HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Михаил Ковсан

Бегство

Обсудить

Роман

 

Печальное повествование

 

Новая редакция

 

  Поделиться:     
 

 

 

 

Купить в журнале за февраль 2022 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2022 года

 

На чтение потребуется 6 часов 20 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 14.02.2022
Оглавление

1. Эпилог
2. Часть первая. 1.
3. Часть первая. 2.

Часть первая. 1.


 

 

 

Ничто не предвещало беды. Напротив, всё, пусть неуклюже, склеивалось; сосуд, давший течь, был разбит и заменён новым и прочным. Не предвещало – представил: снег нисходит, царственный, великодержавный, тишайший, являя вечно женственное, ахмадулинское: «Снегов успокоителен избыток». Посмотрел в зеркало: из чёрно-белой густой бороды мучительно светились глаза, в черноте угадывались бледные губы; мужчина на последнем пороге – шаг перед старостью, мучительной, беспомощно неизбежной. Мысль, как слепой, двигалась неуверенно, осторожно ощупывая пространство.

В этот день погода после полудня резко, в одночасье переменилась. Резкий холодный ветер нёс тяжелые косматые тучи, готовые исторгнуть оглушительный, всё сметающий ливень.

Иногда Анечка подпадала под власть безумных, несбыточных мечтаний. Последним из них был полуразрушенный замок в старом заросшем саду где-нибудь вдалеке, в месте заброшенном, труднодоступном. День за днём будут трудиться, по камешку восстанавливая разрушенное. И однажды, когда многое сделают, их посетит привидение – хозяин замка: благодарить, благословить.

Она расчищала сад, обрезала кусты и деревья, штукатурила стены и разжигала в камине огонь. Она воплощала мечту с такой силой, что иногда он, закрыв глаза, видел замок и сад, мостик над расчищенным рвом, слышал грохот шагов – в замок входили воины, обонял запах дыма – в округе бунтовщики жгли костры.

Анечка подливала масло в огонь неспешно, умело, словно гипнотизёр, вводящий в транс пациента, или индус, игрой на дудочке заклинающий жертву. Он был этой змеёй, послушной, подвластной. Он жаждал услышать музыку заклинателя. Уезжал – призывала вернуться. Забывался – приходила во сне, нежная, обволакивающая. Однажды рассказал о гипнотизёре, о дудочке. Насторожилась, затем рассмеялась взахлёб, пронзительно, будто бы зарыдала. В ответ изобразила дудочку, заклинателя и змею: извивалась ему навстречу, и в мгновение, когда пытался словить и обнять, увёртывалась, обращаясь в извлекающего звуки смиренного заклинателя.

Прошлая до Анечки жизнь без птичьего пения представлялась чем-то вроде скачек на необъезженной дикой лошади, стремящейся сбросить с себя, в другой раз – отполированным кругом, который вращается всё быстрей, стремясь вышвырнуть прочь. Он скакал, он вращался, отталкивая от себя мысли о глупости, тщетности, неразумности. Отталкивал, а мысли настойчиво возвращались, воплощаясь в слова, в события и поступки, пока однажды не материализовались в Анечке – молчащем и вопиющем упрёке. Она то вспыхивала мгновенно и ярко, и тогда вокруг метались тени, встревоженные, напуганные, то в одночасье гасла свечой на ветру.

С её смертью удача от него отвернулась. Лидер и фаворит стал аутсайдером. Все скачут: голову вперёд – он на обочине прохлаждается. Может, сам виноват, перестав фортуну обхаживать? Или проще: исчерпал лимит на удачу и доживает, проедая оставшееся. Как шутила одна из подруг, дама взрослая во всех отношениях: «Была умницей и красавицей. Донашиваю теперь».

Пили дома кофе однажды. Вдруг, сделав стремительно два быстрых глотка, вскочила и глубоко задышала строками Георгия Иванова.

 

Дул влажный ветер весенний,

Тускнела закатная синева,

А я на открытой сцене

Говорила прощальные слова.

 

И потом печально, как надо,

Косу свою расплела,

Приняла безвредного яду,

Вздохнула – и умерла.

 

Анечка умерла. И дух Господень, одинокий и неприкаянный, витал над землёй, полой, пустой.

С тех пор мир мало его занимал, вполне отвечая взаимностью. Некогда тяготивший его талант с каждым днём становился всё легче: то ли закопал его в землю, то ли на что-то его разменял, но точно – не преумножил.

Унаследовал её поразительную способность. В самое жаркое время её смертельный холод охватывал – спасения не было. Пронизывал – и уходил, исчезал. Называла это состоянием оледенения или ледниковым периодом, передав по наследству вместе с молчащими телефонами, пустым окном электронных писем, или, что хуже, телефонами ненужными, никчемными письмами.

Анечка умела быть одновременно и факиром, змею заклинающим, и его дудочкой, и змеёй. Тревожные, призывные звуки вырастают из фиолетового одеяния. Золотистая дудочка, извлекая запёкшийся ужас, сверкает на солнце, к которому из бесконечной серебристо-зелёной переливчатой плоти тянется плоская головка с блуждающим язычком, стремительно швыряющим клочочки тени таинственной.

Собирая клочки, вдвигая внутрь тень, дверь проскрипела, гундосо жалуясь, что потревожили. Не услышал, как постучали. Принесли завтрак. Разве заказывал? Не помнил, но, показав на стол, выудив из бумажника чаевые, подал официанту.

– Благодарю. Желаете ещё что-нибудь?

– Нет, нет. – Замахал руками, будто бы опасаясь, что ему что-то насильно навяжут.

– Благодарю. – Официант, поклонившись, исчез совершенно бесшумно, дверь придержав.

Горячая булка с горячей котлетой и чашечка кофе были качества не отменного, но вполне сносного. Съел и, сделав последний глоток, почувствовал: кто-то швырнул его в воду и утащил в глубину, мутно-зелёную, скользкую. Пытается вырваться, выплыть, отталкивается ногами – всё зря, бесполезно. Чувствует, кончается воздух, чуть-чуть – и не выдержит, вдохнёт вместо воздуха воду, она устремится в него, лёгкие заполняя. Миг – будет кончено. И – губы чувствуют сладостно живительный воздух. Жадно сосёт набухающие во рту розовые соски, спасительные, животворящие. Просыпается: ни воды, ни Анечки, ни зелёного цвета, ни розового.

Вода высохла. Анечка умерла.

Не высохла – скользкая на дне колодца застыла, и там в отблесках солнца или луны, в ряби дрожащей Анечкино лицо. С каждым днём вода глубже и глубже, рябь всё сильней. Он с маниакальным упорством всматривается в колодец, словно оттуда можно вычерпать остатки неухоженной памяти. Зачем? Включи компьютер и смотри фотографии, на всех Анечка или он, редко вдвоём. Других фото в компьютере нет: дигитальная камера куплена вскоре после того, как познакомились. Но фотографии он не смотрит – щурясь, заглядывает в чрево колодца, знакомого с детства: чёрные брёвна, ворот, гремящая цепь, к концу которой намертво приторочено ведро, вечно мокрое и холодное. Днём высохнуть не успевает, ночью – роса. Вода в колодце студёная, сладкая, ключевая. Поднимаясь на цыпочки, заглядывая вглубь, видит клочок воды и клочочек ведра, но когда-нибудь всё он увидит, даже солнце-луну. Пробирается в высокой колючей траве, кроме него никто сюда не приходит. Прислонившись к мокрому почерневшему срубу, опускает голову вниз: кружится голова, поверхность воды рябит, в солнечных бликах лицо неразличимо. Ждёт ночи, нежный новорождённый месяц ему помогает. Ещё несколько дней, месяц жёлтой силой нальётся, и в яркое полнолуние он уже ничего не увидит, не различит в беспощадно ряби дрожащей. Не увидит – Анечка снова исчезнет, уже навсегда, скроется в подземелье, ведь колодец – только вход в подземное царство с городами, реками, ненавистью и любовью.

Решается. Раскрутит ворот, вращая холодную даже в зной рукоятку. Опустит ведро, осторожно – не расплескать, зачерпнёт дрожащую рябь, вращая рукоятку, поднимет, поставит ведро на край чёрного мокрого сруба. Всё славно сделает, кажется: удалось – и, ведро, скользя, вместе с водой и дрожащей рябью проваливается.

Появилась Анечка – научился любить. Но ни до неё, ни после ненавидеть не научился. Презирать – да, но этого мало. Надо ненавидеть, обидчикам мстить, не прощать предательство, подлость.

Есть люди, если не любят их, не в состоянии жить: от ушедшей любви до новой мучаются, страдают. Таких множество, большинство. Но есть редкая порода, без ненависти не способная жить. Ненавижу – следовательно, существую. Как беглец-эмигрант, иезуит Печерин: «Как сладостно отчизну ненавидеть». Попытался представить себя ненавидящим и ненавистью живущим. Не смог. Однако такой тип достоин пера гениального. Как бы это слепить, как всё это выстроить?

Возненавидь ближнего своего, как себя самого!

Возненавидь – всем сердцем своим, всей душою своею, всем своим достоянием!

Обрети, наконец, врага подлинного, смертельного. Ненавидь его страстно. Гибели его возжелай.

Только ничего не получится: поменять плюс на минус – слишком уж просто. Как не бывает абсолютной любви, разве что в мифах и сказках, не бывает и ненависти абсолютной. Хотя всё-таки: не забыть. Пригодится. Попробовать.

Снилось. Анечка не умерла, перестав существовать вместе с остальным человечеством. Что с ним случилось – планета переохладилась или неумеренно потеплела, на эти вопросы во сне ответ не последовал. Так же, как на вопрос: что с ним самим приключилось? Разве задают вопросы во сне? Тешься догадками, делая выводы сам. Сон сообщает, а что значит, решать тому, кому это снится.

Итак, человечества нет, вместо него планету населили другие. То ли наследники человека, то ли убийцы его – во сне было не ясно. Ясно было: на смену людям явились слова, разноцветные, разновозрастные, большие и малые, исполненные упругой вещественности и полные иллюзий и грёз. Слова – творения общественные, их словечки объединяли, но хоть так называли, на самом деле в определённых кругах их считали за главных. Мол, исчезнут словечки – всё распадётся. Кому нужны будут тогда даже пишущиеся с заглавных? Конечно, пишущиеся с заглавных думали совершенно иначе. Несмотря на значение, сущность и важность, своё мнение они привыкли держать при себе. В тесном кругу не скрывали, но публично выражать не осмеливались. За этим словечки следили тщательно, скрупулезно. Во сне было много чего, и бунты, и войны, и словесная немочь, и слова, которые указом словечек, однажды приравняли к штыку, и они скитались ржавые, неприкаянные. Были слова-старики, в могиле одной ногой, были слова-малютки, скорченные, ни на что не способные. Были слова-мужики, грубые, неотёсанные, с запахом перегара. Были слова-дамы, круглобёдрые, пышногрудые. Были слова-мальчишки, стеснительные, неумелые, были слова-девчонки: груди-кнопки, попкой виляют. Были слова серые, были яркие, были громкие, были тихие. Были слова прямые, как железная дорога, проложенная линейкой императора Николая. Были извилистые, с заковыркой, словно горный – в Альпах ли, на Кавказе – петляющий серпантин. Были слова-изгои, были слова-близнецы, были пустышки – ничего за душой, были такие, которым в душу вовсе не стоит заглядывать: страху не оберёшься. Были слова нервные, суетливые, были спокойные и не суетные. Слова были трезвые, твёрдые и сухие. Были пьяненькие, мягонькие, безобразные. Были слова-приказы, были слова-игрушки. Были слова, которые невозможно было писать с прописной. Но самыми популярными были самые примитивные: да и нет, мозги большинства были заточены только на них, ничего боле не ведая.

В словах, населяющих землю, можно было заметить повадки предшественников, самих себя погубивших. В отличие от людей, слова могли жить веками, тысячелетиями. Как вошли в возраст зрелости, так, не старея, не молодея, жили себе, поживали, семантику наживали. Нужные в любом содружестве слов обретали нюансы, которыми очень гордились. Скрупулезно искали себя в словаре, не забывая потребовать, чтобы прибавили значение новое, нюансик премилый. Новые словари выходили в свет регулярно. Только форс-мажорные обстоятельства выпуск могли отложить: война, бунт, революция. Та всё с ног на голову переворачивала. Маленькие слова становились большими – их повелевали с заглавной писать, большие иногда и вовсе уничтожались. Выпуск нового словаря сопровождался фейерверком, словесными вакханалиями и всеобщим молебном. На трибуну в праздничном облачении восходил Его Словесное Святейшество и, обращаясь к словам, призывал вместе искать Главное Слово. Поиск Главного Слова и был сутью всей церемонии. Понятно, отыскать его было никак невозможно. Но искали усердно, с развитием телекоммуникаций в дело включили широкие словесные массы, азарт поиска захлёстывал всех, кроме малого числа слов-неудачников, бессмысленных и ненужных.

Потом промелькнуло. Словесность – переродившееся человечество. Коль так, Анечка не умерла и существует как слово. Стал думать, в какое слово могла обратиться? Размышлял долго, мучительно тяжело. Со словом всегда был тщателен, осторожен. За годы жизни он понял: с виду слова готовы броситься друг другу в объятья, а присмотришься, Господи, до скрежета зубовного ненавидят, столкнуть – искры из глаз. Соединять их нельзя, мезальянсы ничем хорошим никогда не кончаются.

К Анечке мучительно слова примеряя, действовал по наитию, пока не понял: необходима система. Словечки, заглавные, тупые, изношенные, были напрочь отброшены. Искал слова особого рода, живые, грустно-весёлые. Мучительно перебирал, весь извёлся, руки дрожали, голос осип. Лишь когда понял, что впервые в жизни нужное не сумеет найти, те смилостивились над ним.

Проснулся. Холодно. Пахло свежезаваренной мятой. Одеяло сползло. Простыня – жгут. Терзаемая ветром, дверь скрипела безжалостно, безнадёжно. Снег метался, гонимый и неприкаянный. Вставать не хотелось. Приподнявшись, поправил простыню, втащил одеяло. Закрыв глаза, решил пару минут полежать, отдышаться, вспомнить приснившееся. Дали стал великим благодаря своим снам. Запоминал, и оставался пустяк: нарисовать. Может, сны рисовать легче, чем в слова их перелагать? Сны не давались, если и оставался клочочек, всё равно передать не умел. Из этого запомнил только одно: человечество вымерло, его заменили слова.

Сон кончился, он продолжал его, размышляя, что вполне ужился бы со словами. Во-первых, с людьми у него, особенно в последнее время, не очень. Во-вторых, с детства были слова-друзья и слова-враги, слова любимые и те, которые ненавидел. Друзьями были слова поэтов, полные смысла. Врагами – лексемы чиновников, бездушные и пустые. Первые строчки зарифмовал лет десяти. Тема – футбольная. Но настоящее посвящение в слово раньше случилось, что осознал спустя несколько десятилетий. Осознав, удивился: помнил всё это время. Его, семилетнего, облачили в синий мундир, жёсткий, как панцирь, страшно кусачий. Рано утром сонный, едва передвигая ногами, тащился по улице вверх. Темно и безлюдно, сонно, скучно, однообразно. Свет фонарей мертвенно жёлт. Иногда зимой развлечение: снег порошил, кружа и шурша, ластился, фыркая и мурлыкая. Шёл он, мечтая. Бывают землетрясения, придёт – на месте школы развалины. Бывают пожары, придёт – пылающие головешки, чёрно-красные, дымящиеся. Последние шаги по крутой бесконечной улице, поворот – по мосту проезжает машина. Мост подрагивает сильнее обычного. Неужели – развалины? Несколько уже торопливых шагов – между деревом и будкой сапожника вспыхнет весёлое пламя. Но ни развалин, ни головешек, надо шагать по двору, затоптанному и заплёванному, открывать дверь, массивную и облезлую, надо идти, будет скука, муштра и мучение. И сквозь ужас, возвращая надежду, слово всплывает. Он не знает значения, но оно связано с огнём и пожаром. Славное, красивое слово, замечательное. Ощущает, пробует произнести – и не может.

Парта покрыта чёрной смолой: соскабливает черноту. Чернильницу надо носить. Невыливайка – чернила из неё выливаются. Попадают куски бумаги, делающие чернильницу непригодной. Но – полбеды. Беда – смотреть за ним было некому, все работали, значит, продлёнка: после уроков не домой – в школе до вечера. Те же мучительные уроки, разбавленные обедом – скверной едой, и прогулкой – стадом по асфальтовой дорожке, замусоренной и загаженной, вокруг школьного здания, серого, мрачного.

На одной из арестантских прогулок сцепился. Повод к драке забылся. Сцепились, врага повалил, и, сидя верхом – требовалась точка, точней, восклицательный знак – полоснул в поверженный красный не пропеченный блин, плоская поверхность которого была обильно смазана жиром: «Сука!» И повторил, растягивая: «Су-ка-а!»

Слово было, как гвоздь, острое, протыкающее. Вонзил и для верности прокрутил. С врагом покончено. Миг торжества: встать, отряхнуться – запомнился снег, стремительный, суетливый. И в этот момент поверженный встрепенулся, сбросить не мог, но из последних сил плюнул словом незнакомо острым и неожиданным: «Б*дь!». И каждый звук, которых получилось минимум в два раза больше, повторил, в ране ножом ковыряя. Слово было обидным настолько (значения и своего, и чужого не знал), что ослабил хватку-удавку, поверженный ухитрился вскочить. Теперь уже он был задыхавшимся от боли и унижения. Почувствовал: наползает холодный туман, медуза мутная, бестелесная. Сука – слово отличное, но у врага было убойное.

В битве слов, словно в битве гигантов, он был повержен, познав их могущество. С тех пор стал время от времени слова расставлять, отыскивая нужные места, приличествующее окружение, необходимейшие зазоры. С некоторыми словами и выражениями сложились особые отношения. С одними дружил прохладно, слегка настороженно. В иные влюблялся восторженно, без памяти, страстно, они поминутно слетали с его языка, ласкавшего каждую впадинку, каждую жилку милого тела. Влюблялся, так до Анечки не любил никого. Отношения, исчерпав себя, исчезали, другие сохранялись надолго. Не сами по себе возникали, но вырастали, словно цветы, из земли поднимаясь. Приходило в голову о каждом из них написать рассказ бесхитростно событийный или новеллу с претензией на объёмность.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в феврале 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2022 года

 

 

 

  Поделиться:     
 

Оглавление

1. Эпилог
2. Часть первая. 1.
3. Часть первая. 2.
517 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:14 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!