16 стихотворений

* * *

Пахнет йодом прибрежный осот, и везде
Раскаленного солнца тягучая пряжа.
В кронах пыльных деревьев, в кругах на воде,
В золотистых крупинках песчаного пляжа.

Время медленно катится в гору. Ползут
Еле-еле, как в детстве, событий улитки,
Превращая разменную мелочь минут
В осязаемых дней драгоценные слитки.

Осыпаясь, хрустит под ногами песок.
Легкий парус скользит под рассеянным взором.
Проступает на отмели соль, и высок
Небосвод над спокойным Таврическим морем.

Детство

Плеск занавесок. Балконная дверь приоткрыта слегка.
Тикают тихо и мерно часы на буфете.
Отцовская комната с запахом солнца и табака.
Книги на полках и блики на теплом паркете.

Медленно стелется, тянется в прошлое нить:
С братом играем в детей капитана Гранта.
Утлый парусник из пластилина и нужно доплыть,
Несмотря на пиратов и шторм, от трюмо до серванта.

С улицы ветром доносит гуденье машин, голоса
Соседей внизу, разговоры, смешки, пересуды.
Отец на работе, до матча “Динамо” – “Спартак” полчаса.
Мама привычно гремит на кухне посудой.

Мир удивительно мал, словно глобус, и весь,
Как на ладони, и все же, просторен безмерно.
Там за окном суетящийся город, а здесь
Шум океана, фрегаты и книги Жюль Верна.

* * *

Над желтой осокой висит стрекоза,
Кузнечик играет на виолончели.
До самого неба взлетают качели,
Заходится дух, и смеются глаза.

Подернута рябью вода и как фон,
Высокие сосны и, скрипом уключин
Разбуженный, утренний воздух, и включен
На полную громкость магнитофон.

Песчаная отмель в фонтане из брызг:
Купание – детский и девичий визг.
Травинки, сорванные на бегу
И гулкое эхо на том берегу.

Давно пролетевшее лето, пора
Каникул, мальчишечьи игры, занозы
И ссадины. Стелется дым от костра.
И в небе бездонном стрижи и стрекозы.

Сцена

Вот занавес поднят. Играется новая пьеса.
Выходят актеры в лучах приглушенного света.
Почтенная публика будет следить с интересом
За сменой явлений и за развитьем сюжета.

Слой грима и ярко раскрашенный мир декораций.
На этих подмостках мы все, пусть немного, артисты.
Запутана фабула, так нелегко разобраться,
В чем замысел драмы, кто главный герой, кто статисты.

Шуты и монахи, злодеи и клоуны в масках.
Любовные страсти, наветы, интриги, измены.
И вот – кульминация, скоро наступит развязка.
Актеры, сыгравшие роль, постепенно уходят со сцены.

Над темным партером плывущие звуки оркестра.
Души замиранье, дыханье притихшего зала.
И все, что случится в последней картине, примерно известно,
Но занавес поднят, и нужно дождаться финала.

Искусство

В восторге, стиснуты до хруста,
Кипят и рукоплещут ложи.
Смешной паяц, твое искусство,
Так на безумие похоже.

Когда толпа ревет, ревнует,
Беснуется и ждет развязки,
Поэт над рифмами колдует,
Художник смешивает краски.

И в темной глубине сознанья,
Из хаоса воображенья,
Рождается звезды мерцанье,
Где все – любовь и вдохновенье.

Импрессионизм

Как на полотнах импрессионистов,
Прозрачен день. Игрой теней и света
Опальный август завершает лето,
И ветер по-осеннему неистов.

Дождем умыты скверы и бульвары,
Особняков чугунные ограды,
Где красками Моне и Ренуара
Расписаны старинные фасады.

Где воробьев шальное вольтерьянство:
Браниться, хорохорясь и хмелея.
Где звонкое наполнено пространство
Пейзажами Сезанна и Сислея…

Бродить до сумерек по набережным сонным,
Трястись в вагоне позднего трамвая,
Восторженным,
                       смиренным,
                                         ослепленным,
От боли и любви изнемогая.

* * *

Пейзаж в окне.
Кусочек неба в раме.
Часть улицы.
Неспешного трамвая
По кругу непрерывное движенье.
Садящееся солнце за домами
И в небе потерявшиеся птицы.
В открывшейся для взора панораме
Нет ничего, достойного вниманья
Художника.
И день, что длится
Почти прочитан и
                           тоска такая,
Что можно б было умереть,
                                       но знанье
Того, чему, пока что, нет названья,
Приковывает к окнам взгляд, где тени,
Темнеющих домов и сок растений,
И стаи птиц исполненных отваги,
Стремящиеся в высь –
                                     всего лишь звенья
Одной цепи, и ты, в оцепененье,
Прислушиваясь и напрягая зренье,
Глядишь в окно, рисуя на бумаге:
Пустое небо.
Силуэт трамвая.
Пространство улиц.
Двор.
Кусты сирени.
Садящееся солнце за домами.
И голубей…

Сумерки

Над озером кульбиты коромысл.
Неспешный разговор. Вопросы и ответы.
И взгляд, что различает не предметы,
но тень предметов. Их сакральный смысл.
Ладонь скользит по плоскости стола:
льняная скатерть, сахарница, ваза
из хрусталя, но сумерек зола
наводит ретушь на сетчатке глаза.
Темно. И кем-то сказанная фраза
течет и застывает как смола.

* * *

Бьет свинцовая дробь. Остывает в колодце вода.
Загустевшая мгла и холодных небес полусфера.
Полустанки, вокзалы, бегущие вдаль поезда.
Запрокинутый вверх подбородок слепого Гомера.

Снова хмурый октябрь барабанит по стеклам. Ответь,
Отчего эти иглы дождей так пронзительно колки?
Кто простит тебе вещих стихов вдохновенную медь,
И в глазах флорентийского неба осколки?

Все темнее за окнами сумрак и дождь все сильней.
За дощатой стеной веет ветер, смыкая ресницы.
Влажный лепет Невы и мерцанье ночных фонарей –
Этот город вдали – нам с тобою, наверное, снится.

Над погостами звон похоронный и плакальщиц вой.
Глинозем и суглинок – как памяти высшая мера.
Часовых перекличка, и в ночь уходящий конвой.
Запрокинутый вверх подбородок слепого Гомера.

* * *

Сочащиеся сумерки из пор
Пустынных улиц. Фонари, и те,
Бессильны в этой схватке. Старый двор
Почти неузнаваем в темноте,
Заполнившей вселенную на треть,
Где кольца дыма и вина глоток –
Как средство впасть в анабиоз, и лишь
Сощурен глаз, пытаясь рассмотреть
Над головой нависший потолок,
Фактуру стен и очертанье крыш,
На фоне прохудившихся небес,
Торгующих дождем из-под полы.
И шлепая по лужам, под навес
Спешит прохожий. Сдвинуты столы
Ночных кафе. И ливень льет в окно
И превращает в хлябь земную твердь.
Ты с этой непогодой заодно.
И сердце камнем падает на дно
Колодца, чье название не смерть
Еще, но боль. И за окном темно,
Как в омуте. И легче умереть.

Воспоминания детства

Человеческая память – сложное весьма устройство.
Прошлое мельчит, дробится, распадается на фрагменты.
При перемотке назад, время имеет свойство
обрываться, сыпаться, как старая кинолента.

Воспоминания детства зыбки и норовят ускользнуть, чуть тронешь.
Трудно их удержать без соответствующей сноровки.
Помню, как с мамой, жарким летом, приезжали в Воронеж
к отцу, находящемуся в командировке.

Дальше, вероятно, ехали на попутке.
Колеса ЗИЛа проворачивались, месили глину.
Помню пса по кличке Шарик в собачьей будке
и мелюзгу, такую как я, поедающую малину.

Дети постарше играли в прятки и салки.
Помню поля вокруг и чернозема жирные глыбы.
Помню, как поздно ночью мужчины возвращались с рыбалки,
шумные и веселые с полными ведрами рыбы.

Помню конфетный фантик в мягких кошачьих лапах,
и себя, читающего Маршака, наизусть, без запинки;
солнце, по утрам разлитое в доме, и запах
овечьей шерсти, керосина и топленого молока из крынки.

Помню купание и золотистый песок на пляже,
берега, изрытые ласточками, и речку Ворону...
Это было давным-давно, быть может, лет сто, или, даже,
тысячу лет назад. До потопа. Во время оно.

Семь

Семь долгих нот.
Семь основных цветов.
И труд упорный
До седьмого пота.
Семь степеней небес.
Семь дантевых кругов.
И семь ветров
Для птичьего полета.
И дней недели семь.
И семь холмов –
Москвы и Рима
Чернь и позолота.

Вражда

Мусор рассыпаешь из ведра.
Без причины хмуришься с утра.
Сигареты со стола берешь.
Долго из-под крана воду пьешь.

Нить вдеваешь в швейную иглу.
От обиды куксишься в углу.
Исподлобья на меня глядишь.
За стеной посудою гремишь.

Может, встала ты не с той ноги.
Может, мы с тобой почти враги,
И, враждой истерзанные в прах,
Говорим на разных языках.

* * *

Когда, как тень, вползает в дом беда,
Все изменяя раз и навсегда,
Когда в глазах кружится потолок,
Когда земля уходит из-под ног,
Из дома выйти. В сумерки. В метель.
Туда, где ветер двери рвет с петель.
Идти напропалую, напрямик,
В глухом пальто, уткнувшись в воротник.
То медленно, то, ускоряя шаг, бегом,
Хватая воздух судорожным ртом.
Как с головою в омут, в петлю, в бой,
Не видя ничего перед собой,
Не глядя на прохожих и дома,
Не думая, чтоб не сойти с ума.

* * *

Резко поднявшись
нарушив молчанье предметов
равновесие
земли и неба
воды и огня
хлопнув дверью уходишь
нервной походкой
все дальше и дальше
исчезая в пространстве
в сумерках ночи
в толпе
и вот
уже совсем не видна

но еще долго
за тобой
тянется шлейф сожалений
обид
и привычек

* * *

Из каменных сот,
где душно и жарко
как в пекле,
двигаясь в мыле, в пене,
дойти до ворот городского парка,
чтобы часами бродить без цели
среди
давно не дающих тени
деревьев,
стоящих на карауле,
что ветви расправить едва успели,
чьи листья опали еще в июле.

И дальше,
в бреду, в забытьи, в запале,
идти,
задыхаясь от гари и пыли,
где небо, как лист раскаленной стали,
висит над домами.
Дома оплыли
как свечи из воска,
из стеарина,
пожухли
почти неприметно для глаза.
Идти по земле
и твердеющей глине,
приобретающей свойства алмаза,
железобетона.
Где птичьи стаи,
напоминающие Эриний,
клюют хлебный мякиш.
Идти, наблюдая
за четкостью и непрерывностью линий,
что делят надвое свет и тени
в наступающих сумерках,
проводящих
по небу, деревьям,
кустам сирени,
черту между прошлым
и настоящим.