Демон Захолустья

Откровения ростовского гота

Придя домой после диалога с отцом Геннадием, я встала посреди комнаты и раскинула руки. «Ну что ж, – сказала я в пустоту, которая для меня не была пустотой. – Мне неоткуда ждать помощи. Поэтому я сама буду бороться с тобой. Потому что это мой собственный хвост. И если некому меня успокоить, это еще не значит, что ты сведешь меня с ума. Я объявляю войну своему безумию!» И что-то зашевелилось угрожающе в воздухе в ответ на мои слова. Он услышал меня и принял вызов. Я сама создала его и сделала сильным. И теперь мне предстояла битва с частью самой себя, над которой я потеряла контроль.

С этого момента ночи мои превратились в кошмар, а дни – в ожидание кошмара. Он больше не пытался заставить меня любить его, и не ласкал по ночам – напротив: он принялся пугать и всячески изводить меня, так что не было мне ни минуты отдыха. Спать я могла только днем, а ночью сидела, включив свет везде, где только можно, и, стиснув зубы, ждала рассвета. Он украл у меня Ночь – мое сказочное, мое самое мечтательное время, а с нею – покой, радость жизни и… творчество. Постоянно находясь в нервном напряжении, я не то что писать – читать не могла спокойно. И если бы мне не пришли все-таки на помощь, вечный страх и вечное бездействие точно довели бы меня до сумасшествия.

Я, конечно, пыталась что-то с этим делать. Но у меня совершенно не было сил, я была измотана и даже физически чувствовала себя больной и разбитой. Поэтому пришлось вызывать специалиста – не медика, конечно, а знакомого мага. Я рассудила, что нужно выбивать клин клином – даже если это все-таки бред, я в него верю, а значит, поверю и в то, что его прогнали. Итак, специалист явился и первым делом подтвердил мою теорию. «Все демоны, – сказал он, – у нас в голове. Но я постараюсь что-нибудь сделать» . И начал выяснять подробности – гораздо деликатней, чем отец Геннадий. Я и выложила все гораздо свободней, чем в церкви. Маг объявил, что понятно не все, интересно было бы поточнее узнать, что это за демон и какова его природа. А пока он даст мне талисман – с тем, чтобы, когда эта тварь явится, я могла запустить в него этой штукой и таким образом прогнать. Ну что ж, спасибо и на том, подумала я с о смесью благодарности и недоверия. И только когда за магом закрылась дверь, я поняла, чего он не учел в сложившейся ситуации.

Чтоб запустить в Инкуба камешком, его нужно было сначала увидеть.

Возможно, мое недоверие и усилившийся страх (как это! я! Его! Увижу! И брошу в него камнем!..) и сыграли роль в дальнейших событиях, но только после ухода мага в доме начался настоящий ураган. Нет, мебель по комнатам не летала, и не взрывалось ничего, и чудища не лезли из шкафа. Но словно волны пошли по воздуху, нарастая постепенно, и затрещало, застучало в углах, и принтер включился вроде бы сам собой с гадким механическим звуком. Возможно, на него попросту наступила кошка, но ужас накрыл меня с такой силой, что я все-таки немножечко спятила. Забилась в угол, съежилась и так и тряслась там, пока не позвонила Юлька.

Вот здесь я официально заявляю, что спасли меня трое. Юлька, мама и Lacrimosa. То есть – двое людей, которые любили меня, и… феномен, который любила я. Первая висела ночи напролет на телефоне и говорила, говорила со мной, зная, что я на другом конце провода не могу унять дрожь в конечностях и внутренне верещу от страха. Болтали вроде о пустяках, потому что я боялась поднимать больную тему, но каким-то образом все равно выходило, что мы говорили о моем ужасе и о том, кто его вызвал. И голос мой становился из трусливо повизгивающего обычным – низким и сильным, спокойным и немного насмешливым. И ниточка эта – телефонная трубка, а в трубке – живой, дружеский голос – была единственным, что отделяло мирную реальность от трясины кошмара.

Мама узнала обо всей этой истории после моего похода в церковь. Сначала уговаривала меня не думать об этом – и была права, потому что Инкуб питался страхом моим и становился тем живее, чем четче я его себе представляла. А потом она поняла, что я не справляюсь. У меня на морде были написаны все мои бдения ночные, и говорила я теперь только сквозь зубы, боясь съехать на тревоживший меня постоянно предмет. И тогда мама пришла и… прогнала его. На самом деле прогнала, так, что не являлся он больше ни наяву, ни во сне, ни видимый, ни невидимый. Просто встретила его и велела убираться. И стало тихо и мирно в доме, и никто не тревожил более моего покоя… А потом наступила сессия, и я окончательно забыла об этой истории. Просто некогда стало.

Теперь, вспоминая все это, я твердо знаю, что может спасти человека, когда, казалось бы, нет никакой надежды. ЛЮБОВЬ. Только любовь способна победить всех чудищ и демонов и даже самое смерть. Но лишь при том условии, если вовремя вмешается. Потому как живет она все-таки в человеке, а человек… Человек может ошибиться, опоздать, не заметить сигнала тревоги – да мало ли еще что. Поэтому я гляжу в оба и стараюсь подмечать каждую нотку фальшивую, каждый резкий звук. Особенно после того, что случилось потом. А вдруг и моя любовь пригодится кому-нибудь?..

Что же касается Lacrimos’ы, то это было оружие на самый крайний случай. Когда совсем уж никого не было рядом, музыка врывалась в мою гнетущую тишину, и чудилось мне, что кто-то сильный и мудрый удерживает меня на краю пропасти – пусть за одну руку, зато крепко. А когда у меня в бессонную ночь мою вдруг отключили свет – часа в четыре, когда страх еще в зените, а до рассвета так далеко, что успеет произойти что угодно, – так вот, когда отключили свет, я тихо уселась на пол и запела. Во весь голос запела, отчаянно и фальшиво, особенно напирая на рефрен: ich will nur leben… Я хочу просто жить. Оставьте меня в покое, я просто хочу жить! Дайте мне отдохнуть наконец, уснуть дайте, отцепитесь от меня, мать вашу!.. Автор, конечно, вкладывал в песню немного другой смысл, он вообще натура реалистическая, но – разве плохо, когда твои стихи вытаскивают кого-то из болота?.. (Я вот, кстати, твержу: он да он, а вообще-то их там двое: мужчина и женщина. Но я говорю только о нем а) потому что я в него влюблена (подумаешь!) и б) потому что он вообще ярче, сильнее и тому подобное). И я дико ему благодарна за то, что он дважды спасал мне если не жизнь, то рассудок. Жаль только, ему я этого не сказала.

А еще я ему немного завидую. Я бы хотела, чтобы мои слова, мои мысли тоже помогали кому-то.

Для этого и пишу!!!

А о втором спасении еще пойдет речь, и повествование уже приближается к катастрофе, коя и повлекла за собой это событие. Мне невыносимо больно говорить о ней даже сейчас, но это необходимо – как операция на сердце. И не только и не столько для того, чтобы люди услышали, поняли и изменились. Я знаю, что на это почти нет надежды.

Но мне просто нужно выговориться. Слишком далеко я зашла в рассказе своем о любви и смерти…