Пучок – пятачок

 

Купить в журнале за ноябрь 2019 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 6 часов | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Руководство спортклуба отчего-то решило поставить в раздевалки новые скамейки – широкие, но со спинками. Сменили их к понедельнику – все пакости делаются с новой недели или с первого числа. Раньше между шкафчиками помещалась одна скамейка без спинки, на которую садились с двух сторон, теперь на то же место втиснули пару, сузив тем самым проходы. Да ещё скамейки были со спинками и садиться теперь можно было только с одной стороны. Народ новшеству явно не обрадовался, бухтел неодобрительно.

– Как в СИЗО, когда в камеру на шесть шконок десяток бродяг сунут, – неодобрительно заметил Зимин – крепкий мужчина с быстрым обыскивающим взглядом нестерпимо синих, как льдинки, глубоко посаженных глаз. Казалось, Зимин на мир сквозь прицел смотрит. Кирилл знал его: Вася-Зима, авторитетный директор сети шиномонтажных мастерских. Держать в подчинении десяток шиномонтажек с персоналом, как правило, трудной судьбы, рулиться с не всегда простыми клиентами с судьбами не менее трудными, отбивать нападки ментов и разных госнадзоров, договариваться с администрациями районов о месте для бизнеса – для этого надо было иметь определённые связи и неплохие мозги. Перечисленные опции у Зимы были в наличии – за годы, что Кирилл его знал, он ни разу не повысил голос, был со всеми вежлив, корректен и неизменно разговаривал с какой-то весёлой лихостью. Так паровоз весело посвистывает, приближаясь к переезду.

Знал Кирилл и другое: однажды, не сумев договориться с каким-то районным чиновником о продлении аренды земельного участка – тот запросил непомерную, не по чину, сумму, люди Зимы подбросили муляж гранаты тому в машину. На водительское место. Машина – БМВ благородного синего цвета, стояла на сигнализации в закрытом гараже. В то же утро Зима явился в администрацию, с глумливой ухмылкой посетовал муниципальному служащему на разгул преступности в районе и получил необходимую подпись. Подальше от греха.

Выражение лица у Васи-Зимы всегда было немного странное – он будто говорил всем своим видом: я всё равно вас съем. Улыбаясь. Если захочу. Или вдруг необходимость возникнет. Размышляю пока над этим…

– У нас в камере на восемь шконок пятнадцать человек было – так я днями никого не видел, Просто не замечал, – откликнулся высокий, костистый, состоящий из острых углов, мужчина со шрамом в полголовы и колючими глазами. Этот-то точно был сидельцем – весь вид его говорил о непростом прошлом, к тому же тренировался он очень странно, больше растягиваясь, нежели качаясь. И всегда босиком. Он и сейчас был босой.

– Ты когда бывал? – Зима явно был с ним знаком.

– Да в девяностых ещё, – мужчина не стремился трепаться об этом в раздевалке, – У нас в соседней хате жопами друг об дружку тёрлись, потом сели в шахматы играть – три трупа вынесли. Нервы сдали… – он оскалился.

– Да, при тесноте лучше в упор не пялиться… – Зима в вопросе, судя по всему, разбирался на основе собственного опыта.

– Я и говорю, – согласно кивнул босой.

– Парни! – дурашливо взмолился Кирилл. – Ничего, что я на вас тут смотрю? А то как-то не по себе стало…

Все рассмеялись. Зима разрешающе махнул рукой. В зале – как в бане, генералов нет.

Если ходить в зал в одно время, будешь видеть одних и тех же людей. Два – три часа в любую сторону – и контингент меняется полностью, оказываясь незнакомым. Кирилл нечасто пересекался с босым, да и с Зимой они виделись раз в месяц, не чаще – тот ходил в разное время. При встрече Зима всегда интересовался, как у Кирилла дела, показывая, что признаёт его равным. Несмотря на то, что Кирилл был «совсем из другой оперы». Вообще народ в зале вёл себя уважительно и подчёркнуто вежливо – почти каждый представлял собой машину для убийства, авианосец с ядерным оружием на борту. Никто в ясном уме и твёрдой памяти авианосец провоцировать не будет, проверять, не заржавело ли – себе дороже. Кирилл же тренировался – десятилетиями, держа своё оружие в боеготовности, смазанным, почищенным и заряженным. Это другие воевали за заводы, банки и рестораны, стреляли и взрывали друг друга, судились, иногда сидели… Многих из погибших, расстрелянных, взорванных Кирилл знал лично – бойкие парни почти все проходили через спорт ещё в советское время – залов тогда было раз, два и обчёлся. Спустя многие годы все оказались в одном спортзале, только жизненный опыт у каждого был свой. Ну, так всегда бывает – жизнь, в школе похожая на многополосную автостраду, после окончания её разбивается на множество порой извилистых и неровных, дорог – асфальтированных, сельских грунтовок и лесных тропок, зачастую ведущих в тупики.

Кирилл иногда казался себе каким-то неполноценным – не было в его жизни всепоглощающей страсти, которая толкает людей на глупости и геройства. Он не желал ни богатств, ни крутых машин, ни вкусной жратвы, ни доступных ярких женщин… Была одна забота – не растолстеть, опровергнуть мамины слова, сказанные ему в детстве: у тебя в тридцать пять живот будет – ты так сладкое любишь! Не будет! А что я, горькое должен любить, что ли?! Мамочка умела в больное ударить – сколько лет прошло, а Кирилл помнил. Всегда помнил. И живот для него был невозможен, пока он жив.

Ещё будучи студентом, он подрабатывал ночным сторожем в зале бокса, где познакомился с самыми упорными, самозабвенно колотящими грушу по ночам. Из них потом, в девяностые, получились криминальные авторитеты и крупные бизнесмены, что почти одно и то же – разница была еле уловима и заключалась в степени нарушения закона.

Кириллу девяностые нравились – свободой, прежде всего. И чётким ощущением, что вся страна сидит на дне и думает, как всплыть – к солнышку, к сытости и достатку. А для этого надо было шевелить не только плавниками, но и головой. Иногда помогать себе зубами. И не ссать. «Кто ссыт – того убивают» – гласила надпись на месте покушения на одного авторитета, попавшая во все выпуски новостей. Работы тогда не было совсем никакой, неэффективная социалистическая экономика рухнула и на её обломках начала расти экономика новая, капиталистическая. Кирилл подрабатывал, где придётся, стараясь не лезть в откровенный криминал: разгружал вагоны, работал охранником и вышибалой в ресторане, был снабженцем в кооперативе, подпольно разливал водку, пока было можно. В зал он всё это время ходил – минимум трижды в неделю.

С концом социализма как-то разом кончились шутки, начались серьёзные дела. Спорт из времяпрепровождения молодёжи превратился в социальный лифт, выносящий к деньгам, почестям и славе – к настоящим деньгам, а не премиям Спорткомитета по итогам соревнований.

На этом сломался одноклассник Кирилла Сашка – крысёныш, не уловивший незримого водораздела: вчера ещё рядом был обыкновенный качок или борец, а сегодня – член Совета Директоров огромного завода, акционер и инвестор. Сашка попытался злобно подшутить над одним таким, Пашей Мезенцевым, присаживаясь к нему на край штанги перед тягой. Раз присел, два – всё вроде бы шуткой, играясь. Мезенцев – серьёзный немногословный парень с тяжёлым взглядом, шугнув Сашку раз и два, наконец, неуловимо повёл бровями парням, стоявшим у дверей: решите вопрос. Парни, каждый раза в полтора больше Сашки, всегда боровшегося в лёгких весах, подошли вразвалочку, будто скучая, один цепко схватил Сашку за шею, второй нагнулся и дёрнул на себя его ноги. Сашка и тут разыграл шута: повиснув между ними, он, изворачиваясь, дурашливо заорал, выдавая знакомство с американским фольклором:

– Только не бросайте меня в терновый куст! Только не в терновый куст! – девать его действительно было вроде как некуда. Парни молча, на вытянутых руках, как пакет с мусором, вынесли Сашку из зала. Вернулись через минуту, снова встав у двери с равнодушным видом, будто в унитаз его смыли. Только через полчаса, закончив тренировку, Кирилл в раздевалке услышал покряхтывание в одном из шкафчиков. Открыл – на него со стоном вывалился Сашка, запертый там вниз головой. Вид он имел жалкий и несчастный. Кирилл его не пожалел: не можешь сам тренироваться серьёзно – не мешай другим. Тут не цирк, а вокруг – не клоуны. Сашка отдышался, стоя на четвереньках. Кирилл не выдержал, поддел:

– Иди, снова у Мезенцева на штанге посиди, отдохни. Он ещё не закончил. И парни его пока в зале…

Сашка, не ответив, сгрёб свою сумку и ушёл. Больше Кирилл в зале своего бывшего одноклассника не видел.

Этот Паша-Мезень немного позже стал в глазах Кирилла безусловным героем – когда «закусился» возле киоска с ментом. Что ему в голову взбрело: скомандовал водителю остановиться, вышел сам к киоску – джип охраны встал сзади. Парни, конечно, попытались взять периметр под контроль, но Паша жёстко приказал сидеть в машине, не позорить его перед людьми. Сам направился к киоску. Ну, парни сели. Тут какой-то утырок вклинивается между Пашей и окошком, начинает продавщице что-то своё втирать. Паша ему вежливо объясняет, как он неправ, тот достаёт ментовскую ксиву, пренебрежительно тычет ею Паше в лицо: на этом этапе все обычно должны сходить под себя и «врубить заднюю». Дальнейшие события в изложении охранника, которыми он поделился в раздевалке спортклуба, выглядели так: Мезенцев секунду смотрит на ксиву, потом выхватывает её из рук, громко произносит: «Аннулировано!» и исполняет классическую «двоечку» «по кишкам», от которой мент садится в сугроб, как в кресло, пробуя дышать – хотя бы одной ноздрёй. Паша прыгает в машину и отъезжает.

Нашли его, конечно – машины-то приметные, бронированные. Сколько стоило выкрутиться, не знает никто, но Паша выкрутился – компенсация пострадавшему превысила выгоду от возможного уголовного дела о нападении на сотрудника…

Люди с охраной и Кириллу доставляли неудобства. Несколько раз, желая продемонстрировать крутость, охранники пытались не пустить Кирилла в зал – приходилось прорываться с боем, но без тяжких телесных. Как правило, достаточно было дорваться до босса, который, узнав Кирилла, отпускал челядь царственным кивком: этому – можно. С одним из боссов, Вовой Рявкиным, как-то раз состоялся примечательный разговор. С Вовой Кирилл познакомился ещё в борьбе, за долгие годы тот вырос в Мастера Спорта СССР по дзюдо, после краха Союза какое-то время был некрупным жуликом, а потом просто взлетел – стал ездить на Кадиллаке и ходить в костюме Hugo Boss. И с охраной, конечно. Вова всегда Кириллу нравился – у него был живой и острый ум, юмор и, как Кириллу хотелось надеяться, представления о порядочности. Ещё больше Кириллу нравилась его жена – стройная зеленоглазая красавица с длинной русой косой – такой Кирилл её увидел впервые, когда она зашла за Вовой в зал. Понравилось, как Рявкин с ней разговаривал – нежно и с уважением, не пытаясь корчить из себя крутого мачо и сердцееда. Вова ничуть не смутился, когда увидел её в зале – напротив, глаза его засветились радостью, которую он не пытался скрыть. Очевидно, она делала Рявкина уязвимым и слишком человечным.

Как-то раз Вова приехал на тренировку на грязной «девятке», охрана ехала следом на такой же машине. Видно было, что все напряжены и взвинчены.

– Ты что, Вов, скромность где-то в троллейбусе подхватил ненароком? Учительница начальных классов в лицо чихнула и заразила? – Кирилл, улыбаясь, кивнул в окно на «девятку», когда Вова вошёл в зал. Охранники – два серьёзных парня, явно вооружённые, недобро осмотрели помещение и встали к дверям.

– Кругом враги, – натянуто улыбнулся Рявкин, – Мимикрирую помаленьку…

Кирилл слышал в новостях, что финансовая группа, к которой принадлежал Рявкин, «отжала» у бывших комсомольцев гидролизный завод. Тема в пьющей России наисладчайшая. Конечно, в новостях сказали обтекаемо: «Акции гидролизного завода были проданы, возможно, по заниженной цене. Возбуждено уголовное дело о мошенничестве. Прокуратур города взял его под личный контроль…» – но для всех, кто в курсе, было понятно: это – война. Рявкин со товарищи против комсомольцев и Прокуратуры.

– Ты не подумай, – продолжал Кирилл, – я только рад, что ты комсомольцев «опустил», вместе с прокурорскими. Радость моя чиста и бескорыстна – ты же знаешь, я даже продукцию вашего завода не пью. Но почему-то рад, – Кирилл нисколько не кривил душой. Ему действительно не нравилось, что бывшие партработники и комсомольцы, до поры выступавшие за социализм и против «частнособственнических инстинктов», вдруг, на ходу переобувшись, стройными рядами попёрли в бизнес, превратились в акул капитализма. Начиная с того – как у них в руках оказался гидролизный завод? Продажные лицемеры…

– Понимаешь… – с благодарностью кивнул Рявкин, – а менты и прокурорские уверены, что мы ни на что права не имеем. Всё, мол, народное, а значит – наше. Приходится доказывать, что мы с братвой – тоже народ.

– Как по мне, с точки зрения обычного гражданина, так собственность в руках братвы – лучше, чем в руках партхозактива. Потому что братва по понятиям живёт, а шныри ментовские да обкомовские думают, что закон – это они. И беспределят, – отозвался Кирилл. Получилось немного слащаво, но он действительно так думал. И от Рявкина ничего не хотел – ни к чему Кириллу было его умасливать.

– Ну ты, Рогов, себя в обычные-то не записывай, – усмехнулся Рявкин, – я ж видел, как с тобой «центровые» здороваются. Они ещё в соплях бегали, а ты уже на пляже фигурой сверкал, тёлок снимал.

Вова тоже многое понимал. На войну за собственность и бабло смотрел примерно так же, как Кирилл – кто сказал, что народившиеся братки её недостойны? Всей разницы было, что Рявкин в этой войне участвовал, а Кирилл смотрел со стороны. Без зависти, без вожделения и досады на то, что упускает свой шанс – он уже тогда понимал: много собственности – это много ответственности, хлопот и переживаний. А значит – вечный, пожизненный гемор. Кирилл же хотел жить как-то глубже, насыщенней, интересней. Без мишуры и роскоши ненужной собственности.

Вову убили через неделю после того разговора. Отсекли и заблокировали грузовиком машину охраны, а его с водителем расстреляли через лобовое стекло из двух автоматов. Убийц до сих пор не нашли, хотя больше двадцати лет прошло. Скорей всего, и не искали особо.

Иногда Кирилл казался себе Вечным Жидом, Агасфером или Горцем из фильма– он шёл сквозь время, скользил в нём, как в воде, ощущая его кожей – прозрачное, трудное, тягучее, будто смотрел захватывающий приключенческий фильм со своим участием, переживая за второстепенных героев, превозмогая боль и годы, сохраняя жизнь. Время не обдирало его лицо морщинами, не истончало мышцы, не забивало суставы, делая их негибкими – оно явно щадило или было с ним заодно. Он качался, бегал, колотил на даче боксёрскую грушу год за годом с неизменным умением и удовольствием уже три десятка лет. Не мыслил себя без нагрузок, без ежедневных усилий, без пота и мышечной боли. За это время люди, для которых спорт был всего лишь подспорьем в карьере или способом разжиться, примкнуть к бригаде спортсменов, сесть в кабинет спортивного функционера, ушли из залов в жизнь, в бизнес, в семью – разжирели, сдулись, сторчались, спились – и в большинстве своём так или иначе продолбали здоровье. Немногие выжившие, взявшиеся за ум под старую задницу, иногда появлялись в зале, начинали снова что-то поднимать, но надолго их не хватало – так, сезон – другой. Вылезала какая-нибудь болячка и они снова исчезали, возвращаясь к телевизору, к вечернему пиву, к доживанию. А Кирилл оставался. Всегда. Он сам не мог сказать, почему так выходит. Но только в зале он ощущал ток крови, биение жизни и её полноту. Только здесь он был по-настоящему собой самим. Только здесь он был живым.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за ноябрь 2019 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению ноября 2019 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.