Раёк

 

Хулиганская мистерия с элементами сказки для взрослых, фарса, альтернативной истории, любовного романа, экспериментального фэнтези и театра абсурда

 

На чтение краткой версии потребуется полчаса, полной – 2 часа 50 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за август 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

Сначала обращало на себя внимание движение его глаз, непрестанное лихорадочное дрожание зрачков, как в ознобе, даже до того, что глаза вдруг начинали косить, – как отражение внутреннего напряжения. Как будто части мозга Мигеля, а не глаза воспринимали мир по-разному, вразброс. Как будто разные куски сознания имели свои точки опоры и вращались каждая вокруг своей оси, по своей непохожей орбите.

Затем лицо. Рот, то закушенный от боли, то кривящийся в ухмылке. Бровь, вдруг страдальчески-высокомерно вздёрнутая. Выражение то благородно-возвышенное, то фривольное, рабски-шутовское. Вы почти слышали звон дурацкого колокольчика на невидимом дурацком колпаке.

Вдруг все черты лица начинают суетливо и призрачно струиться, как будто не живой человек перед вами. В глубине, на дне ярко вылепленного, выразительного лица вдруг просвечивало лицо истинное, нежное, как запах цветов. Но ещё глубже, уже под ним – проступали очертания черепа.

И снова глаза – насмешливо-умоляющие, любезно-отчуждённые. Не жалкие, – а счастливо-отчаянные. Взывающие о помощи – и одновременно зовущие: «За мной – и вознесётесь!».

 

 

*   *   *

 

Нет, я как-то слишком просто о князе рассказала. Без загадки. Словно он был обычный человек.

В его лице всё было слишком. Слишком худой, строгий, как у схимника, лик. Слишком коварные, тяжёлые, как у паралитика, веки. Слишком простодушные губы. Слишком вздёрнутый, легкомысленный, как у Пиноккио, нос.

И это совмещение несоединимого князя не только не портило, а – делало неизмеримо прекрасным. Одухотворяло!

Словно он в своём лице слиял все данности, коих мы на земле взыскуем. Всё, что может украсить человека. Все достоинства человека-совершенство, человека гармоничного, человека во всей полноте существования. Серьёзность – и весёлость, неземную прозорливость – и детскую бесхитростность, умение себя до последней капли крови отдать другим – и стремление и умение всё, до последнего вздоха, взять у тебя, отобрать, отнять. Вынуть.

А вокруг были знаки мистической мудрости, ещё в Древнем Египте и Вавилоне употреблённые жрецами: и пятиконечная звезда, и ступенчатая пирамида – лестница в небо. И мумии и могилы вождей, фараонов, земных воплощений Божества.

 

 

*   *   *

 

Мы ещё только смотрели друг на друга – и не заговорили даже, а уж они, фараоны, вожди и радетели, благословляли и обвенчивали нас, вязали нас в морской неразрывный узел.

Но ещё крепче и горше обвенчивала, сплетала и скрещивала, пронизывала, прожигала, растворяла и перемешивала, превратила в первозданный хаос, в студнеобразную массу, а потом слила воедино, в одну форму, в одно существо – она, звезда Полынь, хрестоматийный предвестник конца света.

 

 

*   *   *

 

Была в Стране Блаженных одна странность. Этого, впрочем, не только не скрывали, но даже все уши прожужжали, расхваливая это как непревзойдённое достоинство – непременный повод для любви. Но то, на что все указывают пальцами, – становится невидимкой.

Страна эта вмещала в себя Всё.

Ну, почти. Все мировые религии и массу локальных. Сто национальностей. Готику. Минареты. Пагоды. Все климатические пояса. Все исторические эпохи. Все полезные ископаемые. Моря. Горы. Пустыни. Тундру. Тайгу. Джунгли.

Модель земного шара.

И была в этом некая магия. Словно кто-то решил собрать в одну реторту все элементы таблицы Менделеева, сплавить их и посмотреть, что получится.

Как будто Вселенский Алхимик пытался соорудить из нас философский камень. Колдовской кристалл. Универсальную формулу совершенства. Абсолютной полноты и гармонии бытия.

 

 

*   *   *

 

Но то была гармония, распылённая по девяти часовым поясам, а потому трудноуловимая.

Поэтому и слепили, немного наскоро, но по тому же принципу – всё в один котёл – Город в Городе, Дворцово-храмово-парковый комплекс внутри Всеобщего воинско-монашеского ордена. Сплетение трудодостиженческого празднества и увеселительно-развлекательного завода.

Слияние сгустка материальности, практической пользы – и торжества Идеи, Разума, неосязаемых вечных ценностей.

Витрина Земного Рая.

Концентрат. Перекрёсток мирозданья. Модель модели вселенной.

 

 

*   *   *

 

Золотые статуи в фонтане: Деметра со снопами и пятнадцатиликое божество Всенациональность, воплощенье Единой Общности Советского Народа. Из античной триумфальной арки выскакивает позолоченный шпиль прибалтийской кирхи, словно нож-выкидуха. Синий флорентийский купол эпохи Возрождения окружён сонмом восточных мавзолеев. Конструктивистские башни увиты мусульманскими арабесками. Серали утыканы коринфскими колоннами. Фахверковые домики обляпаны барочной многотонной лепниной. Внутренние дворики в узорчатых решётках разряжаются стрелой летящими готическими галереями. Православные маковки, поставленные вниз, на асфальт, как напольные вазы, источают журчащие арыки. Гаремные волшебные закутки скрещены с донжонами.

Статуи священных коней и коров при храмах сельского хозяйства. Тотемные животные.

Парный колосс Адама и Евы, рабыни-царицы и раба-царя с новорелигиозным символом в руках. Она по совместительству богиня плодородия. Он по совместительству Гефест и Атлант.

Восточный базар плодов земли, но недоступных людям, как Сириус. Все изделия рук человеческих – от каменных наконечников до ЭВМ. Паланкины, рикши – и космический корабль. Изба-читальня – и стереопанорама. Бумажные уйди-уйди и гигантское колесо обозрения. Или колесо судьбы? Или шестерня часового механизма вселенной?

И при входе – гигантский фаллос останкинского Стоунхенджа: обелиск-обсерватория-храм в честь покорителей космоса.

 

 

*   *   *

 

Но модель модели, отраженье отраженья, – храмовый комплекс сыграл сам с собой злую шутку. Он обратился в испорченный телефончик, в эхо заблужденья, в «слышал звон, да не понял, где он». В уродливую карикатуру на карикатуру. Бездарную копию мазни. В дубликат грубой подделки.

Здесь было, как в кошмарном сне.

Всемирность выродилась в жалобно-нищенское «с миру по нитке». Всевременность – в «о времена, о нравы!». Всеплодность – во всеядность, всеобжорность, всепрожорливость.

Огромные плоды земли были чудовищны, как радиационные мутанты. Рабоче-крестьянские мадонны оказались пещерны, как первобытные идолы в капище каннибалов. Тотемные животные – динозавроподобны. Перепевы архитектурных шедевров, – как следы глобальных катастроф.

Не модель Земного Рая – пародия. Комната смеха.

Но как всё в этой неслучайной стране – и промашка получилась закономерной. Опечаткой-подсказкой. Провалом-шпаргалкой.

И как всё, идущее по кругу, – даром ли здесь было гигантское колесо! – эта посылка возвращалась в себя самоё, замыкалась в свой исток и (враг моего врага – мой друг) – ошибка моей ошибки впечатывалась Истиной. Оговоркой по Фрейду.

 

 

*   *   *

 

Подсказка взывала: оглянитесь! Шпаргалка сигналила: вдумайтесь! Вот же ваше истинное творение. Вы хотели всеохватности, – а получили нелепости. Вы жаждали совместить несовместимое, – и вот вам чудовища. Вы решили всё сплести воедино и привести к одному знаменателю, – и эти монстры пожирают вас.

Этот парк уродов с названием из одних букв, как будто и это тайнопись, шифрограмма; уловка шпионов или трюк засекреченных жрецов. Это ответ на все ваши вопросы. Это предсказанье алкаемого светлого будущего. Вот что вас ждёт – берегитесь!

Но мы сами были этими монстрами, – а кому же дано себя видеть со стороны! Чем громче кричали символы, – тем меньше мы их понимали и слышали.

Но это была подсказка не только всем нам, это было ещё посланье мне лично. Депеша в собственные руки. Попытка всё совместить в одно, слияние мира в одну точку в Мигеле – это вырождение, катастрофа.

И я тоже оказалась глуха и непонятлива. Я тоже не поостереглась.

 

 

*   *   *

 

Целый день мы с Мигелем гуляли в этом парке юрского периода и ближе к ночи перебрались через дыру в заборе в соседний Ботанический сад. Для посетителей его уже закрыли, так что он был безлюден.

Нам приглянулась лужайка. По краям она была обсажена чёрными, как порох, тюльпанами. Чуть сбоку из грубого булыжника был сложен грот, оплетённый корнями. Рядом кувыркалась в ракушку заводи шипящая, юркая по-ящеричьи, пупырчатая от пузырей струйка ручья.

Мы расстелили на траве мою красную косынку, развели огонь и закатили пикник. Ели золотой хлеб и запивали кагором, горько-сладким, чёрно-красным, пасхально-первомайским.

Мы облизывали друг другу испачканные пальцы, мы нашёптывали друг другу смешные детские секреты, мы целовались, как цветы в ветре – мимолётно и искристо.

Беззубая пасть пещеры глумливо ухмылялась. Вверху, в деревьях, райские птицы клацали клювами, исходили приторно-безумными завываньями.

Языки пламени и отсветы текущей воды превращали и наши лица в струенье. Черты лица обретали то подвижность и стремительность, то смятенность, то мятежность.

Как мы с князем смотрели друг на друга! Как огонь смотрит – на огонь. Как любовь – на любовь. Как смерть – на смерть.

 

 

*   *   *

 

Мы думали, что наше воцарение друг в друге венчают пламя, вода, бархатное вино, душистый хлеб, деревья в темноте, гортанные птицы.

Глаза Мигеля были – ключ, а мои – замок. И он входил взглядом во взгляд, и отмыкал, расцеплял, развязывал все укрепы, препоны и заплоты – всё во мне освобождал и раскрепощал, выпускал на волю, в звёздное небо.

Над нами вздымался открытый космос, а в нём – галактики и чёрные дыры, спутники, системы, солнца – все загадки и тайны, вся путаница и неразбериха, все гордиевы узлы, лабиринты и истоки. Истина истин. Ответ ответов. Смысл смыслов осязал и наполнял нас.

Тенета земной жизни, клетки наших тел, петля планетарного притяжения – всё опало, как шелуха, как оковы прощённого Господом каторжника.

Акт любви был актом выхода в открытое пространство, соединенье тел было вхождением в эпицентр мирозданья, вхождение друг в друга было вхождением в Светомудрость, во Всепонимание и Всепрощенье.

 

 

*   *   *

 

В этот миг мы заняты были богоподобным делом, там мы творили своими телами – новый мир, неповторимую вселенную, своё соцветие созвездий, планет, млечных путей и пульсаров. Сухих кратеров, мировых океанов. Гомеров и деспотий.

Мы были в начале начал, в окончании всего сущего – и потому их не заметили.

Их было много. Подростки. Жилистые. Низкорослые. Узколобые. Наголо стриженные. С глубоко посаженными глазами.

Самое мерзкое было то, что эти существа не издали ни одного звука и не имели на лицах никакого выражения. Если бы это была злоба, или похабная ухмылка, или ненависть, или желание причинить боль, покрасоваться друг перед другом, желание власти, женского тела желание – их можно было бы напугать, уговорить, рассмешить. Убить.

А подростки были никакие. Ничего не хотели. Ничего не ощущали. Ничего не боялись. И они казались бессмертными.

Мигель был правнуком комдива, шашкой с одного удара разрубавшего напополам в седле басмача. Мой любимый был внуком палача, который в уши людям забивал гвозди. Князь был героем афганской войны, бывшим десантником, вице-президентом ассоциации боевых искусств.

Но это всё было человеческое: и жестокость комдива, и зверство палача, и отчаянье голубого берета. А тут – полное бездушие. Бесстрастность механизма.

Да Мигель и головы повернуть не успел. Чада вырубили его ударом по затылку.

Мне они выбили передние зубы, сломали четыре ребра и исполосовали лицо бритвой. Бесчувственного князя били ногами так долго, что я уверилась: убили. Когда его всё же откачали, у него отказала одна почка. А ещё трещины в позвоночнике, перелом челюсти, основания черепа, обеих запястий.

Юные создания били и уродовали с тем же бесстрастием, с каким вбивают сваи в почву, ковыряют землю ковшом экскаватора, спускают в море ядовитые отходы.

Светлое будущее нашей страны, они наплевали в сердце мира, напакостили во вселенский родник, искалечили начало начал, прервали вечность, пресекли беспредельность. Катастрофа была галактического масштаба. И кто бы мог здесь что-нибудь спасти. Какие тут могли помочь слёзы, молитвы и уговоры.

И в самый разгар этой страды деревенской – над нами полыхнул салют. День-то был праздничный.

Мы барахтались в крови и унижении, – а над нами цвела непереносимо ярко сама Красота и Радость человеческая.

А потом эти подростки уселись вокруг моего красного платка и ели нашу еду и пили наше вино. Они даже хлеб и вино осквернили. Разбросали огрызки, наплевали в кагор, растоптали ногами и платок и тюльпаны.

Я думала, нас с князем венчают деревья и звёздное небо.

А оказалось – кровь, страдание, увечье, надругательство.

Не любовь и не ненависть – космическое бездушие нас соединило.

 

 

*   *   *

 

Но и это ещё не всё.

Звезда Полынь тоже и окончательно повенчала нас с князем.

Уже несколько суток радиация из взорванного реактора всех нас спелёнывала, спекала, перемалывала. И Мигель, и я, и молодчики – все мы были одинаково и в равной степени облучены, сквозь нас в равных долях и дозах процеживалась смерть. Я думала, что наши тела излучают любовь, а это было атомное излучение.

И та вселенная, что была создана в ту ночь тройного венчания, тот ребёнок, которого я зачала в алькове созвездий, – он тоже был пронизан, пришпилен, как мотылёк, пригвождён, как Христос, радиацией. Дитя тоже было помечено, заклеймено, переформатировано, как все мы, так что матерью его становилась уже не я – звезда Полынь.

 

 

*   *   *

 

Мы так и не узнали, кто были эти выродки. Наркоманы? Сатанисты? Юные нацисты, проходившие боевое крещение? Инопланетяне? – Немотивированное преступление. Не подлежит раскрытию.

Князь лежал в коме у придворных лекарей. Меня к нему не пускали. Выгнали, как облезлую дворняжку, за порог.

Слышала только обрывок разговора: если и выживет, останется калекой.

 

 

*   *   *

 

А между тем лицо моё становилось зелёным, глаза ввалились, а нос заострился. И по телу пошли чёрные пятна.

Тут даже моя благодушная врачиха поняла, что дело плохо и плод надо вычищать.

Я на это шла, как на казнь. Если бы мой ребёнок был зачат в нормальных обстоятельствах и благополучно родился бы, и вырос, и я вложила бы в него всю душу, воспитывая одна, и его приговорили бы потом к позорному повешению за преступление, которого он не совершал, – я бы и то переживала меньше.

Моему малышу не повезло с первых секунд возникновения. Даже до него уже не повезло. На дитя, состоящее всего из нескольких клеток, обрушились все мыслимые несчастья. Ребёнок был всего лишён. Чемпион неудачников. И единственное, что у него оставалось: моя защита, моё береженье.

А я малыша не сберегла.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за август 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение августа 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.