Уран

После долгого пути Дивона остался в одном из больших городов Персии, расположенном на торговых путях. Он поступил в медресе, где проявил себя и освоил начала всех знаний, изучил арабский и персидский языки, изучил древнееврейский и арамейский. И читал он одну из шести книг по медицине самого Гермеса^[33], уже известной во времена, когда Муссе^[34] еще было двадцать лет. Оттуда он получил знания в области медицины и углубил их. Он стал знаменит как мыслитель, был визирем при шахских престолах. Его знали по фундаментальному труду «Ал-Канун Фи-т-тибб» (Канон медицинской науки) и Восток, и Запад, по его врачебной деятельности, по его энциклопедии теоретической и клинической медицины. Его называли Гиппократом Азии.

Всё это промелькнуло в воспоминания Девоны-Талиба, Блаженного ученика Халима Санг ибн Табиба, потомственного лекаря. Сейчас старика звали по-другому, но имя Девона Талиб было в сердце у него. Никто не знал этого имени, кроме старика.

И были августовские ночи, и была Ночь Трёх Пророков. Ночь падающих опадающих звёзд. Ночь! Где утро твоё, где исход, конец… Старик изнемогал, а ночь не уходила. Воспоминания промелькнули, а ночь длилась. Глаза старика были закрыты. Из-за гор показалась, выкатилась луна. Она была огромна и грязно-багряна. Старик лежал с закрытыми глазами и вдруг почувствовал, как запах льётся, течёт, бьётся. Запах арчи с лёгкой сладкой горечью цветущего миндаля, запах чистого снега. Одна рука у него была с зажатым кулаком, и старик вспомнил, что в ней маленькая веточка высокогорной арчи, той арчи, под которой была встреча с Рысью-Паланг – это от неё исходил пряный, смоляной, со свежим запахом снега аромат.

Старик открыл глаза. Стояла ночь с полевыми огромными звёздами. А красная луна исходила багряно-грязным светом, и через всё небо пролёг Путь Аллаха, дорога, указывающая каждой твари тропу к Богу.

А с Млечного звёздного Ковша сыпались звёзды на Путь Аллаха. Была ночь августовских звездопадов, Ночь Трёх Пророков. А звёзды сыпались, сыпались…

Рядом со стариком сидел один из внуков. С ним всегда кто-то был.

Старик иногда покуривал анашу. Анашу из кишлака Сафет Банг. Раз в году купцы-торговцы привозили её ему, возвращаясь с караваном из Бадахшана в свою Аравию.

Он дал знак внуку, чтобы тот приготовил ему кальян.

И накурился он анаши, полуденной знойной дьявольской сафет-банг, и блаженство вошло в него, и ушёл он за пределы сознания…

А звёзды падали в августовскую ночь, в ночь, когда спеют зёрна анаши-банг… августовская ночь, ночь звездопадов, ночь зреющих семян анаши, после которой человеку на земле ничего не надо, кроме последнего кафана-савана.

Но настаёт час, когда человек остаётся один на один: наедине со своей душой, наедине с Богом…

И последний раз читал старик молитву: прости мя Несметный, рядом с которым песчинка падучая – и жизнь моя, и гора Хаджи-Мастон, и сама Чума!..

Ибо у страсти, и у смерти одна судорога, одна дрожь! Да… Да… дрожь последняя!

Старик лежал с открытыми глазами и смотрел в небо. А звёзды нестерпимо ярко сверкали… Но вот одна из звёзд, минуя Путь Аллаха, летела на землю. Старик внимательно смотрел на приближающуюся звезду. И падучая звезда рассыпаясь, превращаясь в Рысь-Паланг. О-о-о… вдруг прорезался голос старика. О… звезда моя Ситора, Рысь-Паланг, Арус-Азул, ты летишь ко мне, к Дивоне Талибу, ты нашла меня, нашла, узнала… До смерти моя, и после смерти моя!

О Азраил, Ангел смерти, ты забрал жизнь мою, но звезды моей никто не отнимет у меня. Моей Ситоры, моей Рыси-Паланг, Арус-Азул. О! Ты узнала меня, ты помнила обо мне, ты пришла ко мне. Я жду, я иду к тебе.

О Уран… ан… ан… айя! Но… чад горящих семян конопли проникнув в мозг, преображается в нагую женщину! О Арус-Азул, я твой и после смерти. Твой-ой-ой… Айя-я-я-я.

Звезда летела к Земле, и вдруг начала рассыпаться, распадаться на мелкие искры… А из них вынырнула Рысь Паланг с алой пастью. Она летела прямо на старика, а старик недвижно смотрел на неё. Вот она уже близко, а из лап её мягких, нежных, как шелка китайские на Кашгарском базаре, вышли десять кривых мечей, из гнёзд своих мягких, уютных, десять кривых ятаганов, десять ножей смерти!!!

И махнула Рысь Паланг своей лапой с ножами смерти, и порвала нить чёток жизни старика. И остатки лет непрожитых, недожитых опали с оборванной нити жизни и осыпались, посыпались, устилая Путь Аллаха.

А в горах хребта Сафет Хырс новорождённый Барс Ирбис шёл в нетронутых вечных снегах. И от него исходил огонь голубой, и таяли снега под когтями лап его. А рык его катился по горам, как каменная лавина. И в прыжках летела, стлалась ему навстречу, мягкая, гибкая и быстрая, как стрела, Рысь Паланг. И встретились они. И ярились, и извивались два барса, стелились, исходились, наводнялись, тряслись, извергались. А молодой Барс Ирбис смотрел на Рысь Паланг глазами, полными любви, исходившими голубым пламенем. Не ты ли это, Дивона Талиб, ушедший за пределы души во вращении Колеса Сансары и превратившийся во зверя?!

Огромный диск луны опадал за ближайший горный хребет, и на фоне оранжевого диска, по гребню бежали, нагоняя друг друга, стелились в беге два зверя, два барса. И слышно было призывное мурчание, тявканье, мяуканье. Оно нежным эхом скатывалось по склонам ущелий в теснины их, как ручьи певучие, стремящиеся вниз, к реке Фан-Кафыр.

Ты слышишь крик, слышишь? Это зов Арус-Азул, Рыси Паланг: Дивона-а-а! Ты мой, а я твоя до смерти… и даже после смерти. Ты со мной, ты мой! Я люблю тебя, и ты мой, мой, мой ой ой!.. Айя-а-а-а-а… Велик Аллах, а человек мал. Не знать ему пути Господа. И кому дал Аллах – тому дал.

Луна изошла в своём багреце, а солнце уже освещало редкие облачка-барашки, ложась яркой алой каймой на их края. А с ближайшего минарета кричал, взывал муэдзин, призывая правоверных к утренней молитве.

– Всё так же стояла гора Хаджи-Мастон...

– Всё так же шумела река Шар-шар...

И всё так же падали, опадали звёзды в августовскую ночь, осыпая Путь Аллаха! Но… Всё так же журчал-лепетал ручей-арык, а вдоль него росла приручьёвая мята – пудина. Пудина цвела, и пчела, и шмель прилетали брать взяток. А Смерть пришла, чтобы взять взяток у Жизни. Да!..

Ибо смерть без взяток не уходит...

В ту ночь звезда была чиста... Звезда далекая прощальная.