Машинерия жизни

* * *

Мы ставим уродство – на производство,
наследники Блока, Ахматовой, Бродского.
Мы продуцируем разложение.
Делим сложение на умножение.
Закон тяготения ставим в сомнение,
трение мнений о старые мнения.
Ждем изменения, ждем процветания,
не одобрения, но осмеяния.
Мы наводняем мир – новой верой,
очередями за спичечной серой,
мертвой статистикой, атомным газом,
пилюлями против морального сглаза.
Мы производим – добра килограммы.
Клипы, рекламы и ТВ-программы.
Внимайте те-ле-ве-зи-онным экранам:
Мы расширяем ваши карманы,
мы расширяем ваше сознание,
любое желание – вне наказания.
Мы продуцируем новую нацию,
Мы редуцируем сердца вибрацию.
Мы продюсируем душ трепанацию.
Что? Тошно, братцы?

* * *

Безнадежные попытки понимания,
Квадратические матрицы сознания
сожжены, развеяны как прах.
Чистокровная походка осени,
злые взгляды, словно кости брошены
на затянутых беспечностью столах.

Талый снег по сторонам все косится
на следы, что хаотично носятся,
слякоть без обиды проглотив.
Силуэты на дома нанизаны,
словно души умершие вызваны,
путешествие свое не завершив.

Головы не ищут, а скрываются,
из-под шапок дико озираются,
меряя приличия на глаз.
Дождь потеком туши лижет бережно
окна. В них – вчера еще заснеженных –
отражается конфорки газ.

Киев

                    1.

Словно руки – мосты через Днепр.
Город хмуро в себя погружен,
И ревет колокольно вепрь
Злато-Лавры, обнявшей склон.
И кресты куполов – как судьи.
Солнце смотрит сквозь серый смог,
Как снуют воровато люди
По карманам немых дорог.
Визг машин отдается гулко,
Словно чайника тонкий свист.
Свет несется по переулкам
И в руках его черный хлыст.

                    2.

Ты идешь, словно обтекая
Повороты, других людей,
Жизнь с улыбкой в себя вдыхая,
Внутрь застенчиво приглашая
Ту, что спит у твоих дверей;
Размышляя о том, что вместо
Всего, что бы ты делать мог –
Покупаешь в киоске «Пресса» –
Политический некролог.
И вздыхая, блуждаешь взглядом..
Вдруг ты вновь не на том пути?
Вдруг опять все не так как надо? –
Размышляешь, садясь в такси.

                    3.

Автострады сердцебиение,
Шум машин – словно грома шум.
Не движенье – кровотечение
В мегаполисе «Кара-Кум».
«Все кричат – Эх!.. Политиканы!... –
Зло бормочет под нос таксист, –
Эх, народ!!! Сам народ – тираном…
Стал… Чего молчишь?..» «Я турист»…

Ты с усталым, бесшумным стоном
Глянешь в мутную гладь стекла:
Словно щупальца над стадионом
Возвышаются прожектора.

* * *

Я расскажу о знакомом вахтере.
Не то что бы он мне друг –
мужик проживает в соседней каморе,
мечтает уехать на юг.
Мы вместе (по пятницам) кушаем водку,
я слушаю, он говорит:
Он был академик, поперли с работы –
теперь он сидит, сторожит.
Поперли? Кивает. За алкоголизм.
Но он бы не пил, если б не
измена жены и не метаболизм,
сказавшийся на голове.
..........................................
Опустит глаза, хоть у них безнадежно
нарушена функция слез.
Я трону его за плечо осторожно:
Серега.. Ты это.. Ты брось..
И вдруг он встряхнет поседевшей башкою,
взметнет поседевший взгляд,
Давай по последней, нам завтра с тобою,
опять опускаться в ад.

Однажды Серега войдет, улыбаясь –
Ну что же, прощай, мой друг.
Он крепко пожмет мою руку, прощаясь.
Пусть раем ему будет – юг.

Война твоя

Оглянись. Вместо вывесок магазинов,
вместо ярких реклам, витрин,
вместо лиц и погнутых спин,
вместо улиц – воронки взрывов.
Посмотри.
налево
направо
под ноги.
Вместо листьев – потеки крови,
вместо мусора – кучность гильз.
вниз
вкривь
вкось
брось
окурок и он превратится
в оторванный палец
солдата
или чеку от гранаты.
В испуге нырни в подъезд.
Что там?
Не лестничные пролеты –
дзоты и щели для пулеметов.
Пахнет дерьмом и солдатским потом,
мясом.
Окна, выбитые фугасом
щерятся
пялятся
насмехаются.
Упади и закрой глаза, уши.
Не в силах видеть.
Не в силах слушать.

И кто-то подойдет,
за плечто тронет –
маленькая девочка
с игрушечным пони.
Улыбнется.
Протянет тебе игрушку:
– На.
– Кто ты?
– Война твоя.

Кухонная жизнь

Табурет, стена, розетки рыло.
Строй бутылок сторожит плиту.
Тумба насекомо и бескрыло
Ножки гнет в запыленном углу.

В мусорном ведре по-партизански
Затаился маленький паук.
Туфель (видимо американский)
Издает чечетки сочный стук.

Неуклюжий стол похабно щиплет
Батареи теплую гармонь, –
Та смеется и хрипит: «Не тронь»,
И облупившейся краской сыплет.

Занавески, грязь скрывая в складках,
Как кулисы старые висят.
Ужина унылые остатки
На тарелках жалостно скулят.

Холодильник злобным рыком-матом
Покрывает грязное окно.
Радиоэфирная граната
Рвется звонко в желтое стекло.

Восемь. За стеной проснется кто-то,
Закряхтит, зашаркает, чихнет.
Солнце с дома соскребет дремоту.
Кухня грустно всхлипнет и умрет.

* * *

Я сегодня смотрел на похороны в окно –
дурная примета.
Но с недавнего времени мне все равно –
что есть, что нету
ощущения качества или реальности окружения.
Каждый взгляд или слово чревато головокружением.

Я сегодня живу как в немом кино –
все черно-бело.
Но с недавнего времени мне все равно –
все надоело.
Донельзя уставший умолкаю в тени от города.
Мне не нужно тепла. Я умер. Мне хватит холода.

На тле пожаров, среди грязи...

                    В каждом колосе тело Христово,
                    В каждом древе – распятый Господь…
                                        Анна Ахматова

На тле пожаров, среди грязи,
Среди обломков нищеты
Я видел Бога!..
                    – Он был связан…
На лбу рассечены кресты…

Он шел сквозь дым, гремя цепями,
Он шел вперед, шел по стеклу,
Безмолвно двигая ногами
Он ШЕЛ…
                    И слезы по лицу

текли, но Он хранил молчанье,
в глазах – погасшие огни,
в них – Боль…
                    и Вера…
                                    В них – Страданье!..
В них – умерший огонь Любви…

Настроение

Я жду, когда закончится гроза,
Чтоб, выйдя из дому, пройтись по мокрым тротуарам,
Лениво закурив, прикрыв глаза,
Питаясь исходящим от асфальта влажным паром,
Чтоб посидеть в одном из маленьких кафе,
Глотая горький кофе и листая книжку – Бродского,
В самом себе – да-да – в самом себе
Отыскивая с Горчаковым непростые сходства.
Чтоб наблюдая за прохожими, смеясь
(конечно про себя) – подумать о чужом бессмертии,
Или об ангелах, что, нежно серебрясь,
Приходят вдруг в твою седую жизнь (но вы не верьте им.
Они иллюзии, обманчивый мираж,
Способный лишь на время завладеть сознанием);
И из клочков души слепив коллаж,
Оставить его с мелочью на чай. И на прощание
кивнуть красивой девушке за столиком
напротив.

Я жду пока закончится гроза,
Чтоб в промежутке между ней и следующей –
Устало закурив, прикрыв глаза,
Другую жизнь прожить в объятьях сна,
Стать полым, наконец, и ни о чём не ведающим.

Осенний Пeтербург

Город дышит сигаретным дымом
сотен ртов вчерашних мертвецов,
весь в грязи как в театральном гриме
весь в дожде и шорохе шагов,

В лихорадке серых переулков,
весь в крови, предвестнице зимы...
Жизнь-старуха крошит свою булку
на морщины стонущей Невы...

Город бредит пьяными словами,
шумом крыльев мокрых голубей,
Волковскими свежими крестами
машет, улыбаясь из теней.

Колыбель раскачивая нежно...

                    …подобье лица
                    растекается в черном стекле,
                    как пощечина ливня…
                                        Иосиф Бродский.

Колыбель раскачивая нежно,
Женщина читает про любовь,
А на улице – бессолнечно и снежно,
И помои на снегу, как кровь.

И улыбка на губах разбитых
Словно бабочка вспорхнула и... сошла…
За окном вдоль улочек разрытых
Свет фонарный бродит без конца.

Чей-то смех доносится устало,
Отдаваясь в тишине глухой.
“Все, что было, ВСЕ тебе отдала!…”, –
чей-то вопль и тут же – плач немой.

Валит снег. Задвинутые шторы
Вдоль забитых окон. Тишина.
И скрипят продрогшие заборы,
Выставляя напоказ укорам
Всем давно знакомые слова.

Твоя звезда сгорела слишком рано

                            Памяти А. Ш.

Ты любила смеяться и плакать,
Вслух читая чужие стихи,
И разгадывать тайные знаки
Безнадежной и страстной любви.

Ты любила тайком улыбаться,
Прикрывая рукою лицо.
Уходить и опять возвращаться
Ты любила, как в старом кино.

Ты любила вино и Мисиму,
Красный шелк и большие зонты,
Краски, кисти, мольберты, картины
И, конечно, пустые холсты.

Ты любила кафе и прогулки
Каждый вечер, под руку со мной,
Бесконечные сны переулков,
Освещенных бескровной луной.

Ты любила касания ветра,
Песни Цоя и дождь за окном,
Дым костра и звонки без ответа,
Шепот слов просто так, ни о чем.

Ты ушла. Умерла и остыла.
Ты упала. Сгорела звезда.
Но я помню – ты очень любила
Просто жить и любить до конца.