Кенозерские сказки

Врут они. Я говорю, всё врут насчёт Лизаветы, библиотекарши новой. Что леший её забрал. Это всё Настасья Петровна в сельпо выдумала. Если хотите знать, кто у нас тут за сплетни – так это к ней. Не от неё слышали? Я и говорю, людям лишь бы языком молоть. Тем более вы издалека… Надолго к нам? Нет, я в друзья не навязываюсь. Только я вам точно скажу, что это не леший. Да вы и не ребёнок, поди, верить во всякую чушь. Лесовозы, вон, каждый день гравий давят мимо деревни. Какой там леший! Уж нет никого в лесу почти полвека. Ни медведя, ни лося, ни волка. Заяц, тот вроде есть. Видел вчера. Да леса-то скоро совсем не будет, а они всё лешего вспоминают…

Куда она пропала? Лизавета, что ли? Так в дыру и пропала. В ту дыру, что за домом Нечаевых. Её с дороги не видать, да и близко не видно, трава-то не кошена, по пояс. Она там, куда у Нечаевых дом накренился. Да, там она и есть. Дыра. Из-за неё дом и располовинился. Дыра эта незаметная, небольшая. Ровненько чтоб человек прошёл. А куда прошёл, ты меня не спрашивай. Тебе того никто не скажет.

Говорят, открылась она, когда молодой Семён Нечаев, сын старого Фомы Бобровича, вернулся с войны. Маленькая поначалу была. Дыра-то, не война, конечно. То гусёнок пропадёт, то щенка не найдут. Детишки знали про неё, боялись. Да и взрослые, верно, знали. Чувствовали. С годами дыра побольше стала, незаметно росла. Помню, козочку искали и к ней, к дыре, то есть, пришли. Семён Нечаев – мужик серьёзный. Он сразу разобраться решил. Мерили они эту дыру с отцом, жерди совали, верёвку опускали, светили вовнутрь. Только это бесполезно. Нет у неё внутри ничего. Тьма одна. Свети не свети. Тьма бездонная. На то она и дыра. Всё в неё уходит, и ничего она обратно не отдаёт. Верёвка-то у них зацепилась. Тянули-тянули, а она как дёрнет. Чуть Фома старый туда не провалился. Бросили верёвку, она и втянулась в дыру. И с жердями так же было. Опустили, а вынуть не получается. Не достать ничего оттуда, из дыры. Семён сам лезть хотел. Он такой, отчаянный. Да отец не пустил. И правильно. Тогда Семён срубил домик колодезный и поверх дыры поставил. Да крышку забил гвоздями, сеткой, чтоб никто уж не совался туда.

Стоял тот колодец-не-колодец до самой смерти старого Фомы. Как Бобровича схоронили, так глядь, а колодца на задах у дома нет. И дом за ночь покосился. Ровно в сторону дыры. Больше стала дыра, шире. Люди забыли про неё, но она, видать, ничего не забыла. Семён Фомич к тому времени председательствовал уже. Он мужик видный, с орденами. Говорят, геройски воевал. Там орденов зря не дают, понимаешь ведь. Сам-то он ничего не рассказывал. Где был, да за что ему медали давали. Нелюдимый. А после смерти отца совсем одичал. Ему б жениться, детей завести… Сейчас-то я понимаю, дыра ему житья не давала. Тянула. Затягивала. И дом он уж подпёр, на дыру новую большую крышку справил, но бесполезно. Стенку-то подопрёшь, а душу как? Если уж такая дыра завелась, она не уймётся. Баб-Вера так ему и сказала. Из Сычёво бабка. Знаете такую деревню? Это за речкой, налево, мимо церкви заброшенной. Сейчас уже и деревня заброшена, лесом заросла. Дороги к ней не осталось. Так вот баб-Вера говорила, что покамест дыра всех, за кем пришла, не приберёт, не уймётся. Баб-Вера знала, что говорила. Сильно старая она была. Сто лет ей было, а может, и больше…

Ну что смеёшься, не веришь? Никто не верит, пока к дыре сам не сходит. Она ведь шепчет. Ты если сядешь рядом с ней, то через пару минут и услышишь. Нет, я не ходил, не слушал. Чай, не дурачок. Но говорю верно. А кто услышал, тот, значит, дыре и нужен. А кто не услышал, тот не нужен, и дыра молчать будет, сколько там штаны ни просиживай. Но я не пробовал. Вдруг шепнёт.

Что потом-то? Семён Фомич точно слышал. Он часто у дыры сидел. Сидит, молчит, папиросу тянет и кивает изредка. Будто говорила она с ним. Так он и пропал однажды. А пошли искать его, увидели, что дом совсем набок съехал, подпорки сломались. К дыре сполз. В кровле щель с ладонь, пристрой отошёл. Думаю, скоро совсем дом рухнет. А дыра уже не растёт. В смысле, лошадь там или корова не провалится. Так оно и ясно, что дыра – для людей. Не для коров. А почему она у Семёна Нечаева открылась, а не у кого другого… Так ведь кто его знает, как он там воевал и с кем. Но об этом мы не будем говорить. Время такое нынче, и без дыры можно пропасть.

А про Лизавету я что хочу сказать, приехала она из города неспроста. Она ведь сразу про Нечаевых начала выспрашивать. Девка она умная, образованная, так спрашивала, что и не понял никто. А я тебе скажу, но это у меня только догадки такие. Она же молодая, Лизавета эта. Вот, скажем, был бы у Семёна Нечаева сынок, он бы ей ровесник был. Понимаешь, о чём я? Мужики они ведь женятся или не женятся, а всё одно – мужики. Им баба нужна. Про Семёна Фомича никто ничего не знал. Может, и была у него баба. В городе-то. К начальству он регулярно ездил. Вот и считай. Только про мою догадку не надо никому говорить. Я тебе по-дружески рассказываю… Вот почему я думаю, что Лизавету дыра забрала. Сам я её видал у дыры. Ровно как Семён Фомич сидела она у дыры. И тоже кивала, как он. А дыра ей нашёптывала что-то. Это я тебе точно скажу. Ох, не хотелось бы мне этот шёпот услыхать…

А что я думаю? Что тут думать. Как в Библии написано, знаешь? «До двенадцатого колена». Я не читал, врать не буду, но знаю.

Видать, не одну Лизавету нагулял Семён Фомич. Вот дыра и ждёт. Но это я так думаю, этого тебе никто другой не скажет. И уж тем более, Настасья Петровна из сельпо…

Ждёт дыра. В деревне, почитай, уже и не останется скоро никого. Больше ста дворов до войны было. Это сколько человек… Много. А сейчас всего полтора десятка дворов да чуток стариков… Ты вот зачем здесь? Тоже по-умному говоришь да выспрашиваешь. Вижу, пойдёшь к дыре. Слушать будешь. По глазам вижу. Ты за этим здесь, я-то знаю. Ну ладно, раз так. Иди. Вон, колонку видишь, под дубом? За ней поверни направо. И до конца улицы. Дом Нечаевых последний стоит, у леса. Не пропустишь.