Басни нового века

Конь в пальто

Случается, порой находит блажь:
Утратив лоск, но следуя за модой,
Не соглашаясь со своей природой,
Из шкуры лезем вон и входим в раж,
Выпячивая хвастовство и одурь,
Присваиваем враз чужой типаж,
На посторонних наводя зевоту,
Не вписываясь в быт и антураж.
Ведь образ мнимый и довольно жалкий…

Но по порядку. Как-то раз на свалке
Видавший виды Конь нашёл пальто
Затасканное, траченное молью,
Изъеденное сыростью и болью,
И по годам тянувшее на сто,
А может, и на двести лет услуг.
Возликовав, отбросив напрочь плуг,
Примерил на себя судьбы подарок –
Пришёлся впору:
– Пресвятой Пегас!
Какая ткань! Какой изящный ворот!
Я покорю холмы, леса и горы!
На подиум! Настал мой звёздный час!

И в тот же миг (без авторских ремарок)
Пустился вскачь с находкой напоказ,
Забыв о пойле, о насущной пище,
Нацелив светлый взор в своё жилище,
Чтоб вынести всем модный приговор.
Торжественно ступил на скотный двор
И прямиком к Ослу:
– Гляди, дружище,
Какой наряд пошил я на заказ!
Не нужно громких слов и пылких фраз,
Ещё вчера я был почти что нищий,
Ты лишь скажи, не радую ль я глаз?!
– Увы, – сказал Осёл, – твой вид напыщен,
Ты выглядишь вполне себе нелепо.

– Да как ты смеешь?! Око твоё слепо,
Язык, Осёл, твой гнусен, вкус паршив,
Ты взглядом смерь, какой чудной пошив!
Озлился Конь, вдруг вымолвив свирепо:
– Прошу, Свинья, скажи, как на духу,
Не поддаваясь общему греху,
Изящна ты, тонка и грациозна,
Неужто сей фасон и сей загиб
Не бередят изысканный пошиб?

– Не в силах на тебя смотреть бесслёзно,
Сдается мне, что пот тебя прошиб, –
Прохрюкала Свинья претенциозно.
– Пальто, конечно, хоть и на меху,
Но одевать его в жару – курьёзно.

– Молчи, Свинья, ты мелешь чепуху!
По лоб в грязи, нечисто твоё рыло,
И ты не ультрамодное мерило!
Надулся Конь и бьёт копытом в грудь:
– Скажи, Коза, уж ты не обессудь,
Ведь стать моя важна и благородна,
Так, стало быть, и выгляжу я модно?

– Тебе не помешало бы рискнуть
И прикупить цилиндр непригодный,
Чтоб моде соответствовать сполна
И пугалом работать огородным.

– Уймись, Коза, ты спятила с ума!
Мне ваша шайка видится кошмаром, –
Взбесился Конь и дышит конским жаром,
Страдая от позорного клейма:
– Ступайте прочь, назойливые гнусы,
Вы лишены и ценностей, и вкусов,
Безвкусицы вас поглотила тьма!
Вам чужд удел портняжной субкультуры…

– Зачем Коню пальто? – вмешались куры,
– Коню к лицу изящество ярма.

– И мрачность шор, – вступил ансамбль уток,
– Нам кажется: настиг Коня недуг,
Похоже, он утратил свой рассудок.

– Наряд его внушает мне испуг,
И вносит в коллектив раздор и смуту, –
Пробормотал напыщенный Индюк.

Залаял Пёс:
– Прошу одну минуту!
Я предлагаю вывесить плакат,
Что Конь в пальто нам больше не собрат!
Чтоб обуздать надменного зануду,
Урежем сено, воду и овёс…

Лягнув копытом, Конь ушёл в закат.

Уж много лет минуло с той поры,
И хоть в плену мы модной мишуры –
Она цивилизации основа.
Но множатся и скотные дворы,
Пьют кровь эстеты, словно комары,
Пищат самозабвенно: Кто есть кто,
Кому к лицу ярмо, кому манто –
На вид всё это гнусно и не ново.
И грустью тяжкой сердце налито,
Ведь сколько средь людей зверья чудного,
И сколько среди них Коней в пальто.

Месье Баран, мадам Волчица

В иных поступках скрыта подоплёка.
Порой исход предвидя наперёд,
В попытке пыль пустить в чужое око,
Мы путаем свой статус, цель и род,
Пытаясь обойти с иного бока:
Кошель скупого вдруг зевнёт широко,
Поддастся замухрыш веенью мод,
И хилый враз удержит небосвод
Без тяготы и как бы ненароком,
Весь с головой уйдя в самообман.

За образцом не долго лезть в карман,
Случился раз прескверный анекдот:
В постройку, что зовётся «Ресторан»,
С налётом лоска, с изыском жеманства,
С уклоном кухни в вегетарианство,
Мадам Волчицу пригласил месье Баран.

– Какая честь, какой редчайший сплав!
Подобной парой можно лишь гордиться, –
Вертляво прошипел гарсон Удав,
– Прошу к столу пробраться потрудиться,
Сегодня полон зал, у нас аншлаг.

Месье Баран, придерживая фрак,
Сквозь лабиринт ведёт мадам Волчицу.
Изводит нерв досадливый зигзаг,
Минорит дух и искажает лица.
Повсюду гул, щегольство напоказ,
Забота чаевыми платежами,
Гарсоны извиваются ужами.

– Один момент! Спроворю ваш заказ! –
Сказал Удав и без иных прелюдий
Отменный овощ преподнёс на блюде
Под новоорлеанский мягкий джаз:
Кочан цветной капусты со шпинатом
И чудное свекольное ризотто.
Месье Баран ликует. С неохотой
Мадам Волчица взвыла:
– Пошловато!
Куда вкусней жуётся бинт и вата!
Я голодна, но ем не все подряд,
Вели подать хотя бы сервелат!

Покрыла стол каприза пелена,
Месье влюблён, мадам – раздражена.

– Я вас прошу, умерьте пылкий нрав, –
Шепнул месье Баран, – сей корм – порочен, –
И тут же закричал что было мочи:
– Второе подноси, гарсон Удав!

– Один момент! Заказ исполню мигом, –
Сказал Удав и преподнёс богато
Украшенный салат из авокадо
С печёной грушей, корном и булгуром,
Под бойкую, порывистую джигу.
Месье Баран ликует: «То, что надо!»
Мадам Волчица морщится:
– Халтура!
Питаться сим – большая авантюра,
Подножный корм последнего разряда!
От сей еды меня с души воротит,
Я голодна и жажду сочной плоти!

Вскипает кровь под градусом вина,
Месье влюблён, мадам – раздражена.

– Я вас прошу ослабить свой азарт, –
Шепнул месье Баран не без лукавства,
И бросил клич:
– Мы ждём иное яство,
Гарсон Удав, внимание, на старт!
– Один момент! – Со скоростью мустанга
Официант из недр ресторана
Доставил рататуй и рис с шафраном
Под знойное классическое танго.
Месье Баран с манерами гурмана
Расхваливает блюдо экстра-ранга:
– Чудной деликатес! Святая манна!
Мадам Волчица извергает рык:
– Да разве это блюдо? Просто пшик!
Цена же – оплеуха по карману.

С волнением Удав сглотнул кадык.
Волчица хищно смотрит на Барана,
Слюна течёт из пасти, блещет клык.
Лик обратился в жуткую гримасу:
– Я голодна и жажду крови с мясом!
Разверзнув пасть, под похоронный марш,
Поддавшись плотоядным выкрутасам,
Не в силах на инстинкт надеть узду
Набросилась Волчица на еду...
Барана перемалывая в фарш.

Затих оркестр. Пропитан кровью фрак.
Опущен занавес. На сцене полный мрак.

Мораль сей басни – сущностный демарш.
Понять себя – и гнёт, и волшебство.
Непросто, вмиг преодолев цензуру,
Взглянуть в себя, принять свою натуру,
Характер, душу, свойства, естество.
И если ты Баран, то нужно с толком,
Не строя из себя ни Льва, ни Волка,
Развить своё по сути мастерство,
Постичь свой рок, взяв чётко на заметку
С кем есть блины, а с кем идти в разведку,
С кем разделить обед, и чтоб при этом
Не сделаться самим его обедом.

Лука и Филипп

Сомнений нет, ответит первый встречный:
«Надежда испускает дух последней».
Всё это – околесица и бредни,
Жива она и будет жить извечно,
И с каждым годом яростней, зловредней,
Она хитра, она бесчеловечна,
Её «корыстью» головы вскружили.
Известно и всезнайке и невежде:
Не в силах бросить вызов этой силе
Все те, кому не стать, увы, как прежде,
Кого терзали, голодом морили,
И даже, кто одной ногой в могиле,
Другой привязан накрепко к надежде.

Но к сути перейдем, она сурова…

Мела метель в одном уездном граде,
По набережной гордо, при параде,
Расфранченный, как марьяж тузовый,
За гуманизм приставленный к награде
Шёл коммерсант. Ему бедняк навстречу:
– Прошу простить, подайте Христа ради,
Сковал мороз в студёные оковы,
Не ел три дня, молю по-человечьи…
– Отстань, – вскипел делец, – сюжет не новый,
Как банный лист к ногам моим прилип,
Ты – пагубный общественный полип!
Кто не работает – не потребляет пищу!

– Неужто это ты?! – вскричал вдруг нищий, –
Я сразу не признал тебя, Филипп.

– Лука? Не верю я своим глазищам!
Какой недуг тебя вовсю расшиб?
Мой друг, ты был взращён в тепле и в лоске,
Не ведал голода и, начиная с соски,
Превосходил во всём ты мой уклад.
Умом вполне был выпуклый, не плоский,
Как удалось судьбе на новый лад
Скроить тебя и нарядить в обноски?

Воспоминаний сладких отголоски
Порой осиным полчищем жужжат…

– Что мне ответить, друг ты мой родимый,
Хоть мы с тобою в час благополучный,
Как ноготь с пальцем были неразлучны,
Пути Господни неисповедимы,
Сегодня я в нужде, а ты – богат,
И к этому пришёл я своеручно.
Супружница моя, изведав боль,
С натугою следит за ветхим домом,
В нём паутина, затхлость, голь да смоль,
Он вовсе не чета твоим хоромам,
Там прусаки, а денег нет на дуст.
Кафтан изъело время, шапку – моль,
Не мог бы, состраданием ведомый,
Ты сумму мне занять на хлеб да соль?

Филипп ногою вызвал снега хруст:
– Мой денежный баланс сошёл на ноль.
Увы, я как назло сегодня пуст.
Ты вот что, друг, назавтра соизволь
Наведаться ко мне, наутро, к сроку,
Живу я тут, совсем неподалёку,
Примерно в метрах ста, – и весь в снегу,
Прибавил шагу и, расправив плечи,
Пробормотал под нос: «Я рад был встречи,
Дела горят, я завтра помогу».

Кружит, летя с небес, снежинок рой.
Деревья спят в морозном серебре.
Ослабла ночь. Чуть свет уж на дворе
Лука стучится в дверь:
– Филипп, открой!
Зубами лязгает в изорванной одёжке:
– Четвёртый день во рту и хлебной крошки
Я не держал…

– Лука, Господь с тобой, –
Сказал Филипп с предельной неохотой:
– Сегодня я засеянный работой,
Ты вот что, друг, зайди-ка через день.
Я понимаю, твой уклад не сладок,
Однако ты войди в мой распорядок,
К тому же, извела меня мигрень,
И вместе с ней давления упадок.
Я жду тебя на ужин к четвергу,
Дела горят, днём позже помогу.

Мороз окреп. Протяжный и густой
Из труб печных клубится сизый дым.
Настал четверг. Как во врата к святым
Лука стучится в дверь:
– Филипп, открой!
Прозяб, ополовинился, иссох:
– Желудок сжался, тяжко сделать вдох,
Подставь плечо…

– Лука, Господь с тобой, –
Сказал Филипп расплывчато, протяжно
И челюстью орудуя вальяжно,
Разжёвывая бутерброд с икрой.
– Я ощущаю боль твоего изгойства,
Однако ты пойми моё устройство,
Хоть стол сегодня ломится от блюд,
Я принимаю благородный люд,
Визит же твой доставит беспокойство.
Ты вот что, друг, зайди через неделю,
Я не останусь пред тобой в долгу,
Возня сегодня, нервы на пределе,
Дела горят, я позже помогу.

Гласит молва: «Всё в Господа руках».

Прошла неделя в том уездном граде.
По набережной, гордо, при параде,
Спесивый, разодетый в пух и прах,
За гуманизм приставленный к награде,
Идёт Филипп, душа его полна
Парами благородного вина.
Он ныне пьян, умилен и растроган,
И хочет проложить дорогу к Богу
Подарком щедрым. Цепко, сквозь пургу,
В кармане теребя свою деньгу,
Глотая хлопьев хлад и ветра вой
Филипп стучится в дверь:
– Лука, открой!

Послышался дверей протяжный скрип.
– Вы кто? – раздался хворый женский хрип.

– Филипп, я друг Луки, мы с детских лет,
Водили дружбу, были неразлучны,
Он светлым был, я скованным и тучным…

– Зачем пришли? До вас нам дела нет.

– Простите, я предельно не докучно
Зашёл преподнести кошель монет…

– Кошель монет? Господь послал Вас свыше!
Я верила, молитвы Он услышит,
И вот чем Бог обильно отплатил.
Я, верно, буду с вас сдувать пылинки,
Вы первый, кто подал нам на поминки.
Бедняга мой, вчера, лишившись сил
От голода, упал в подвал, где мыши,
И в их общине дух свой испустил.
Теперь, возможно, над трухлявой крышей
Витает он блаженно в облаках,
Гласит молва: «Всё в Господа руках».
В душе моей вы на высокой нише,
Щедрот я ваших не забуду ввек,
Ступайте с Богом, добрый человек.

Моральный выбор – это риск и страх,
Ядро натуры, личностная база,
Наш каждый шаг с другим взаимосвязан,
И каждый должен для себя решать:
Жить свято правдой либо привирать?
Как поступить: враз окатить отказом,
Иль медленно надеждой убивать?

Княжна Мартышка

Доводится нам дар бесценных дней
Влачить в плену причудливых апатий:
Не принимая внешности своей
Бросаем вызов «божьему проклятию»,
Теряем соразмерность восприятия
И видимся себе в разы новей,
Подтянутей, милей, голубоглазей,
Вставляя линзы, впитывая мази,
Приняв гастрономический запрет
Издерживаем тело на диете,
Чтоб выставить себя в прекрасном свете.
Что образ светский? – Суета сует.

Историй схожих видел мир немало…

В трюмо уткнувшись накануне бала
Княжна Мартышка, выпив два бокала,
Старательно наводит марафет.

– Уж верно молвят: имидж не игрушка,
На радость взглядам я сотворена,
Пожалуй, пригублю ещё вина
И лихо оторвусь на всю катушку,
Пленительна, роскошна я, стройна.
Чтоб тонко соответствовать наряду
Накрашу-ка пурпурную помаду,
А над губой кокетливую мушку
Употреблю. Ну, разве я не душка!
И пусть посмеет старый Граф Жираф,
Меня причислить к низшему разряду,
А сам нечуток, вычурен и ржав,
Он неуклонно, раз пятнадцать к ряду
Привиливал ко мне, влача костыль,
Молил в слезах, устроил клоунаду,
И приглашал исполнить с ним кадриль.
Сдаётся мне, с таким не будет сладу,
И пылкость чувств в нем тлеет, как фитиль.
Признаться, сей напор был неожидан,
Он верно на меня имеет виды,
Недужливый, хворой пятнистый шпиль.

Снимает бигуди, наносит пудру.

– Уж верно приглашён золотокудрый
Барон фон Лев. Изволит он явиться
С супружницей своею – светской Львицей,
Хоть корчит вид наигранно-премудрый,
Она – подобострастница и льстица.
На что сдалась ему сия девица?!
Ведь он раз двадцать, тайно, но игриво,
Задел меня своей кошачьей гривой,
Сухой проформы перейдя барьер.
Не новость, что подобную интимность
Являют лишь с расчётом на взаимность.
Он словно зверь, покинувший вольер.
Признаться, уловила я флюиды,
И верно, на меня имеет виды
Подтянутый, всевластный кавалер.

Корсет надет, примеривает платье.

– Уж верно, не отмечен схожей статью,
На ладан дышащий уже не первый год,
Горбатый землекоп Виконт де Крот.
Богат, как Крез, якшается со знатью,
И ест в три горла, словно наперёд
Зубами роет сам себе могилу,
Ему бы рассказать про душ и мыло,
Ведь снюхаться с ним – гордость и почёт.
Набрёл он раз на золотую жилу,
С тех пор богатство утеряло счёт.
К тому же он прекрасный краснослов,
И давеча пленял сердца речами,
И жадно поедал меня очами,
И приглашал в десяток нумеров.
Признаться, я вскипела от обиды,
Но явно на меня имеет виды
Завсегдатай изысканных столов.

Надет эгрет, в попытке козырнуть,
Колье из бусин драпирует грудь.

– Уж что не говори, а вкус мой прян,
И верно мать-природа ликовала,
В меня его вложивши до отвала,
Мне, помнится, шептал Халиф Фазан,
Что чувством стиля вмиг околдовала,
Хоть он и искушён – видал немало,
Брезгливый, привередливый гурман.
Галантный птах, со мной всегда на «вы»,
Когда я от жары изнемогала,
Он хвост свой распустил, как опахало,
Обмахивая с ног до головы,
Бесхитростно, держась не в центре зала,
А в уголке, примерно в трёх шагах.
Признаться, для меня он будто идол,
И, верю, на меня имеет виды
Тактичный разнопёрый «падишах».

Портрет почти готов, средь знойных дум
На шею струйкой брызгает парфюм.

– Уж верно позовут меня на бис,
Чаровница, сегодня я в ударе,
Шептаться будут дамы в будуаре,
Как я завоевала титул «Мисс»,
И будет сожалеть Маркиз де Лис,
О том, что он со мной, увы, не в паре,
Ведь как-то раз ко мне из-за кулис
Явился в романтическом угаре,
Божился в чувствах щедро, напоказ,
Рычал на взводе, выл самозабвенно,
И руки целовал попеременно,
И даже обещал мне в дар алмаз.
Хоть больше ни его и ни алмаза
Глазами я не видела ни разу,
Сей «благородный» жест меня потряс.
Признаться, этот трюк умело выдан,
И вроде на меня имеет виды
Коварный, плутоватый ловелас.

Уж верно молвят: имидж – не игрушка…

Вдруг донеслось с парадного двора:
– Девятый час, сударыня, пора, –
Оповестила Фрейлина-Кукушка.

По бархату ажурного ковра
Княжна Мартышка, как по трафарету,
Прошла во двор походкой от бедра,
И вмиг засуетились кучера,
И понеслась молва по белу свету,
И донесли истории ветра
До нас приказ её: «Карету мне, карету!».

Мораль вполне ясна и нехитра:
Чем мельче смехотворная натура,
Тем тщательней фантазии игра,
Маниакально, в глубине нутра
Ваяет совершенную скульптуру:
Безбожнику внушает, что он свят,
Плешивому дарует шевелюру,
Коротышу – высокомерный взгляд.
И пусть самодовольством мы пьяны,
Мы полагать себе вполне вольны:
«Чужое око прелесть в нас узрело!».
И смотрим на себя со стороны
Так, словно разом очи всей страны
На нас имеют виды. До предела
Нас превозносят, чтут, нам нет цены!

А между тем: кому до нас есть дело?

Раба любви

Любовь слепа, любовь натуру гложет,
Любви лета покорны и сословия,
Любовь ввергает в дикие условия,
Любовь была, любовь ещё быть может…
Любовь и во грехе, и в богословии,
Любовь изводит до седьмого пота…
Но перейдём от фазы предисловия
(Пока на слушателя не нашла дремота)
К палитре чувств – она стара, как мир,
Её воспел в наследии Шекспир,
Гуно же разыграл её по нотам.
Итак, представим: ночь, звучит клавир,
Лягушка без ума от Бегемота.

– Прошу простить, не высвободив злость,
Поскольку я – ночной незваный гость,
Точнее, гостья. Выскажусь я лестно,
Не придавая длительность речам,
Мой Бегемот, да будет всем известно,
Что слёзы лью украдкой по ночам,
Не допуская сон к своим очам,
Вздыхая тяжело на серп небесный.

Состроил Бегемот дурную мину:
– У этих воздыханий есть причина?

Лягушка, душу всю вложивши в фразу,
Простёрла руки, словно при мольбе:
– Конечно, есть, она в... [...]

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в декабре 2018 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2018 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2018 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.