И вернутся к людям их имена

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за январь 2023:

 

На чтение потребуется 6 часов 20 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Решив, что заканчивать повествование мы не будем, стоит его, по крайней мере, начать. Для этого необходимо кое-что сказать о героях. Пока их у нас будет двое. То есть, главных двое. Остальные не в счет. Без них худо-бедно повествование бы и так состоялось. Если представить отношения наших главных героев геометрически, то они – параллельные, никогда и нигде не пересекающиеся. А если отказаться от ассоциативной жесткости, пересекались совершенно случайно, никого ни к чему не обязывая. Однако лишь только кажется, что не пересекались. На самом деле, сколько столетий терлись боками. К тому же это в их поколении параллельные не пересекались. Ныне, во-первых, параллельным предписано пересекаться, а во-вторых, они, герои, двести лет вместе, добавим от себя, совсем без любви.

Но это – герои. Иное дело – автор повествовательной версии: он любит обоих. Любовями, несомненно, разными, но все равно – любит. В чем ничего удивительного нет. И не такие авторы и не таких героев любили.

Конечно, хорошо бы в повествовании расчислить время по календарю. Однако, новое время – новые песни. У наших героев разное летоисчисление (и годы не те, и месяцы). Поэтому запутаться самому и запутать читателя очень легко. Но вот о возрасте героев непременно нужно сказать. Возраста они были схожего: два-три года туда-сюда значения не имеют. Еврейский герой повествования был в возрасте автора Притч, а русский был выгодно женат, хотя от долгов освободиться еще не успел.

Образование у них, у обоих домашнее. У еврейского героя возможностей иных не было: ближайшая иешива находилась то ли в Галиции, то ли в Польше, и послать туда сына учиться стоило состояния. Так что уроки Талмуда наш герой брал у отца вместе со старшими братьями еще в детстве, скоро догнав их в знаниях, а затем обогнав.

Домашним было и воспитание героя русского. Отец его обучение переложил на руки гувернера, как оказалось, беглого каторжника, у которого на плече была выжжена лилия, которую он всем желающим демонстрировал, объясняя, что это старинный знак именитого дворянства. Когда же наш герой подрос, к нему стали являться по билетикам учителя разных наук, как-то математики, словесности, географии и истории, закона Божьего тож. Но человек предполагает... Одним словом, в один не слишком прекрасный момент все переменилось.

 

Начерно с героями определившись, выглянем в окно: дождь, после долгих засушливых дней – долгожданный, крупными каплями зачастил, словно прорвавшись сквозь грома раскаты и всполохи молний. Засверкало всё, затрещало – и, весело стрекоча, ливень обрушил на землю воды небесные – деревья омыть, прибить пыль дорог, души очистить, твердь небесную с хлябью земною соединить.

Разразившись стремительно, ливень выгнал во дворы хозяек, не успевших поснимать белье, и в некоторых дворах оно так и осталось висеть, парусами трепеща под порывами ветра. Ветер спадал – и белье опадало, устало, безвольно, покорившись воле стихии.

Дождь барабанил по крышам, напоминая о рекрутах, войнах, о казнях, о Государе – обо всем том, далеком, чужом, что вторгалось под мирные крыши, как ливень, планы ломая, словно заборы, которые на костры разбирают солдаты.

Дождь барабанил, вторгаясь в устоявшуюся жизнь наших героев, один из которых от него укрылся в скромной хибаре, служившей конторой его фабрики, занимавшейся переработкой рыбы, продажей осетровых, икры всей Новороссии, отправляя бочки и в Грецию, и в сам Петербург.

Утром наш герой, проснувшись и совершив омовение, еще не позавтракав, помолился, завершая молитву (что было принято с незапамятных времен в семье) 87-ой главою Псалмов.

 

Любит Господь ворота Сиона

больше всех обиталищ Яакова.

 

Читая этот стих, он, как когда-то в детстве, представлял огромную – до неба, гору Сион, огромные ворота, через которые входили в город запыленные усталые путники, ведя коней под уздцы, а за воротами сразу – площадь, о которой рассказывал отец: она была важнейшим местом в городе, где собирались вершить суд городские старейшины.

 

Славно о Тебе говорят,

город Бога. Села.

 

Напомню Раѓава, Бавель

ведающим обо мне,

вот, Плешет и с Цором Куш,

там этот рожден.

 

Это – страны, граничащие с Израилем и его ненавидящие, но не могущие его уничтожить. Они не признают, что этот родился там. Там – в Израиле. А этот – он, как и любой другой еврей. Потому что всякий еврей, где бы он на самом деле не родился, по-настоящему родился в Иерушалаиме.

 

О Сионе скажут:

«Каждый рожден в нем,

утверждается он

Всевышним».

 

Запишет, считая, народы Господь:

этот родился там. Села.

 

Поют, танцуя:

«Мои источники все – в тебе».

 

Закончив молитву и наскоро позавтракав, герой наш ушел на фабрику, куда уже с утра приносили свой улов рыбаки.

 

Другой же герой, губернский чиновник, еще был в постели – с чаем и трубкой, на последней перед Мариуполем станции, а в городе уже шелестело – на русском, греческом, идише и валашском, известие о фамилиях, которые получит каждый житель города по высочайшему указу. В новых – родовых, именах было что-то таинственное, определяющее не только сегодняшнюю судьбу, но и судьбу потомков. Получишь фамилию, над которой будут смеяться, вот и весь род твой навек будет осмеян.

Известие переходило из дома в дом, а сумерки уже сгущались – одноэтажный, распластавшийся на берегу моря городишко с грохотом захлопывал ставни – от песка и ветра, чужого недоброго глаза.

Дверь скрипнула. Сколько не смазывай петли – скрипят. Песок. От него нет спасения. Стоит подуть ветерку, и песок, словно в пустыне, проникает повсюду: во все щели, во все скважины.

У еврейских жителей Мариуполя, откуда б они не пришли, сплошь еврейские имена: Авраамы, Исааки, Яковы, Моше, Давиды, Шломо. А у евреек имена напротив все больше чужие, пришлые, словно в память о странствиях по странам чужим: Розы и Сони, Голды и Берты.

Вместе с грохотом ставень вечером накануне дождя в дом постучался рыжий Пиня, синагогальный служка, которому, забегая вперед, суждено будет завтра выйти из каменного дома, где располагалось городское присутствие, с именем Пинхас Адмони.

Пиня постучался, прервав размышления хозяина о новых этрогах, которые начали привозить с греческого острова Корфу. До этого этроги выращивали в Каталонии, Италии, Греции и отправляли в Европу из Генуи и Венеции. Новые корфские этроги мало того, что были изумительно красивы, были еще и дешевы. Но войны в Европе нарушили обычные торговые пути, и корфские этроги на какое-то время стали единственными, которые можно было купить. Делать нечего, и раввины разрешили их покупать, коли других не было. Дело в том, что тонкое, невысокое деревце этрога часто болеет и живет десять, в лучшем случае пятнадцать лет. Но если этрог привить к лимонному дереву, то оно проживет, большого ухода не требуя, лет тридцать. Проживет-то, проживет, вопрос – годится ли его плод для исполнения заповеди о четырех растениях.

Спору нет, плод привитого этрога красив. Ведь этого требует заповедь. Но дело в том, что Тора запрещает прививать деревья. Это раз. А во-вторых, в древности в Израиле не было лимонных деревьев. Вот и решай, можно ли использовать корфские этроги для исполнения заповеди. Тем более что одни раввины говорят можно, а другие, настаивая на том, что греки-антисемиты с острова Корфу выращивают их, говорят нельзя. Одни раввины говорят, что корфские этроги – привитые, другие утверждают, что нет. Каждый был уверен в своей правоте, как будто разбирался в ботанике и всю жизнь посвятил выращиванию этрогов. Поди разберись, особенно если знаешь, что здесь замешаны коммерческие интересы.

Пиня был человеком средних лет, субтильной наружности, с маленьким сморщенным личиком, но, как это иногда бывает, обладал могучим басом. Когда он вел молитву, стены синагоги дрожали. К сожалению, Господь обделил его слухом, так что даже самые простые, привычные мотивы в исполнении Пини были далеки от совершенства. Он это знал, на славу не претендовал, но, когда за неимением лучшего обращались к нему, исполнял свою роль с радостью и старательно. Иногда, надо честно признать, у него получалось неплохо, тем более что он всегда в молитву вкладывал всю свою еврейскую душу, а этого, говаривал он, потирая грудь, у него в избытке. При этом – если случалась рядом, он посматривал на жену, и та, подтверждая, старательно кивала головой, окидывая маленькую фигуру таким взглядом, словно от этого он мог подрасти.

Пиня любил книги. И каждый раз, когда ему случалось увидеть редкую еврейскую книгу, он долго обдумывал, как бы найти на нее денег, и – случалось, это ему удавалось. Тогда он ее сам переплетал и читал, восторгаясь ученой мудростью и радуясь своей работе. О том, что Пиня приобрел новую книгу, узнавали в синагоге все.

Учился он в своей жизни мало, а точнее говоря, и вовсе никогда не учился. Если не считать детских лет в хедере, где научился читать на святом языке и кое-как добрался до первых трактатов Мишны. Потом умер отец, и он, первенец, должен был помогать матери с младшими.

Когда Пиня читал книгу, у него появлялось огромное число вопросов, которые он задавать не стеснялся, вполне резонно полагая, что главное, чем может помочь еврей еврею – это поделиться с ним мудростью. В последнее время, однако, у Пини почти не было вопросов. Это означало только одно: книгу, купленную больше года назад, он уже прочитал, вдоволь насытившись ее мудростью и красотой собственной работы.

– Реб Авраам, – сделав паузу после вопросов о здоровье его самого, жены и детей, о состоянии дел и о погоде («извольте видеть, опять собирается дождь, и он, будьте уверены, опять на неделю»), – реб Авраам, мы живем прошлым (разумею память о наших родителях, да будут благословенны их имена), для будущего (разумею наших детей, до ста двадцати им и нам вместе с ними).

– Вы правы... – Пиню надо было останавливать и направлять в нужное русло, иначе он мог делиться почерпнутой в книгах мудростью до прихода Мессии.

– Я хочу посоветоваться с вами, реб Авраам. Мне предложили купить книгу... Большие деньги... Истрепанный переплет... В ужасном состоянии...

– Что за книга?

– Старинная. Издана в Италии. Она будет сиять как звезда в моей библиотеке. Вы ведь знаете...

– Что за книга, уважаемый Пинхас?

Нет, Пиню не так легко было сбить. Он ведь не просто пришел. Он пришел с приготовленной речью. Реб Авраам, конечно, человек ученый. Святой язык знает так, как никто в Мариуполе, да что в Мариуполе, во всей Новороссии. Да и говорит он кроме крымского еврейского языка, на идише, русском и греческом. Пиня сам видел, как он разговаривал с итальянскими моряками.

– Что за книга?

– Реб Авраам, вы ведь знаете, что я после смерти...

– Живите до ста двадцати...

– Что я завещал свои книги мариупольской синагоге, дай Бог ей к тому времени быть двухэтажной и каменной.

Делать нечего. Авраам молитвенно сложил руки на груди. Прислушался к тому, что происходило за окном.

– Так вот, книга замечательная, древняя, в скверной переплете, называется «Зоѓар»...

Название вернуло Аврааму не только слух, но и дар речи, и вместе с ним способность убеждать.

– Теперь послушайте меня, уважаемый Пиня. Книга эта...

– Плохая?

– Слушайте внимательно и не перебивайте.

Пиня понял. Эти слова были знаком: он не просто должен замолчать, но весь обратиться в слух.

– Нет, книга сама по себе замечательная. Мне хоть и не довелось много ее изучать, но все же... Книги вообще сами по себе редко бывают хорошие или плохие. Важно, как их читать. Священную Тору, к примеру, можно не дай бог прочитать так, что...

– Она принесет вред... – не вытерпел Пиня и закрыл рот ладонью в знак того, что больше он молчания не нарушит.

– Так вот. Это книга мистическая, в ней множество иносказаний и тайн. Это одна из причин, по которой, простите, я не хочу принизить Вашу ученость, не стоит браться за чтение...

– Но я надеялся, что вы, реб Авраам, своими советами поможете мне и направите.

– Не стоит мою ученость преувеличивать. Я не большой знаток «Зоѓара» и не смогу вам помочь. Но это не главное. А главное в том... Вы, надеюсь, слышали о еврее по прозвищу Франк.

– Почему прозвищу, ребе, разве это не была фамилия гнусного человека, да сотрется имя его?

– Значит, слышали. Хорошо. Прозвище потому, что его он получил в городе Смирна, где его научили каббале и посвятили в тайны другой гнусной секты – Шабтая Цви. В Польше их швебсами называют. Франк – так на Востоке называли выходцев из Европы. Так вот, Шабтай Цви нанес страшный удар по еврейству, многие поплатились верой, многие – жизнью. Шабтай Цви оставил свою веру и перешел в ислам. А Франк и те, кто пошел за ним, изменили своей вере дважды: перейдя в ислам, а затем, когда стало выгодно, стали католиками. Хотели еще раз продаться, перейдя в православие, но русским этого было не надо. Этот негодяй говорил: «Я пришел избавить мир от всяких законов и уставов, которые существовали доселе».

– Господи, и такого человека родила еврейская мать.

– Родила. Под его влиянием еврейские женщины изменяли своим мужьям.

– Господи, – только и сумел выдохнуть ошарашенный Пиня.

– Франкисты крестились. Их крестными были многие родовитые поляки. Крестившись, они часто принимали их фамилии. Так что Ясинские, Красинские, Воловские, Заводские, Зелинские – это не только старые польские фамилии, но и фамилии выкрестов.

– Господи, ребе, но какова связь «Зоѓара» с этими гнусными предателями, да сотрутся их имена?

– Дело в том, что Франк и его друзья оскверняли своей ложью Талмуд и другие священные книги. А вместо Талмуда ставили «Зоѓар», тем самым говоря иноверцам, которые и так ненавидят Талмуд, мы не такие. Мы не учим Талмуд, который добра не принес евреям.

– Но разве «Зоѓар» виноват? Разве книга виновата?

– Конечно же, нет. «Зоѓар» ни в чем не виноват. Книги никогда ни в чем не виноваты. Виноваты люди. Но я думаю, что с книгами тоже надо быть осторожным. Не случайно, мудрецы наши не разрешают изучать мистические тайны молодым людям...

– И не женатым...

– Так что, я бы вам посоветовал повременить с покупкой книги.

– Жаль. Я уже задумал для нее такой славный, с золотыми нитями, переплет.

 

Пинхас Адмони появится только завтра, а пока Пиня обходил дома и, грозно насупив брови, предупреждал евреев, что им велено явиться для обретения (так он выразился) родового имени, то есть фамилии. При этом будущий Пинхас Адмони, предупреждая возможные вопросы, сообщал, что, во-первых, фамилии дают не только евреям, так что беспокоиться нечего, а во-вторых, тем, кто не понимает по-русски (таких было немало и среди евреев и среди греков), будут объяснять на идиш те, кто во время торговых сделок поднаторел в языке империи, подданными которой они являются теперь уже не первый десяток лет.

Служка задерживался в домах ненадолго: еврейская община Мариуполя была немаленькой, к тому же постоянно пополнялась: приходили из Крыма, из городов и сел Новороссии, да из других мест, даже из далекой Польши пришел молодой парень, которому, забегая вперед, завтра суждено выйти от губернского чиновника с фамилией Поляк.

В доме Авраама будущий Пинхас Адмони задержался. Кроме «Зоѓара» давно его мучил вопрос, который кроме как Аврааму некому было задать. Конечно, надо торопиться, да и не в его правилах отнимать время у уважаемых и занятых людей, но не найдет ли реб Авраам еще несколько минут.

– Конечно, Пинхас, найду.

– Послушайте, что сказано в нашем священном Писании о Ковчеге, который Господь велит построить Ною: «Сделай себе ковчег из дерева гофер; отсеками сделай ковчег, осмоли его внутри и снаружи смолой». Вот мой вопрос. Что такое гофер?

– На этот счет, уважаемый Пинхас, нет единого мнения. Великий учитель наш и раввин Авраам ибн Эзра, отмечая, что Писание не позволяет идентифицировать это дерево, добавляет, что оно было легким, не тонущим в воде.

– Если так, то можно начать поиски, ведь таких деревьев не так уж и много, не так ли?

– Возможно.

– И тогда, вероятно, это был кедр, или кипарис, или какое-то иное похожее дерево.

– Может быть. Кто знает. Только великий наш комментатор Раши, основываясь на мидраше, говорит, что название дерева не случайно, оно связано со словом гафрит – смолой, ниспосланной с небес для уничтожения всего живого.

Еще долго длилась беседа, в которой по обыкновению Пинхас не столько хотел узнать мнение реб Авраама, сколько высказать свое. Но, во-первых, это было делом привычным, а во-вторых, даже самая длинная беседа когда-нибудь заканчивается.

Но для Авраама она не окончилась даже с уходом Пинхаса. У него в голове все время звучало: «Увидел Господь, что умножилось на земле зло человеческое, и весь плод мыслей сердца его – одно ежедневное зло. Пожалел Господь, что создал на земле человека, в сердце Своем опечалился. Сказал Господь: Сотру человека, которого сотворил, с лица земли, от человека и до скота, до ползающего и до птицы небесной: пожалел, что их создал».^[7]

История Ноя для него все время соотносилась с историей праотца Авраама, ведь они оба знаменуют собой перелом, иной уровень в продолжающемся Творении мира. Одной ногой Ной и семейство его – в прошлом, когда все живое на земле извратило свой путь, и должно было быть уничтожено, другой – в новой, неуничтожаемой эпохе. Авраам одной ногой – в языческом Ур Касдиме, другой – в новой, не языческой эпохе человечества, родоначальником которой он и является. Ной с семьей избран из человечества, чтобы продолжить его. Авраам избран из народа, населявшего Ур Касдим, чтобы стать родоначальником других народов, в первую очередь – народа Израиля, избранного и отделенного от других народов, как человечество Ноя от человечества развращенного.

 

По воскресным и праздничным дням в церкви – без постоянного священника, неказистой, однако просторной – звонили, сзывая православных. Звонницы не было – один-единственный колокол примостился у церкви, и, не взмывая – стелясь по улицам, глухо, надтреснуто, словно знойная степь или сухие иглы сосны, впивался в пространство:

– Идите, и-ди-те.

Шли греки, хохлы, шли волохи – все, кто считал себя православным. Шли одетые чисто, бабы в цветастых платках, с детьми на руках, мужики – в белых рубахах и сапогах. Стайками дети кружили, кто побогаче одет, кто победнее, босиком – никто. Город был молод и не богат, но нищих в нем не было.

 

 

 

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в январе 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: