых.

А сложишь – окажется: два их, спешащих,
Окрашенных в красное сердца. Ведь: два их!
И – резко, небрежно в забвения ящик
Ты прячешь фойе, телефоны, трамваи!..

Столкнись с настоящим и – зеркала омут
Руинами изображения станет,
И станет прозрачным убежище дома,
И блики – горячими в пыльном стакане.

Быть может, я зря этот миг неизбежный
Считаю бессмысленной ветошью, чушью...
И я пред тобою так искренно, нежно –
Прощенья прошу за своё равнодушье...

Воздушные поцелуи

Мансарды мечтали о путниках южных,
Терялись в мечтах и читали с листа,
Но счёт потерять поцелуям воздушным
Никто не посмел, ни за что, никогда…

По кубикам-рубикам трёх континентов
Мы шли в те края, что открыты тобой…
Теперь мы причалили к морю и ленты
Прогулок вплетаем в глазастый прибой.

Следы обнажённые топчутся всуе
И заново сходятся в замкнутый круг.
А кто-то подумал, что духи рисуют
Пассатное соло на пасеке рук.

Нельзя не понять этот мир с полувзгляда,
Но спрятать познание – тоже нельзя…
И морю достаточно книжного яда,
Чтоб выползти из берегов, в небеса…

Зачем, уходя, обещаешь – по новой
Часы кораблей завести на рассвет?
Дай облаку насторожённому слово:
Столкнётся с землёй шоколадный корвет!

Нашествие счастья всё море засеет
Отрезками времени, бригами дня…
А зелье свободы – моя панацея.
Откуда настолько ты знаешь меня?

И полчища палуб всё море засорят,
Играя с муссоном в «дыши – не дыши».
Откуда ты знаешь, как вылечить море
От этих таинственных залпов души?

Откуда ты знала, что жизнь – увлеченье,
Что буря – следы звероловов сгрызёт?..
Теперь ничего не имеет значенья.
Лишь взгляды твои на закате, и всё.

Расколдованный круг

Это просто теперь – стать Пьеро,
забывать алфавит и афиши,
И кромсать Зодиак, чтобы тут же кромсать его снова, забыв,
И не думать о том, что сейчас стало много темнее и тише,
Или что мы должны: то ли прятаться, то ли бежать от судьбы.

Это просто теперь, без тебя – убегать от пространства в темницы,
Над святым не найдя расколдованный круг,
Растекаясь корнями по кронам безумья, больницам,
Из обломков подписанных, часто напудренных, нимбов
Ещё высекая искру.

Но зато тяжело засыпать, просыпаться, дышать и следить за весною,
Тяжело просто жить, если честно, совсем невозможно, нельзя…
Где аскеза чумных пустотелых могил –
там сражаются отблески воспоминаний
от века чужих и отвергнутых мною,
И друг друга поранить грозят.

Мы не встретимся в мире ином – ты осталась в пылающем круге,
твой голос молчит слишком громко,
И колышется луг,
И могилы беззвучно идут на расстрел
Леденящим беспамятством предков, а позже – потомков…
А любовь умирает всегда, и всегда – на костре.

Это просто ещё – быть Пьеро,
И скользить в полнолунную вязкую темень…
Мы могли бы остаться в смеющихся,
солнцезащитные шпаги втыкая в глаза.
Ты могла бы помочь мне ослепнуть хотя бы на время,
Если это случилось бы тысячу жизней назад.

Норны

Из бабочек будет – мозаика судеб,
Из яда тарантула вылепим небо,
И небо, рождённое нами, осудит
За это капризную девочку Небыль.

Без слов мы ругаемся, ссоримся даже,
И только – мериться без слов не умеем.
Ни зги. Обесточены души на пляжах
И смуглый песок, накаляясь, алеет.

Меня наряжает кулисами – ярость,
Тебя – океанская шалая пена.
И если твоя костюмерная – старость,
То где твой театр, и зритель, и сцена?

Ищи мои губы на пляже небесном,
Следы их, простившие грешное тело!
Играй сою жизнь грациозно и честно,
Чтоб позже – на сцену вернуться хотелось!

Желанием жить обезглавлены руки.
Принцессой забав озаглавлена жажда.
Но ты не сказала мне: «Время разлуки...» –
И я не расстанусь с тобою пока что.

Ненужные волхвы

Созвездья раскосые шли через рвы
И в лужи врастали, как в тесную обувь.
Врастали ненужные миру волхвы
В осеннюю глушь и в гротеск небоскрёбов.

Но мы не задержимся здесь, в темноте.
Оглохшим в глуши заблудиться – так просто!
Когда же тот робот, с молитвой к звезде,
Узнает, что он – одичавший апостол?

Луга бирюзовой морскою травою
Напудрились. Щурятся пропастью рельсы.
Стоим на холме в предрассветности – двое,
Иные, чужие – как будто пришельцы.

И мы, как всегда, терпеливы по-детски,
Как будто и некуда вовсе спешить.
Но взгляды привыкли – бессонно, мертвецки! –
По-взрослому строго свой мир сторожить.

Как прежде, листаем страницы прибоев,
Но буквы их сказок не ставим и в грош.
По-прежнему я неразрывен с тобою,
А ты по крупицам меня продаёшь.

Исход

Ты спишь. Только сон, вероятно, согреет...
Мелькают фантомные дни беспощадно.
Земля начинает вращаться быстрее...
К зиме в черепа превратимся. И ладно.

На площади – город и люди с глазами,
Готовы справлять новоселье в могиле.
Всё знают. Встревожены. Видели сами –
Прожилки ночей на пурпурном светиле...

В последнюю осень, когда умирают,
Пытаемся выжить в мозаике зрелищ
И вылечить души иллюзией рая –
Одной на двоих, только что с колыбели.

В последнюю осень не падают листья,
И люди скучают, и просятся – в сети.
И коль мы не будет скучать так неистово,
Как и они, то – они нас заметят,

И примутся косо смотреть с подворотен
На наши гирлянды в руках наводненья...
Не пробуй помочь им – они будут против
Твоих серебристых лугов утешенья.

Я небо пустыней назвал. Так и есть ведь.
Созвездья комет причесали всю темень.
Невыцветшим небо бывало лишь в детстве
Своём, только – не было нас в это время.

А люди стоят на обочине мира,
И смотрят, как небо ругается с твердью,
И прячутся от катастрофы – в квартирах,
И лечатся от обречённости – смертью.

Ноябрь несёт нас на чёрных носилках,
Как будто на острове прячутся звери.
Летят рукодельные листья в копилку.
В последнюю осень не любят, не верят…

В ноябрь, заросший насмешливым плачем,
Последние люди оркестром уйдут, а
Мы – всё ещё дышим, мы – в цирке, на даче,
В кафе и в театре... До тех пор, покуда...

Найдёшь меня в бездне. Девятой по счёту.
В последнюю осень мы все одиноки.
Измерь силу ветра вблизи самолётов,
На память о наших мечтаньях высоких.

3-й муж и 5399256031-й мужчина Лилит

Ты – Лилит, и поэтому ты, непременно,
Люцифера жена, ты – в аду, на мели.
Ты пьяна изобилием ласк и измен, и
Слишком долго пьяна, незнакомка Лилит.

Каково же тебя ожидает похмелье –
Представляешь? О, нет. Но, от страха дрожа,
Пить похмелье боишься, робеешь пред зельем…
Из убежища мглы тебе страшно бежать.

Но захочешь и ты – постоянного счастья,
Из которого даже и выхода нет,
И тебе надоест Князя Тьмы сладострастье
И лукавая правда, и ты сатане

Дашь пощёчину, и – Судный День разгорится
Искромётной зарёю над адом Земли,
И его, шалопая, накажут жар-птицы…
Вот тогда-то ко мне ты приедешь, Лилит.

И – ты вспомнишь Адама в столетних морщинах,
Люцифера забудешь, он станет чужим,
И поймёшь: существуют другие мужчины,
И за счастьем надёжным – ко мне прибежишь.

Пусть кровавые дервиши пляшут с зенитом,
Их сознанья – фантомов рисуют вдали.
В Судный День, когда все навсегда станут квиты,
Ты ко мне переедешь, дикарка Лилит.

Мавзолей

1.

Здесь зори-близняшки мгновенное старят.
Не злись! – эта тризна не только по нам.
Под оргией слитка расплавленных зарев
Стоит Мавзолей человеческим снам.

В торжественный анабиоз Мавзолея,
Бесстыже фальшивя, вонзается гром.
Заря продувает туманом аллеи
И в сквере гадает заря на Таро.

Так быстро осыпались храбрые стены
Моих монолитных литых крепостей.
Твоих ледоходов вскрываются вены.
Твои попугаи верны темноте.

Здесь водят валькирии за руку умрых.
Баюкают зарево веки страниц.
Не стоит сдаваться. Придя в этот сумрак,
Мы с первой секунды – упавшие ниц!

Здесь книги забыли язык человечий,
И ветер – портреты на зданиях стёр.
На некий Исход опоздали предтечи.
Мы лишние здесь. Не печалься. Пойдём!

От нечего делать шумят парусами
Заброшенных яхт – поколения муз.
А мёртвые с мёртвыми справятся сами,
И ты в этом мире – уже ни к чему.

2.

И у наших героев осыпались маски,
И под ними – мутантов увидели мы.
От такой неуклонно-безжизненной ласки
Только лёд может таять, таясь от зимы.

Дребезжали цветы в легкоплавких туманах.
Оказалось, что Сумрачный Бог – шарлатан,
Но и мы, оказалось теперь – шарлатаны,
Его верные слуги из звонкого льда.

Оказалось, что хрупким уютнее – в домне,
Чем в окопах безжизненной злой синевы,
Что не только лишь мёртвые мёртвых не помнят,
Что забыли давно и живые – живых.

Оказалось, что есть только заросли молний
В непролазной чащобе воркующей тьмы…
Нас теплом никакая звезда не наполнит.
Только мы расточаем тепло, только мы.

* * *

Кукловоды расступились перед лоскутами шторма.
От оазиса Вселенной днесь отчалив, пилигримы,
Мчимся наважденьями по телескопам на простор мы,
В – беcконечность. Мимо всех идём мы и проходим мимо…

Рекламируем и кладбища, и бешенство зачатья.
Отжили все жизни всех людей мы, их седые жизни…
Мимо нас летят обломки лиц, пульсирующих платьев,
Столкновенья рук, миниатюрных звёзд и чернокнижниц…

Эхо памяти о мире – утихающая мука.
Континенты света, белые трепещущие пятна,
Так беззвучно наплывают днесь на континенты звука!.. –
Нам же всё равно – куда идти: вперёд ли иль обратно…

Мы – не За и мы – не Против. Равнодушные молитвы
Множат равнодушие богов и прочих, многих прочих…
Нам привычны пир – с врагами, меж союзниками – битвы.
Убивая будущее, об ушедшем мы пророчим.

Здесь – космическая нежность, здесь – земные листопады.
У вокзалов в Равнодушье захмелели окоёмы.
Мы целуемся руками, дышим пылью, тянем яды.
Нам – что падать, что взлетать, что врозь мы будем, что вдвоём мы…