Ласточки еще прилетят

 

 

 

– Да пусть полетает, а то разучится, – заступился Вадим за выпущенного из клетки попугая. – А это нам кубики сделали. Тут и Карине хватит.

Он высыпал на стол целую гору деревянных кубиков, которые сделал на заказ его школьный товарищ, работающий на мебельной фабрике.

– То что надо! – оценила Аня. – А форточки закрыл? Джонни не вылетит?

Джонни сразу стал общим любимцем. Он будил всех по утрам бодрым чириканьем, потешал, выделывая всякие штуки – кувыркался на жердочке, бегал по клетке вверх-вниз, нежно целовал свое отражение в зеркальце. С людьми попугай особо не церемонился: хочет разъезжать на чьем-нибудь плече – и будет разъезжать, фамильярно поклевывая за ухо. Но все его обществу радовались, и совсем не сердились на перья и шелуху от проса, которые то и дело веером разлетались от клетки. А вот купаться Джонни не любил, несмотря на жару, зато любил свободу – летать по комнатам, и возмущенно горланил, когда его насильно возвращали в клетку. Только сейчас его что-то нигде не видно.

– Джонни у вас? – крикнула Аня в детскую комнату.

Но Егор и Иринка, пришедшая к нему в гости, не услышали – играли взахлеб, даже завидно становилось. У кукольных семей – у Фреда прибавилась жена, русская барби Лена – продолжалось Большое Путешествие в Африку. Корабль из перевернутых стульев плыл туда день за днем, и на борту было множество зверей – сразу вспоминался зачитанный до дыр «Айболит». Даже Обезьяна Васильевна сидела на корме, свесив голову с сиреневым бантом. Дальше по сценарию шли буря, кораблекрушение, все друг друга спасали, добирались до острова, начинали на нем обустраиваться… «И она упала без чувств!» – слышала Аня Иринкин голосок и прикидывала, что это уже не «Айболит», а какой-то телесериал.

А она расстелила на столе старые газеты и приготовила гуашь, кисточки, банки с водой. Сейчас кубики превратятся в развивающую игру «Собери узор», как в книжке Никитиных, они с Кариной читали ее по очереди. И, вдохновившись, решили сделать сами. Это легко. Четыре грани каждого из шестнадцати кубиков надо покрасить в синий, желтый, красный и белый цвета, а еще две грани будут желто-синими и бело-красными. Прочертить диагонали карандашиком. И еще образцы узоров придется перерисовать из книжки, а их так много, и для самых маленьких, и сложные, для старших. Надо выбрать самые интересные. Аня не занималась раскрашиванием, наверное, с самого детства. Надо же, как приятно!

– Не лучше было бы масляной краской? – спросил Вадим.

– Откуда ее взять? – пожала плечами Аня. – Не покупать же. А гуаши у нас полно. Потом покроем паркетным лаком, тем, что от ремонта остался – и готово.

Вадим возился с компьютером. Аня включила новую кассету, где музыки почти не было, только плеск волн, шелест листьев, чуточку птичьих голосов и другие звуки природы. Так уютно было сидеть, занимаясь каждый своим делом, но Вадим нарушил молчание, спросив, как дела на работе. Вообще у них было заведено дома о работе не говорить. Но оно давно не действовало, и поскольку постоянно говорили только о Вадимовой работе – как ее лучше искать, и где, и какую, то, видимо, он подумал, что следует отдать дань вежливости.

Аня на формальный вопрос ответила было вялой отговоркой, но потом неожиданно для себя увлеклась. Вадим слушал ее, подняв брови. Боже мой, что человек может держать в голове! Какую ерунду принимать за важные вещи! Рутины девяносто процентов – так это нормально, работа из нее, как правило, и состоит, это же работа, а не клуб по интересам. Хорошо, что она вообще есть, как можно этого не понимать и не ценить. Выставку не дают самой сделать – вот уж, в самом деле, если не из-за чего переживать, так сами придумаем! Найдем повод быть недовольными жизнью. И чем? Тем, что лишней работы не навалили, за три копейки-то! А если отнестись к себе построже и спросить, нужна ли эта выставка еще кому-нибудь, кроме ее воображаемого организатора, да еще художника, пожалуй? Может, никто и не заметит, если она откроется попозже или вообще не откроется?

Вадим так всё, как думал, и сказал – чтобы Аня ясно увидела, что у нее нет причины переживать – и не переживала бы. Ведь чаще всего не можешь правильно оценить ситуацию, потому что не в состоянии взглянуть на нее со стороны – но вместо благодарности, кажется, сейчас опять начнутся обиды. Молча, что ли, лучше было сидеть? Но он и так молчит целыми сутками, потому что никуда не ходит и ни с кем не разговаривает. Даже на собеседования не ездит последнее время – не зовут. Хорошо еще, что подработка нашлась. Уж лучше нырнуть в компьютер – и всё, так спокойнее.

Аня раскрашивала кубики, стараясь сохранить хладнокровие. Это в подростковом возрасте можно беситься: «Меня не понимают! А счастье – это когда тебя понимают!». Уж она-то давно осознала, что никто никого не обязан понимать. Еще в родительской семье, в русле ровной, рациональной, правильной жизни, где есть начало и конец, причина и следствие, черное и белое, труд и хлеб, работа и результат, и где нет места всему, что выходит за эти рамки. Аню с ее метаниями и исканиями постоянно и терпеливо направляли в это русло, и она с какой-то виноватостью и тайным облегчением соглашалась, говоря себе, что как же иначе, родители и муж всегда оказываются правы. Непонятно было только облегчение – словно она пристойным образом уходит от чего-то неподъемного, что ей было назначено и так хотелось исполнить.

А потом, в рамках все той же железной логики, жизнь поделилась на дом и работу, и родился компромисс. Главное было только не смешивать половинки, а то получалась такая ерунда, как сейчас. Помочь и поддержать они не могут, раз для них это все несерьезно, так что лучше помалкивать. Вернуться к неписаному правилу «о работе – ни слова».

Семья не затем, чтобы нас понимали. Она для того, чтобы нас любили. И это очень много на самом деле. Зачем же требовать большего?

Но Карина, забежав за Иринкой, заметила тяжелое молчание, которое опять повисло в семье Семеновых, и решила отвлечь их внимание.

– А где ваш попка? – спросила она, указывая на пустую клетку.

– Летает, – ответила Аня и осеклась, заметив на кухне открытую форточку. – Вадим! Ты же говорил, что все закрыл!

– А я все время слышал щебет, думал, это Джонни где-то рядом. А это твоя музыка, наверное, была…

Поднялась суета с поисками попугая. Дети с азартом бегали из комнаты в комнату, еще не понимая, что Джонни и впрямь мог давно уже оказаться на улице.

– Воспитательница в садике рассказывала, – поведал Егор, – как к ней с улицы один раз прилетел попугайчик! А перед этим у нее как раз рыбки сдохли, и был пустой аквариум, и попугая посадили в аквариум! И он там потом жил!

– Если Джонни сейчас не найдем, – пообещала Аня, – папа пойдет к воспитательнице, аквариум проверять.

Но Джонни не находился, тучи сгущались, и Карина ретировалась, пообещав потом позвонить, узнать о птичьей судьбе. Отвлекла, называется!

– А ты же хотела в интернете посидеть, потренироваться, – вспомнила Аня. – Может быть…

– Нет-нет, не сейчас! В следующий раз. Ань, пока! Спасибо за кубики. Вадим, удачи! Всё получится. Работу искать – это целая работа, уж я-то знаю.

– Вот посмотри на женщину, – не удержался потом Вадим. – Уж кому тяжелее всех, как не ей, а всегда в духе, и доброе слово найдет, и никогда не ноет!

– А кто ноет? – изумилась Аня. – Я ною? Упустил попугая и ищешь виноватых?

И только поздно вечером, давно потеряв надежду, Джонни обнаружили в спальне, в дальнем углу под потолком. Маленький жалкий комок застыл на краешке карниза, совершенно слившись с занавесками и обоями – свободолюбивый попугай налетался и крепко спал, не обращая внимания на суматоху.