Француз

На чтение потребуется 40 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Когда едва живой от усталости старенький чахоточный паровозик, пыхтя и задыхаясь, подогнал состав к вечно грязному вокзалу станции Уфа, из вагона второго класса с лёгким саквояжем в руке вышел высокий стройный юноша в студенческом мундире и в фуражке с голубым околышем. Мундир, характерная худоба, а также необыкновенная бледность его лица, особенно контрастировавшая с грубым загаром местных уральских жителей, выдавали студента столичного университета, прибывшего на каникулы к родителям. На станции молодого человека поджидала лёгкая коляска, запряжённая гнедой кобылкой. На козлах сидел четырнадцатилетний возница, подвижный черноглазый башкирёнок Юлай, почтительно приветствовавший молодого барина лукавым взглядом и широкой улыбкой.

– Сильно много худой стала наша молодой барин. Сильно много отдыхай надо, кушай надо, кумыс надо.

Усевшись в коляске, блаженно вытянув ноги, Евгений велел быстро ехать.

– Ехай нельзя, однако, – возразил возница. – Полина ждать надо. Твоя папенька послала. Велела магазин ходить, товар купить.

Пришлось ждать. Евгений огляделся. Никаких перемен не случилось здесь за время его отсутствия. Да и что могло случиться в этом богом забытом краю? Та же грязная привокзальная площадь, толпы бедного, всё больше местного люда, раздетого и разутого. Два-три сюртучка мелькнёт в толпе на господах, спешащих куда-то с озабоченным видом, или многодетная пара с чемоданами суетится у лавочки. Вышел из вокзала какой-то важный тучный господин с дамой – высокий и прямой, точно проглотивший жердь. Сели в коляску, уехали.

«Какой-нибудь местный столоначальник или попечитель гимназии», – подумал с усмешкой Евгений.

Сразу за площадью вокзала круто вверх пошла холмами Уфа. Хаотично прилипли к горе бедные маленькие домишки с бельевыми верёвками и убогим бельём, вырубленные в каменистой земле ступени... Здесь ютились рабочие железнодорожных мастерских и разный прочий люд. Евгений с неудовольствием отвернулся.

– Что папенька с маменькой, Юлаюшка? Здоровы ли?

– Маменька – нищаво, здоровый. Папенька совсем больная стала, трубка много курит, сильно много кашляет, с палка ходит шибко еле-еле.

У Евгения сжалось сердце и от сострадания к старикам, и от стыда за свою сыновнюю невнимательность.

 

Единственный наследник бедного помещика Николая Петровича Алексеева и супруги его Александры Тихоновны, в девичестве Тумановой, Евгений вот уже два года проходил курс юриспруденции в Петербургском университете. Довольно ветреный юноша учился средне, звёзд с неба не хватал, зато отдавал должное студенческим пирушкам и балам, что ложилось тяжёлым бременем на тощий кошелёк папаши. При этом отпрыск не баловал стариков вниманием, писал редко и коротко, летние каникулы считал вынужденным и скучным обязательством, а на рождество или на святки не приезжал совсем. Впрочем, такова участь большинства родителей на земле, и Евгений наш был вовсе не оригинален, что, конечно же, не мешало Николаю Петровичу и Александре Тихоновне горячо и нежно любить единственного сына, выкраивая последние гроши на его учение. Сам Николай Петрович происходил из богатого и крепкого рода уральских заводчиков Алексеевых, и отцу его от деда досталось огромное наследство на Урале. Но тот, будучи страстным игроком, пребывая всё время в Петербурге и за границей, быстро промотал всё состояние, проживая десятки тысяч в год. Заводы ушли за долги, чудом сохранилась лишь небольшая деревушка Алексеевка под Уфой.

Николай Петрович почти не видел своих родителей, ибо воспитывался всё время у бабушки, характера был кроткого и чувствительного, по настоянию бабушки же поступил в военную службу, долго служил на Кавказе. Получив чин подполковника, вышел в отставку сорока двух лет, женился на выпускнице института благородных девиц, уехал к себе в деревню. Жил тихо, страстно любил жену, полностью подчинившись ей.

Александра Тихоновна гордилась происхождением рода, идущего чуть ли не от самих Рюриковичей, жалованного в своё время княжеским титулом, но затем попавшего в опалу и обедневшего, несмотря на реабилитацию, ещё при Екатерине Великой. Она кичилась своим образованием, знанием французского языка, необыкновенной музыкальностью. Втайне она не любила мужа, даже презирала его за необразованность и дурной французский. Некогда мечтала она о блестящей партии, но бедность папеньки была к тому времени столь ужасающей, что рады были и такому жениху. Тоскуя поначалу по Петербургу, Александра Тихоновна много плакала, перечитывая Пушкина и Мопассана, но рождение сына стало ей пожизненным утешением. Горячо и страстно взялась она за его воспитание и достигла немалых успехов, если таковыми можно считать знание французского, хорошие манеры и музыкальное образование Евгения, даже имя которого выбрано в честь любимого героя из заученного ею наизусть от начала до конца бессмертного поэтического романа. Вела она и скромное хозяйство мужа и, надо сказать, умела сводить концы с концами; изыскала возможность и дала сыну университетское образование.

 

– Вона, – услышал задремавший было Евгений возницу, – он идёт, однако.

– Кто – он? – не понял, отвыкший уже от настойчивой привычки башкир называть всё мужское в женском роде, а женское – в мужском, Евгений.

– Горничный. Полин.

К ним шла неизвестная Евгению юная красавица лет семнадцати, в простеньком сером платьице и шляпке давно уже не носимого в столице фасона, но здесь, в глухой провинции, ещё довольно употребляемого. Несмотря на сумки, оттягивающие ей руки, девица шла легко и быстро, глядя прямо перед собой. Ещё издали заприметив рядом с Юлаем молодого барина, поняла, что он смотрит на неё, и чем ближе подходила к коляске, тем более была смущена и взволнована.

Евгений, сам немало смущённый, встал во весь рост, соскочил из коляски, пошёл навстречу. Чтоб скрыть волнение, он нарочито и слегка развязно воскликнул:

– Ба! Какая приятная неожиданность! Что же ты, Юлаюшка, не сказал мне, что у нас новая горничная?

Подошёл, принимая груз, слегка наклонился, почувствовав близко лицо девушки, тепло её дыхания, заволновался ещё больше, выпрямился, глянув в смущённое лицо. Она подняла на него глаза, большие, карие, растерянно улыбнулась сжатыми губами и пролепетала приветствие, назвав его по имени и отчеству. Ему стало приятно, она напомнила ему о его превосходстве. Евгений осмелел.

– Вы знаете меня? – постарался удивиться он.

– Как же-с, – скромно потупилась девушка. – Папенька и маменька ваши-с только об вас и говорят-с. – Её неловкая, вычурная по-мещански речь умилила юношу.

– А как позволите вас величать? – помолчав немного, спросил он.

– Полина, – тихо промолвила девушка и, обойдя его, пошла к коляске, не отрывая взгляда от кончиков своих башмачков.

Он галантно подал ей руку перед экипажем, Полина не смела отказаться, оперлась, и, пока её кисть оставалась в его руке, Евгений чувствовал, как мелко дрожат её пальцы.

 

Ах, если бы это не было реальностью! Откуда мог знать Герман, что случайно встреченный в «Интуристе» «француз», оказавшийся к тому же земляком, откроет ещё одну его жизнь, с которой потом он легко расстанется, приняв за эпизод? Но через много лет та жизнь сама найдёт нашего героя.

 

Они поехали. Евгений озирался по сторонам, но город мало интересовал его в эти минуты. Юная соседка гораздо больше привлекала внимание юноши. Какая-то сила то и дело оборачивала его лицо к ней, и, пока ехали по кривым и холмистым улочкам Уфы к парому через реку Белая, он потихоньку наблюдал сбоку за Полиной, не зная, как нарушить неловкое молчание. Она не была красавицей, особенно в профиль: лицо портил слегка великоватый нос, но губы – пухлые, мягкие, ещё никем, вероятно, не целованные – чуточку дулись, придавая лицу по-детски наивное и прелестное целомудренное выражение. Высокий лоб, длинные чёрные брови, почти сросшиеся над переносицей, выдавали в ней породу, а нежный румянец щёк не упрощал эту породистость, а лишь подчёркивал юный возраст. Из-под шляпки были видны гладко причёсанные на пробор шелковистые каштановые волосы. То ли от солнца, то ли от чувствуемого взгляда молодого барина веки Полины в обрамлении длинных пушистых ресниц были опущены, а рот в смущении полуоткрыт. Но стоило Евгению отвернуться, как она сама вскинула на него быстрый взгляд больших и удивлённых глаз, отмечающих его чистое лицо, бледность слегка впалых щёк, сжатые тонкие губы с едва заметным пушком над ними.

Евгению шёл девятнадцатый год, Полине – семнадцатый. Первый сделал лишь начальные шаги в познании любви, вторая была неискушенна вовсе, но томилась её предчувствием... Словом, не успел Юлай доехать до переправы, как молодые люди были уже окончательно и бесповоротно влюблены друг в друга.