Из книги «Петитом птиц»

* * *

Белое снежное поле,
Чёрный нахохленный лес.
По небу всадники что ли 
С копьями наперевес. 

Дальше овраг. Или круча.
Речка. Засада ГАИ.
Низколетящие тучи
Всё продолжают бои. 

Схлыньте, ретивые рати,
Хватит разборок и смет,
Как это время растратить
На достиженье побед. 

Хватит судить и бороться,
Звать непременно вперёд,
Ты ж не банкрот и не Ротшильд,
Не Монте-Кристо, не мот. 

Только копить и транжирить? –
Станешь собой хоть на треть,
Если в открывшейся шири
Толику смог подсмотреть. 

Ценностью грантов и премий
Не измеряется жизнь.
Будь, как текущее время,
Просто теки и вершись. 

Ни барабанов. Ни горнов.
(Кожа ослиная. Медь.)
И не луженое горло
Может своё прохрипеть. 

Иго бездушного гона,
Может, уже истекло.
Смотришь в окошко вагона,
Как в ветровое стекло.

* * *

Печалится ли время, уходя
Под тихий снегопад, под шум дождя,
Без санкции ООН, без визы МИДа,
Отсюда и до самых дальних звёзд
Просачиваясь через или сквозь...
Ни смерть над ним не властна, ни Фемида.
 
Какой-нибудь велеречивый враль
Заверит вас: «Бег времени – спираль».
«Всё на круги своя», – добавит Книга.
А время – без оглядки, напрямик,
И каждый, каждый проходящий миг,
По сути, есть прощанье с этим мигом. 

«Вперёд! Мы за ценой не постоим.
Назад – ни взгляда». Именно таким
Вожди приемлют время и чинуши.
А я споткнусь на первой же строфе,
И мне понятно, почему Орфей
Не смог пройти свой путь, не оглянувшись. 

Душа живет, тревожась и греша,
К оглядке приспосабливая шаг,
Не попадая в резонанс со всеми,
Ни света не страшась, ни темноты,
И лишь в тот миг, когда уходишь ты,
Вдруг чувствует: ну вот, уходит время. 

Душа опять попала в оборот.
Ведь здесь не миф, здесь всё наоборот,
Здесь без оглядки – сгинуть в преисподней.
Дорожка, как над пропастью карниз,
И я кричу беззвучно: «Оглянись!..»
И ты оглядываешься.
Как сегодня.

* * *

Всё ниже и ниже барометр
Под натиском гневной волны,
И береговой обороны
Повергнуты в прах валуны. 

Здесь шторм поработал на совесть,
Прошедшее время круша.
Маршрутам крутых синусоид
Его обучила душа. 

Ей выстоять вряд ли без риска.
Слова? – пересохла гортань.
Уж лучше волне киммерийской
Вернуть непомерную дань. 

Судьбе не дано повториться –
Ни проигрышу, ни вине –
Но можно, как соль, раствориться
В сизифовой этой волне. 

Волна, мой ходок и ходатай,
Единственное, что могу:
С тобой, как Волошин когда-то,
Повыть на пустом берегу.

Попытка реинкарнации

То мерещится прибыль,
То маячит награда.
Путеводные рыбы.
Сухопутные гады.
Бог! В кого воплотиться,
Свою душу доверить?
Мимолётные птицы.
Мимоходные звери.
Это повод и стимул
Бить всегда мимо цели.
Из какой вы купели?
Да из лесу вестимо.
Весть, конечно, благая,
Но в звериные уши
Бог, как ватку, влагает
Наши нежные души.
Если сыграно в ящик,
Кем воскреснуть – талибом?
Нет уж… Пусть звероящер.
Птица. Ракушка. Рыба.
Это тонкое дело:
Выбрать облик без жала,
Чтобы новое тело
Впредь душе не мешало.

* * *

Дождь барабанит. Ветер завывает.
Волна ревёт и сваи с ног сбивает.
Душа, как башенка сторожевая,
Маячит в сером небе наугад.
Что мечешься? – ведь ты ещё живая.
Будь счастлива – ты слышишь снегопад. 

Я думал: звук – опора и порука.
Я, как последний дуралей, аукал.
Срывал замок. Отодвигал засов.
Но снегопад мне преподал науку.
Он – тишина. Он благородней звука.
Он глубже и куда весомей слов. 

Увы, не сговориться с ним, ни спеться.
Ему не надо сладостей и специй.
Он то, что называется: контекст.
Надрыву и фальцету в нём нет места.
Он слеплен Богом из другого теста.
Он к нам – с небес. Таким, каким он есть.

Итак, спасибо, шаткий и нескладный,
За то, что преподнёс урок наглядный,
Что наш чертёж преобразил в чертог.
За чистоту твоих пространств и линий.
За тишину. За ультразвук дельфиний.
За то, что так беспечен твой итог.

«Я спорить с тобою не вправе...»

            Бог создал человека на пари:
           Мечи перекуёт ли на орала? 
           И глина остывающей зари
           Была ему исходным матерьялом. 

Я спорить с тобою не вправе,
Ведь путь освещён изнутри.
Свинцовую тучу оплавив,
Горит амбразура зари. 

Тумана предутренний студень,
Являя в шатаниях прыть,
Пытался расхлябанной грудью
Её поплотнее закрыть. 

Но жарче, чем жар преисподней,
Немого отчаянья речь.
Я вынужден глины Господней
Сырую болванку обжечь. 

Горшки обжигают не Боги.
Я тоже гончар крепостной.
Вот просто иду по дороге,
И свет у меня за спиной.

* * *

Мечтал, чтоб каждому – по калачу,
Но, подустав, мой ангел бросил вожжи.
Зелёный пруд клюкой поколочу,
Лягушек вдохновенных растревожу. 

Вот – в масть тоске смутна и зелена –
Всплывёт луны слоёная фанера,
Чтоб туч нетронутая целина,
Как озимь под снежком, зазеленела. 

И очень хочется «живьём» повыть
На лунный свет и прочие химеры,
Певцов отвергнув опыт и певиц,
Что воют для народа «под фанеру». 

И буду выть, как мне велит душа,
Пока обличье не сведёт гримаса,
Пока графит внутри карандаша
Не станет от отчаянья алмазом. 

Мне к речи возвращаться не резон,
В душе, как в ладанке, остывший пепел.
Я раскрою алмазом горизонт,
А там проступит: «мене, мене, текел…»

* * *

Время приревновав,
Небу грозя пером,
Будешь искать слова,
А подвернётся тромб. 

Префиксов и корней
Вечен водоворот.
Видимо смерть верней.
Верностью и берёт. 

Плохо ли, хорошо –
Сразу и навсегда.
Пусть говорят: ушел.
Пусть говорят: судьба. 

Всё-таки жизнь – анонс.
Нет – приговору: весь.
Сколько бы не унёс,
Всё остаётся – здесь.

* * *

Смерть дерева, упавшего в траву,
Верхушкой сломанной воды касаясь.
Играется с волной листва босая,
Как будто утверждает: я живу. 

Порывист ветер на переучёт,
А ливню – каждый лист, как наковальня.
Всё вроде бы по-прежнему течёт, 
Вот только в плоскости горизонтальной. 

Природы равнодушен самосуд.
Пьёт слёзы из разлома шмель неловкий,
И селятся в большом дупле полёвки
И отмирающую плоть грызут.

На закрытие фестиваля русской поэзии в Киеве

Чревата расставания печаль.
Рыдать на флейте или бить в литавры,
Когда под сводами Печерской Лавры
Саднит последней строчкой фестиваль? 

Всё ближе мы. Хотя всё шире круг.
Тропу нельзя назвать дорогой торной.
Из виртуальных шифров «ru» и «ukr»
Пусть сложится наш мост нерукотворный. 

Затянем часовые пояса.
Мы одолели океан и горы
Не для того, чтоб стать могучим хором,
Ведь наши неслиянны голоса. 

И каждого вывозит по кривой.
От Таллинна до самой до Оттавы
У каждого из нас своя отрава,
Хотя мы пьём из чаши круговой.

Когда достанет вас дежурный враль,
А горло перехватит ностальгия,
Стоп-кадр вспоминайте: стольный Киев.
Стихи – тюками. Лето. Фестиваль.

* * *

Твою беду руками разведу,
А собственную боль сожму в горсти.
Куда мне взгляд и душу отвести,
Чтоб от любимой отвести беду. 

В который раз пойду на поводу.
(Была бы боль, а повод нас найдёт.)
Твою беду руками разведу.
Пусть только нас Господь не разведёт.

Отчемой

Как петля, затянут окоём
В декабре глухом.
Отче мой, отчаянье моё
Не сочти грехом. 

Мы впервые, может быть, вдвоём,
Не руби сплеча,
Отче мой, отчаянье моё
Есть моя свеча. 

Сколько о молчание твоё
Расшибалось лбов?..
Отче мой, отчаянье моё
Есть моя любовь. 

Как похож на смертную косу
Смутный лунный серп.
Знаю, свою душу не спасу –
К Ней будь милосерд. 

Зимней полночью, в углу глухом,
На краю листка
Лишь на несогласном, на глухом
Держится строка.

* * *

Ноги унёс от крутых технологий
Не для того, чтобы взвиться в зенит.
Ржавая ветка железной дороги
Осенью поздней меня осенит. 

Вряд ли положена льгота поэту,
Слишком уж рваным был путь тормозной.
Зайцем поеду. Но с волчьим билетом:
Мой – до конца – документ проездной. 

Клавиши шпал на мотив разогрева
Перелицуют навет и привет.
Вот моего родословного древа
Самая исповедальная ветвь. 

Буду пытать её ветхим глаголом:
Честно ответь и мозги не суши,
Есть ли в пространстве безжизненно голом
Пядь для живой обнаженной души. 

Ей не нужна повседневности ниша,
Суть не ясна, и душа не сыта.
Твердь меня примет, а небо услышит.
Значит, успел – состоялась судьба. 

Самое время прикинуть итоги,
Хоть и на треть не исчерпан лимит.
Ржавая ветка железной дороги
Пальмовой ветвью ещё прошумит.