Ковчег

Рисунок

                            Андрею Гришаеву

Закончит мальчик полукруг
На влажной глади
И, обернувшись, скажет вдруг:
«Садитесь, дядя!»
Как колокольчик, голосок,
И мир качнется,
И запульсирует висок,
И вздох прервется.
Окажется, что там в груди –
Совсем не птица,
И эта боль, того гляди,
Освободится.
А мальчик линию сотрет,
Не понимая,
Зачем у дяди скошен рот
Во тьму трамвая.

В.К.В.Р.

Зачем вы сюда с рюкзаком?
Вам двадцать восемь уже?
Здесь вас не примут, здесь военком,
Офицеры на втором этаже.
А что, хотите служить?
Дайте военный билет.
Как это «гипертония души»?
Что это еще за «нет»?
Если отвлечься и правильно подышать,
Если забыть о том, что тебя ждут,
Можно привыкнуть к рабочему слову «мать»
И не трясти губой на «здесь вам не тут».
Так и стою: с большою звездой в голове.
В небо воткнув по портупею глаза,
Думаю о естестве и о тождестве,
Сравниваю четырнадцать против и четыре за.
В глубине глубин, за разваливающимся столом
Слушаю, как кричит оскорбившееся пятно.
Вам не сюда, здесь творит чудеса военком,
Здесь исцеляют больных
И превращают воду в вино.

* * *

Под забором меня нашли,
Приподняли да мордой в снег.
Я кричал: ай люли люли!
Я мертвец, а не человек!
Потащили меня за вихор,
Как бесчувственное бревно,
И летел вдоль меня забор,
И лилось из меня вино.
Положили меня поперек,
Прямо в сердце воткнули крест,
И смотрел, улыбаясь, Бог
На меня со своих небес.
Там, где вечно не гаснет свет,
Там, где пьяный дух чабреца,
Лучше места, поверьте, нет
Для веселого мертвеца.

* * *

В Италии погода хороша!
У нас в Тамбове – сизые туманы…
Поэты поголовно в сиську пьяны
От холода и вечного «ерша».

Италия! О, средиземный рай!
О, дивная, пьянящая истома!
К тебе? Ты что! Моя, зараза, дома…
Тогда ко мне… Италия, прощай!

Негромкий мат, в тарелках тараканы,
Хрущеба, кухня, водка на столе.
Весь мир – бардак! Ага, а бабы – дуры!

Звенят печально грязные стаканы.
Ну, за любовь! За мир на всей земле!
Петрарку бы сюда с его Лаурой.

Иллирическое

Из самолета огромного
Выпрыгну в белую кашицу,
Вздрогну, что-то знакомое
Мне на секунду покажется.
Речь – через слово – матерна,
Девушки светловолосы,
Где я? Смотрю внимательно –
Да... Но не так курносы.
Петровы да Ивановы
С немного другим ударением.
Здесь так же пестры коровы
И развито пивоварение.
Такие же здесь мошенники,
Что и у нас в Шереметьево,
И крестятся так же священники
При помощи пальца третьего.
В Болгарии и на Руси
Практически все одинаково…

Я еду на желтом такси
В Пердопуло через Сираково.

Supernova

На шомпол Млечного Пути я наверну светящуюся ветошь
И будет тень вчерашнего дождя задумчиво торчать у горизонта
И будут руки и глаза любить и с богом целоваться
Пока еще река несет последний черный лед куда-то в бесконечность

И медленно и тяжело ударит время прямо в сердцевину
Туда где сумрак и покой и сон
И пустота расплавится в миры
In the beginning…

Териоки

Териоки, Териоки,
У залива мужики,
Загорелы, крутобоки,
Шумно жарят шашлыки.

Где вы, финские избенки? –
Не видать среди хором…
Где вы, бледные чухонки
С настоящим молоком?

Где тележка расписная
С толстым Пукканеном в ней? –
Едет конница стальная,
Сорок тысяч лошадей…

Но безвременны ухабы
И гремящие мосты,
И потомственные бабы,
Продающие цветы.

И все так же на рассвете
Трель выводит соловей,
И такие же здесь дети,
Только лучше и смешней…

Териоки, Териоки…
Под высокою сосной
Сладко спит голубоокий
Человечек славный мой.

Авраам

Способна тварь, от ужаса и боли окаменевшая,
Поднять глаза на Бога?
Способна ли душа, глядящая во тьму,
Увидеть звезды?
В мире,
Где солнце не заходит никогда,
Где впалы животы, а рты бездонны,
Всегда найдется нож,
А для ножа – работа.
Смотри, мой сын,
Смотри…

* * *

Дьявол лил вино,
Ухмылялся зло,
Рыскал в поле волк,
Дождь стучал в окно.
У чужих людей
Я хлебал рассол,
У чужих людей
Я упал под стол.

За спиной оскал
Мне затылок жег,
И оркестр играл
У меня меж ног,
И холодный пол
Полыхал огнем,
И, как сокол, гол,
Я лежал на нем.

И темнел зрачок,
И троился звук,
И вишневый сок
Вытекал из рук,
На груди змея
Изошла слюной,
И увидел я,
Как пришли за мной.

* * *

Берегом, берегом,
Долгим, над речкою
Бродит пустая душа.
Там, в полумраке,
За тусклою свечкою –
Блеск воровского ножа.
Сердце горячее,
Сердце счастливое
Примет стальную струну.
Охнув чуть слышно,
Душа сиротливая
Берегом долгим,
Дорогой тоскливою
Робко уйдет в тишину.

* * *

Ах, соловушка, ах, душа моя!
Печка теплая, ночь короткая.
В колыбельке спит ненаглядная…
Баю-баюшки, среброокая.
Добрый Боженька пусть ее хранит
От любой беды, от молвы-хулы,
Пусть во сне ее соловей звенит,
Пусть плывут над ней облака белы…

Ковчег

Не древними песками занесен,
Не снегом на вершине Арарата…
Безбрежна тьма, и бесконечен сон,
И линия пути замысловата.
От южных огнедышащих пучин
До северных искрящихся полотен
Все больше след его неразличим
И силуэт все более бесплотен.
В огромном чреве стынет пустота
И тлен, и кости тех, кому шептала
Спасение безумная мечта
И непреодолимое начало.

Со стрелки нефтяного терминала
Глядит голубоглазый человек,
Как по стеклу Петровского канала
Скользит неслышно призрачный ковчег.