Окно в Энцелад

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за август 2023:

 

На чтение потребуется 10 часов | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Истошный вопль, полный боли и отчаяния, взорвал тишину и бросил Хольмберг и Монтану в дрожь. Стекла зазвенели, громкий звук шевельнул лепестки пламени на свечах, стоящих на столе посреди гостиной. Через мгновение они выпрямились – и вновь горели плавно, неподвижно, будто не замечая корчащегося на паркетном полу человека.

Иволгин, упав на колени, схватился за голову и снова закричал. Боль рвала мозг в клочья нейрон за нейроном; иглы, острые, как лазерный скальпель, пронизали голову насквозь от глаз к затылку, от темени к гортани. Зажмурившись, сжимая виски ладонями, он ревел и выл до хрипоты в горле, но адская боль не отпускала, едва не лишая сознания. Рвотный позыв свел утробу в спазме, мужчина зажал рот, пытаясь удержать отрыжку. Новый приступ боли заставил отнять руку ото рта, и содержимое желудка зловонным потоком хлынуло на пол.

Джеймс и Линн стояли рядом, парализованные страхом, бледные, дрожащие от ужаса, и наблюдали за сподвижником, извивающимся в судорогах. Они ждали своей участи, ибо были повинны в содеянном не меньше, чем Дмитрий, и знали, что кара скоро постигнет и их.

– П-прости, Господь… великий и в-всемогущий… прости, – лепетал тот, превозмогая боль и страх. – Только п-по неведению… никакого умысла, прости…

Внезапно буря стихла, наступил неожиданный пугающий штиль. В голове прозвучал строгий, но вместе с тем мягкий и участливый Голос:

«Велел ли я тебе убивать Сергея Штейна?»

– Нет, Боже милостивый и милосердный, не велел!

«Так почему же ты сделал это?»

Иволгин затрясся в рыданиях и схватился за голову, которую опять пронзили миллионы игл. Вопль отчаяния вырвался из глотки, но стих в тот же миг, когда исчезла боль.

«Отвечай на вопрос!»

– Прости меня, Господи, прости, – сквозь всхлипы выдавил мужчина, – дьявол попутал… я думал, что делаю тебе… во благо.

«Убийство есть грех!»

И вновь огненные ножи принялись кромсать мозг. Истошный крик сотряс стены.

«А убийство такого, как Штейн – грех вдвойне, – мягко сообщил Голос, прекрасно слышный сквозь боль. – Он, Смолов и другие им подобные – на вес золота. Убивать их нельзя! Ни при каких обстоятельствах!»

 – Да, Боже, да… прости, умоляю…

«Полагаешь ли ты, что я не смог бы убить его сам, если бы мне нужна была его смерть?» – грозно вопросил Голос.

– Ты всемогущ, о Великий! – Иволгин тяжело дышал; боль отпустила, но могла вернуться в любое мгновение. – Ты всемогущ и, конечно, смог бы лишить жизни любого. Но я жалок и ничтожен, я неверно истолковал твою волю, прости меня, Господь милосердный, сжалься… Одно лишь недомыслие толкнуло меня на этот грех, клянусь тебе!

Ответом была волна невыносимой боли, захлестнувшей мозг. Голос Дмитрия сел, горло болело, кричать он больше не мог. Он повалился на пол, принялся дергать ногами и молотить по дубовому паркету кулаками.

Когда боль отхлынула, Иволгин произнес хрипло и заикаясь:

– Боже… Боже… п-пощади, мы же с-сделали то, что ты п-приказал, и Окно открыто, все как ты в-велел. Мир теперь совсем иной, а с-скоро изменится еще б-больше. Смилуйся, Христос милосердный, п-пощади, я искуплю… мы искупим…

Когти яростно вонзились в мозг, Дмитрий захрипел и выкатил глаза.

Линн наблюдала за муками сподвижника и судорожно сглатывала. Джеймс тяжело дышал и обильно потел.

Вскоре Иволгин затих, но его слабые стоны и редкие всхлипы продолжали доноситься до слуха пророков. С трудом перебирая руками и ногами, он отполз прочь от освещенного участка гостиной, забился в угол и свернулся клубком, едва видимый в полутьме.

Линн не услышала никаких голосов. Внезапная волна дикой боли повалила ее на пол, заставила истошно завизжать. Несколько секунд спустя рядом с ней рухнул Джеймс, его гортанный вопль смешался с ее визгом в страшную какофонию, которая наполнила собой темные комнаты виллы. Лежа в углу, Иволгин наблюдал за своими сподвижниками, принимавшими кару Господнюю, и отчаянно молился за их искупление.

Бог милосерден. Бог простит.

Никто не знал, сколько прошло времени, прежде чем все кончилось. Просто в какой-то миг вдруг стало тихо – иссякли стоны, угасли крики; теперь слышалось только тяжелое дыхание трех человек. Но вскоре стихло и оно.

Когда три пророка пришли в себя, они поднялись на ноги и обняли друг друга.

– Господь простил нас, – шепнул Иволгин сквозь слезы.

Остальные покивали, соглашаясь. В этот миг в их головах прозвучал Голос:

«Вы потрудились на славу, дети мои».

Иволгин воспрял, вскинул голову к потолку и произнес благодарственную молитву. Голос продолжал:

«Вину за ошибки вы почти искупили. Осталось сделать совсем немногое».

– Только прикажи, Господь всемогущий, – воскликнул Дмитрий, – только прикажи, и мы сделаем все!

«Похвально. Тогда слушайте внимательно. У нас возникла небольшая загвоздка: Максим Смолов отвернулся от меня, я не слышу более его молитв. Очень важно, чтобы он обратился ко мне и начал молиться вновь».

– Да, о Великий, мы немедленно отправимся…

«Слушай и не перебивай! Смолов не единственный, кого непременно следует привести ко мне. Скоро вы узнаете имена нескольких необращенных человек помимо него, для которых вы тоже должны открыть Окно. Это очень и очень важно! Но если хоть один волосок упадет с их голов…»

– Мы усвоили урок, Господь великий и милосердный, и не повторим прошлых ошибок. Клянусь!

«Посмотрим. А сейчас вы заснете и получите все сведения, которые могут вам пригодиться».

– Благодарим тебя, Боже! – воскликнули хором три пророка.

Они разомкнули объятия и загасили свечи. Потом прошли каждый в свою комнату, благо в этом доме их было предостаточно, и легли в кровати. Через несколько минут их веки обрели свинцовую тяжесть и сами собой закрылись, плотное покрывало сна заволокло их разум и унесло в неведомое далеко.

 

 

*   *   *

 

Какого цвета бывают звездолеты? Синего? Нет… или, может, черного, как ночное небо? В фантастических фильмах космические корабли обычно изображаются в стальном сером цвете. Значит, лучше брать серый…

Так рассуждала Лидочка, пока сидела над листом ватмана и решала, как ей правильно раскрасить звездолет, который она только что изобразила карандашом. Корабль направлялся к огромной светло-желтой планете, опоясанной шикарным кольцом, – ее недавно показывали по телику, – а вокруг пролетали хвостатые кометы, вращались многочисленные спутники (Лидочка слышала, что у этой планеты их целых восемьдесят два!), вдали пылало солнце, и все это – на усыпанном звездами фоне. Раскрашено было все, кроме звездолета.

– Тоня, новости начинаются! – раздался из гостиной голос дедушки.

– Да, Коленька, только чай налью, – отвечала бабуля из кухни, – тебе с сахаром или с вареньем?

– С вареньем, но малиновым.

Лидочка жадно сглотнула: малиновое, ее любимое! Решила, что дорисует, закончит подарок маме ко дню рождения, и наведается к бабуле, выпросит еще порцию. Полчаса назад она уже умяла чарочку варенья с печеньями, но так хотелось еще. Ради новой порции она согласна была глотать противный горький чай.

Лида взяла из коробки серый карандаш и принялась раскрашивать звездолет. Старалась накладывать штрихи осторожно, чтобы не выйти за границы контура. Работала сосредоточенно, высунув кончик языка от напряжения. Слышала, как из кухни в гостиную прошаркала бабушка, потом донесся звон посуды, пока она раскладывала чашки, ложки и блюдца на стол. Услышала, как дедушка поблагодарил за чай. Они перекинулись парой фраз о чем-то непонятном, посмеялись, а потом из телевизора заиграла знакомая музыка: так всегда начинается программа новостей, которую они, как ни странно, любили больше мультиков и всегда садились смотреть в шесть часов. Вдруг музыка оборвалась на середине и стало тихо. Но Лидочка не обратила на это внимания, она продолжала увлеченно раскрашивать звездолет, предвкушая момент, когда сможет похвастаться готовым рисунком перед бабушкой и дедушкой, а затем наконец подарит его маме. И та, конечно, обалдеет, обнимет Лиду, поцелует, и долго не будет отпускать. И может, даже заберет жить к себе!

Через одну или две минуты из гостиной вновь донесся звук телевизора – речь диктора зазвучала, начавшись на полуслове, будто телик сначала выключили и только что вновь включили. Но Лидочка не слушала, она накладывала последние штрихи на огромный рисунок. Он был почти готов.

Прошло еще несколько минут, прежде чем она отложила карандаш и выпрямилась над столом. Затем забралась на стул и посмотрела на плод своих стараний с высоты – просто здорово! Мама будет дико довольна! Улыбаясь, Лидочка слезла со стула, взяла в руки лист ватмана и вышла из комнаты.

В гостиной бурчал телевизор, бабушка с дедушкой сидели в креслах, на звук шагов не обернулись, наверное, не услышали.

– Бабуля, вот! – звонко воскликнула девочка, разворачивая лист.

Но Антонина Васильевна сидела неподвижно и смотрела на телевизор. Выглядела она странно, не так как всегда, – это Лида заметила сразу. Поначалу удивилась, а потом ей стало жутко: показалось, будто бабуля умерла, хотя на самом деле она была жива: моргала, дышала и даже что-то бормотала.

– Бабуля! – позвала Лида, но бабушка не отзывалась. Только смотрела в экран и шептала. Девочка попробовала еще: – Бабуля…

Молчание. Лидочка подергала ее за рукав, и тогда бабушка наконец повернула к ней лицо, уставилась странными пустыми глазами. Девочка испуганно попятилась.

– Что? – спросила бабуля голосом, который было трудно узнать.

Лидочка заново развернула лист ватмана и едва слышно выдавила:

– Вот… нарисовала маме…

– Отстань, – ответила на это бабушка, словно не заметив рисунка, отвернулась к телевизору и принялась шептать.

Лида растерянно посмотрела на дедушку. Тот тоже выглядел странно: пялился в стену, устроив руки на подлокотниках кресла, и не двигался. Девочка приблизилась к нему и поняла: он тоже что-то говорит, но так тихо, что почти ничего не слышно. Лидочка шагнула вплотную к креслу, и до ее слуха донеслись чудные старинные слова, но некоторые из них она узнала – слышала их часто от бабушки, когда та читала ей сказки.

– Деда, смотри, я маме нарисовала…

Девочка развернула лист, но дедушка даже не взглянул и вообще ничего не сказал. Она подергала его за рукав, но ответа не последовало. Потянула за руку – дедушка мягко высвободил ладонь и вернул ее на подлокотник.

– Ну что вы все молчите! – обиделась Лида и топнула ногой. Бабушка с дедушкой этого, казалось, не заметили вовсе.

Насупившись, она свернула ватман трубой и затопала в свою комнату. Упала на кровать и зарыдала, уткнувшись лицом в подушку. Ей стало обидно: теперь и они не хотят с ней быть. А потом стало страшно: ведь это так на них не похоже, особенно на бабулю, которая от нее почти не отлипала. Наверное, они заболели или получили солнечный удар, которым бабушка вечно ее пугала, если на улице в ясную погоду Лида снимала панамку. А сегодня вон какое пекло с самого утра.

Отрыдавшись, Лидочка встала и вытерла слезы, а потом подхватила свернутый трубой рисунок и снова пришла в гостиную. По телевизору шел дедушкин любимый сериал, но он не смотрел на экран – он смотрел в сторону и по-прежнему что-то шептал. Бабуля сидела, уронив голову на грудь. Показалось, что она заснула. Приблизившись, Лида поняла, что это не так. Бабушка просто уставилась себе в колени, ее губы беззвучно шевелились. Девочка подергала ее за руку и позвала по имени, но в ответ услышала, как и прежде, короткое бесстрастное «отстань». Дедушка просто молчал и вообще никак на внучку не реагировал.

Точно, заболели солнечным ударом, с отчаянием заключила Лида и решила позвать на помощь тетю Галю, соседку по лестничной клетке, чтобы та позвонила врачам из скорой помощи.

Лидочка одела сандалии и, зажав ватман под мышкой, вышла из квартиры. До кнопки звонка соседской двери она не дотягивалась, а потому принялась стучать. Затем барабанить. Но никто так и не открыл, хотя, как говорила бабушка, тетя Галя пенсионерка, и у нее болят ноги, и из дома она почти не выходит. Тогда Лида спустилась на два этажа ниже. Там жила Аня – подружка, с которой они частенько играли во дворе, хотя та была на два года ее старше. Постучала – тишина. Подергав за ручку, Лида обнаружила, что дверь не заперта. Бабушка говорила, что без спросу заходить в чужие дома нельзя, но бабушке теперь требовалась помощь, а значит, Лидочку ругать не будут.

В прихожей пахло горелым, из кухни валил дым. Лида прошла внутрь и заглянула в кухню. За столом сидела Анина мама тетя Лариса, в руках держала мобильник, но смотрела не на экран, а прямо перед собой. Ее губы шевелились, она что-то шептала, но в остальном сидела неподвижно. На плите стояла кастрюля, из которой валил дым, в ней что-то предостерегающе потрескивало. Лида поняла, что скоро здесь будет пожар. Морщась от едкого, прогорклого дыма, она прошла в кухню и выключила под кастрюлей газ, а потом распахнула окно. Тетя Лариса всего этого словно не заметила. Ее глаза были похожи на глаза бабули, и Лиде стало страшно. Она позвала женщину, подергала за рукав халата, но та даже не взглянула на нее, только бросила короткое «уйди» и продолжила шептать.

В гостиной Лидочка обнаружила дядю Мишу; тот лежал на диване, смотрел в потолок и тоже что-то бормотал. Телевизор был включен, на экране футболисты гоняли мяч.

В спальне на кровати, скрестив перед собой ноги и прислонившись спинами к стене, сидели Аня и ее старший брат Рома. Между ними лежал планшет, из которого тянулся провод с наушниками – один в ухо Роме, другой Ане. Лидочка жутко испугалась, когда поняла, что и с подружкой, и с ее братом что-то приключилось; похоже, их всех, как и бабушку с дедушкой, прихватил солнечный удар. Аня и Рома сидели неподвижно, смотрели прямо перед собой и тихо говорили, – но явно не друг с другом. Аня ответила на приветствие подружки и даже сообщила, что с ней все в порядке, но попросила уйти и не мешать. Когда Лидочка поинтересовалась, что та делает, Аня ответила:

– Я молюсь.

Лида поняла: случилось что-то ужасное. Снова захотелось плакать, но она сдержалась. Подумала, что надо попробовать позвонить маме, но она не знала ее номера наизусть. Его могла знать бабушка, но та не желала разговаривать со своей внучкой. Зато Лида помнила адрес того места, где мама работает, и решила просто прийти к ней и все рассказать.

Покинув Анину квартиру, Лида спустилась на первый этаж и услыхала крики из-за двери. Она узнала голос дяди Егора.

– Даша, господи, что с тобой? – кричал он. – Очнись! Что ты творишь?!

Женский голос в ответ прозвучал слишком тихо, и Лида ничего не услышала.

– Как это «отстань»! – продолжал бушевать дядя Егор. – Что ты делаешь? Чего? Молишься?! Ты в своем уме? – Что-то неразборчивое женским голосом, потом мужчина закричал: – С каких пор, я спрашиваю, а? Ты когда в последний раз в церкви была?

Раздался грохот, громкий топот и снова мужской крик:

– Я звоню в скорую, ты явно не в себе!

Лида вздохнула и, зажав рулон ватмана под мышкой, вышла из подъезда на улицу.

Несмотря на то что уже вечерело, солнце пекло почти как в полдень. Вокруг стояла тишина, со стороны улицы доносились гул моторов и сигналы машин. Людей во дворе почти не было. Лидочка поняла, что забыла свою панамку дома. Она не желала получить солнечный удар и стать как бабуля с дедой, а потому развернула лист ватмана и накрыла им голову. Придерживая его за края, она зашагала прочь со двора.

Когда Лида оказалась на улице, ей снова стало страшно: она же никогда в одиночку со двора не выходила, ей не разрешали, а здесь – настоящая улица: машины, грузовики, автобусы, а на тротуаре люди. Незнакомые! Многие шли по своим делам насупленные, торопливые, с хмурыми, даже злыми, лицами. Другие гуляли неспешно, беззаботно. Попадались даже влюбленные парочки, держащие друг друга за руки или идущие в обнимку. Все эти люди, и злые, и веселые, озадаченно косились на некоторых пешеходов; те тоже заболели солнечным ударом, как бабуля с дедушкой. Некоторые из них стояли, прислонившись спиной к стене дома, или прямо посреди тротуара на пути у прохожих, смотрели перед собой или на небо и тихо бормотали странные слова. Встретился один в оранжевом жилете, который сидел прямо на асфальте и смотрел в свои ладони, – он тоже что-то шептал. Лида старалась не обращать на таких людей внимания, потому что тогда ей становилось очень страшно, – и не только потому, что она идет через город одна. Кстати, а куда надо идти?

Лидочка обратилась к первой встречной тетеньке и попросила показать дорогу до Литейного проспекта. Та махнула рукой в сторону набережной, а потом направо, но при этом удивилась и сказала, что пешком туда идти очень долго и что быстрее будет дойти до станции метро «Улица Дыбенко» и доехать оттуда до станции «Чернышевская». Лида сказала, что у нее нет денег и что лучше пешком. Тетя нахмурилась и спросила, где Лидины родители, но Лида ответить не успела – у тети зазвонил телефон, и та увлеклась разговором.

Лидочка пошла дальше. Солнце пекло, и она старалась держаться тени. Заболевших солнечным ударом она обходила с опаской: уж больно страшно выглядели их пустые глаза. Лидочке вспомнились чучела медведей, оленей, выдр и прочих зверюшек, которых она как-то раз видела в природоведческом музее: у заболевших глаза были похожи на глаза чучел. На пути к набережной, когда переходила дорогу и ждала зеленый у перекрестка, услышала, как дяденька громко кричит в телефон:

– Женя, что с детьми? Что с ними? Как это «молятся»? – Потом молчание, нетерпеливое угуканье и снова громким голосом, почти крича: – Я уже двоих таких на улице встретил, похоже, город накрыло инфекцией, звони в скорую, срочно!

Загорелся зеленый, поток людей двинулся через дорогу. Послышался вой приближающихся сирен, и пару секунд спустя из-за поворота появились две кареты скорой помощи в сопровождении полицейской машины. Кортеж промчался по разделительной полосе. К этому моменту Лида успела перебраться на противоположную сторону.

Спрятавшись под тень, она продолжила путь. Ватман снова свернула трубой и понесла в руке. Вскоре она добрела до Октябрьской набережной. Спросив дорогу у прохожих, взяла вправо и пошла вдоль железной ограды, за которой весело плескалась Нева. Здесь от жарких лучей спрятаться было негде, и Лиде пришлось вновь использовать подарок маме в качестве зонтика. По дороге ей повстречались еще несколько солнечноударенных, но Лидочку это вовсе не удивило: солнце светило ярко и пекло вовсю, а рядом ни тенечка. Бедные мужчины и женщины и даже двое подростков – кто с мобильником, кто с планшетом – стояли или сидели прямо на асфальте. А была еще парочка, которая неспешно брела по тротуару, но оба выглядели, как чучела в музее, и беспрестанно что-то шептали. То в одну сторону, то в другую проносились машины скорой помощи, полиции и даже пожарников, и от воя их сирен закладывало уши.

Один дяденька, у которого она спросила дорогу, сказал, что идти надо до моста Невского, а потом перейти по нему реку, но до Литейного проспекта еще очень, очень далеко. Когда Лидочка миновала Финляндский мост, она поняла, что дальше идти не может. Ноги ужасно болели, жутко хотелось пить, кожа на руках жглась, будто по ним прошлись крапивой. Девочка остановилась и огляделась по сторонам – ни тени, ни скамейки. Тогда она села прямо на асфальт и прислонилась спиной к горячему каменному парапету, спряталась от жарких лучей под развернутым ватманом.

Снова накатила волна страха: она так долго находилась под солнцем, что запросто могла схлопотать удар и стать как бабуля – со стеклянными глазами, неживая, бормочущая. Б-р-р-р… жуть! Только не это! Надо дойти до мамы, и мама поможет, спасет, она добрая и сильная. Только капельку отдохнуть и: «Р-ротападъе-ом!», как кричал дедушка по утрам, когда будил ее в садик.

Лидочка посидела еще несколько минут. В горле пересохло, язык прилип к небу, и начала болеть голова. Захотелось спать; она сделала над собой усилие и попыталась крикнуть самой себе: «Р-ротападъе-ом!», но губы прилипли друг к другу, и сил размыкать их не осталось. Она молча сбросила с себя ватман, собираясь подняться на ноги, но замерла от удивления, увидев прямо перед собой высокого дяденьку с длинной русой бородой и добрыми синими глазами. Он смотрел на нее сверху вниз и тепло улыбался.

– Привет! – сказал он и наклонился ближе. – Тебе плохо?

Лидочка помотала головой и невольно улыбнулась в ответ.

– А я тебя знаю, – весело объявил бородатый дядя и присел возле нее на корточки, – Ты ведь Лида Гонцова, верно?

Девочка покивала и удивилась:

– А откуда вы меня знаете?

– Мне про тебя рассказывала твоя мама, – ответил дядя и протянул ей руку. – Я ее друг, она попросила помочь тебе, мама сейчас очень занята.

– А я иду к ней на работу, – морщась от сухости в горле, сообщила Лидочка, – уже полпути прошла.

Она оперлась на большую твердую ладонь и поднялась на ноги.

– Тебе не нужно идти пешком. Смотри, вон там моя машина, я тебя отвезу.

Дяденька указал на припаркованный у бордюра маленький синий автомобиль.

– А как вас зовут? – подозрительно поинтересовалась Лидочка.

– Я дядя Дима, работаю вместе с твоей мамой.

– А-а-а, ну ладно.

Солнце пекло уже не так сильно, но день клонился к вечеру, и идти предстояло еще долго, а Лидочка очень устала. Потому она свернула рисунок трубкой и сказала:

– Ладно, давайте поедем. Мама еще на работе?

– Да, ждет тебя, чтобы отвезти к себе домой.

– Ура!

Дядя Дима взял девочку за руку и повел к машине... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в августе 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: