А из пуза карапузы…

 

 

Безсюжетное повествование о существовании,
безсодержательных записок огрызки,
бессмысленные заметки о детках –
Просто вылилась капля чего-то,
мелковато, а все же работа...

 

 

 

 

Место действия – кровать.

Время действия – позднее утро.

Действующие лица – краснорожие в двойном экземпляре.

 

Наступило утро, солнечный круг взобрался на самую верхушку голубого небосвода и оттуда во все стороны разбрасывал свои лучи, высвечивая даже самые темные стороны окружающего мира. Птицы о чем-то своем бестолково защебетали. А два маленьких, но очень страшных индейца, заброшенных по воле рока в самый центр пагубной для их гордых душ цивилизации, в пуховые недра кроватей, таящих соблазны и опасности грядущих мгновений, проснулись. Сначала зашевелился индеец поменьше. Не открывая глаз и все еще сохраняя сон в недрах своего пухлого организма, он проворно вскочил на свои крепкие ноги и сразу же побежал куда-то вдаль, повинуясь древнему инстинкту своего быстрого и свободолюбивого племени, но, запутавшись в одеяле, рухнул вниз, после чего окончательно и бесповоротно пробудился. Пару секунд он лежал без движения, тараща глаза в потолок, препятствующий притоку природы в тесное жилище белых людей, потом его взгляд упал на другого индейца, мерно сопящего рядом, и в сердце проснулась нежность, которую он незамедлительно и обрушил на своего единственно уцелевшего в этом мире соплеменника.

После череды последовательных действий, в виде щекотания, обнимания, облизывания, постукивания, покрикивания в самое ухо пронзительным голосом маловразумительных слов, второй, самый большой и устрашающе лохматый индеец, задергал, наконец, ногами, пытаясь пнуть прямо в елозящую и громогласную цель, но после безуспешных попыток заныл:

– Ну, Гриша, отвали. Я спать хочу.

– Я не Гриша, я индеец – Человек-Паук – ниндзя – страшный зайчик-острый зуб. Понимаешь? – зловещим шепотом провещал ему в ухо Гриша.

В глазах собрата вспыхнуло понимание, стряхнув с себя остатки ночных сновидений, он быстро сел в кровати:

– Точно. И я – индеец, а я и забыл. Но я еще более сильно страшный, чем даже ты. Я ведь индеец – Джек Воробей, саблезубый монстр, угроза муравьев, пауков и динозавров. Веришь?

– Верю – тихо и серьезно ответили Человек Паук, ниндзя и страшный зайчик.

– Только никому об этом не говори – заговорщическим тоном предупредил Джек-Воробей, всеобщая угроза – А то они нас убьют. Они убили всех индейцев, и нас убьют, если узнают. А мы им не скажем и сами их убьем потихоньку. Да?

– Да. По одному, да?

– Да. Мы им отомстим. За всех других индейцев отомстим.

– Да. Отомстим.

– И заберем все их богатства, да?

– Да. И вкусности. Конфетки, шоколадки, да? Мармеладки еще.

– Да. – Физиономия Джека Воробья изобразила непреодолимую задумчивость – И маму тоже убьем. Надо, понимаешь, надо.

– Нет. Маму не надо. Я ее люблю.

– Я тоже. Что же делать? – он пошарил цепкими глазенками по потолку в поисках правильного решения – Хотя ладно, оставим ее прислуживать нам. Только ноги отрубим, чтоб не убежала. Но всех других убьем, ладно?

– Ладно.

Придя к соглашению, два маленьких, но очень страшных индейца наперегонки помчались в кухню, старательно прикидываясь обычными мальчиками. Ни одна черточка на их ясных гордых лицах не выдавала их роковой тайны, она хранилась в их горячих сердцах, и ничто не могло заставить их выдать ее – даже смерть, даже шоколадка, даже сто тысяч миллионов шоколадок… Разве что машина, как у Игоря, с клеткой, с инструментиками всякими, с солдатиком в кабине и портфельчиком сзади… Хотя нет, индейцы не продаются так задешево. Нет-нет. Нет, нет, нет! Ничто и никогда не заставит их выдать свою тайну. Хотя машина как у Игоря, с инструментиками, да еще с портфельчиком сзади… Да… Соблазн большой.

 

«Воспитание ребенка. Практическое пособие для молодых родителей».

Предисловие.

Ребенок не рождается, Ребенок случается, как извержение вулкана, как цунами, всегда неожиданно и внезапно, в день и час, которые остаются в памяти навеки как дата эпохального вселенского переворота. Реки меняют свое направление, горы осыпаются, небеса изменяют свой цвет. Мир обрушивается внезапно и бесповоротно, когда Ребенок появляется на свет, захлебывается пространством и говорит свое первое: «УАААА», и с этим уже ничего не поделаешь. Надо начинать жить заново. С Ребенком. И строить с ним вместе новый мир по новым правилам и законам...

 

У меня двое сынов, еще совсем ручных по малолетству, и еще одно чадо в ближайшей перспективе. Где-то рядом бурлит жизнь – общественная, вся сотканная из чужеродных элементов, хаотично передвигающихся в пространстве. Это словно другая планета. Я выхожу туда по нужде, с ног до головы укрывшись в непроницаемые доспехи, до меня доносится гул иноземных существ, говорящих на своем языке, но я не понимаю ни слова, только вижу чужое, не мое. Мое там, внутри, за железной дверью, за шелковыми занавесками, оно топочет разномастными ножками, выкрикивая на тарабарском диалекте тарабарские истины, и я внемлю им в благоговении, выискивая в нелепейших сочетаниях слов высшие смыслы, которых там нет, и никогда не будет, зато есть что-то другое, что называется утешением. Мое единственное утешение в этом тревожном и шатком мире, мое маленькое будничное счастье, затмевающее солнечный свет и бесконечность звезд… Я строю соломенный домик и оклеиваю стены его бумажными обоями, имитирующими каменную кладку. Стены трещат под порывами ветра. Но мое маленькое утешение – знать, что лишь я одна ведаю о хрупкости моего домика, а все остальные жильцы его так безмятежно дрыхнут под соломенными сводами его, свято веруя в их неприступность.