Проснулся Иван царевич с бодунища страшного, башка трещит. Он ей – головой то, на право поворотил, а там ни в сказке сказать, да ни пером описать – баба яга лежит, в чем мать ее яга родила. Зажмурился царевич и поворотил на лево головенку свою больную, а там тоже баба яга виду мерзейшего и еще обнаженнее первой. Иван головой туды – сюды, туды – сюды, да как заорет благим матом:
– А, а, а, а …
Бабки ежки проснулись и тоже давай кричать, но не как царевич, а на иной манер – сладострастно так, с придыханием.
– А, а, а, а …
От этого свинодействия Иван еще громче принялся вопить.
– А, а, а, а …
– Чего орешь то? А, а, а, а … – спросила левая бабуся.
– Только очухалси, еще ничего не разглядел толком то, а уж знай себе орет – сказала правая.
Иван замолчал, мозги его заскрипели, как не смазанные дверные петли.
– Как чего ору – возмутился Иван постепенно приходя в себя – что мне еще нужно виде…
И тут царевич осекся, обнаружив у себя на теле две упругие женские груди с торчащими, как наконечники от стрел, от возбуждения сосками.
– А, а, а, а … – пуще прежнего залился Иван.
– А, а, а, а … – еще сладострастнее, почти захлебываясь застонали бабуси.
Через полчаса уже не молодые сказочные женщины порядком подустав свою утреннюю распевку прервали.
И левая говорит Ивану:
– Чего орешь то дурачина? А, а, а, а …
А правая.
– Толком не разглядит ничего, а знай себе базлает, как угорелый.
Ваня притих на секунду другую. Руками за промежность схватился, а там …
– А, а, а, а … – пуще прежнего разошелся царевич.
– А, а, а, а … – еще сладострастнее заквакали бабуси.
Через десять минут они выдохлись, старость не радость.
– Чего орешь то? А, а, а, а … Ты еще и не видел ничего, а визжишь, как порося недорезанная, устали уж мы от тебя.
А правая.
– Ты Ваня вместо чем орать, пошел бы да в зеркало глянул.
– Срамота то какая! – во все горло завопил Иван, кое-как встал и робко поплелся к зеркалу.
Подошел к зеркалу и зажмурился, пытаясь изгнать из головы напасть. Долго он так стоял ни как не решаясь взглянуть правде в глаза. Но наконец собрался с духом и приоткрыл левый, потом правый глаз и остолбенел. Из зеркала на Ивана царевича смотрела девушка красоты неписаной, фигуры точеной, кожи бархатной.
– О… – сказал Иван совершенно растерявшись.
– То-то и оно Ваня, что – О, а ты все – А да А, оглушил прям совсем. Чего спрашивается орать то зазря, чай не в лесу.
Иван долго стоял перед зеркалом вращая глазами, собираясь с мыслями.
– А чего это со мной сталось то, а? – только и смог выдавить он из себя.
А девушка на него из зеркала смотрит и нежным таким голоском, словно ручеек журчит и говорит ему:
– Оптический обман, Ваня.