Две фигурки посреди планеты

Теряльщик

Что в лоб, что по лбу – одинаково,
Ну сколько можно повторять:
Потери устрашат не всякого –
Лишь не умеющих терять.
А я – теряльщик из отъявленных,
Грозить такому толку нет,
Зачем же снова мне заявлено,
Что ты уедешь – и привет?
Прибьёшься, мол, к другому дому там…
Тебе отвечу, не юля:
Не напугаешь щуку омутом
И синим небом – журавля.
Кроты давно привыкли к тёмному,
Не тает снеговик зимой,
Потерей дома мне, бездомному,
Не угрожают, ангел мой.
Но если гневу вдруг поверю я,
Тебя отчаянно любя,
И осознаю, что потерею
Большой не буду для тебя –
Тогда в разлуке я за главного,
Уйду в заоблачную даль:
Теряльщика такого явного
Нисколько потерять не жаль.

Кленовый блюз

Какое лето! – холодно до дрожи,
И ветер даже к полночи не стих.
Кому-то доживать ещё, быть может,
Непрожитую жизнь за нас двоих.

Любили мы на зависть всем влюблённым,
А нынче наступил суровый срок
Предстать перед тобой нелепым клёном
Без веток, чтоб обнять тебя не смог.

Всего глотком подслащенной отравы,
Казалось, ты была в моей судьбе,
Ушла – и разводили сырость травы,
И долго сохли листья по тебе.

Стотысячная ночь идёт на убыль –
Как говорила ты, под хвост коту…
А губы по привычке ищут губы,
Но бьются в темноте о пустоту.

Закатный час

Когда на город наползает мгла,
Но Солнце длит обряд самосожженья,
Я сомневаюсь, что Земля кругла
И слабо верю в силу притяженья.

Нет больше силы, что тянула нас
Сгорать вдвоём, то плача, то немея,
Поэтому теперь в закатный час
Коперник мне не ближе Птолемея.

И трогательной сказке про китов,
Что держат этот мир снующих гномов,
Я более довериться готов,
Чем формулам учёных астрономов.

Ведь наша им неведома звезда,
Которая угасла навсегда.

Сонет без добра

Любовь, как истина, стара,
Она даруется богами,
А кто желает мне добра –
Пусть лучше выдаёт деньгами.

Я знаю то же, что и ты,
Сбирая истину по крохам:
Любовь не ценит доброты
И в милосердье верит плохо.

Меняет множество имён,
Сплетает узелок из песен,
Но если ты уже пленён –
То для любви не интересен.

Коварней, чем на речке лёд,
Она к другому уплывёт.

Две фигурки посреди планеты

На губах застыло выраженье
Ироничной скуки. Что ни день,
То у них стрельба на пораженье,
А любовь – отличная мишень.

От жары уже зашкалил Цельсий,
Понемногу плавился песок.
Он её учил: «Получше целься,
Это – словно поцелуй. В висок.

Бить в упор – ни капельки не сложно,
Се ля ви, детёныш, се ля ви...»
Он решил: теперь и выпить можно
За помин пристреленной любви.

Две фигурки посреди планеты
Разбросали тени на восток.
Душный полдень. Окончанье лета.
Каждый прав. И каждый одинок.

Примерно так

Неизменна в предрассудках и привычках,
Не желая и боясь судьбы иной,
Ты живёшь себе у чёрта на куличках,
Хоть значительно приятней жить со мной.

А со мной ты разговариваешь строго,
Словно я какой-то вор или бандит,
И не ведаешь, что ждёт меня дорога,
Но пешком по ней не принято ходить.

Пролетая, как фанера над Парижем,
Еле слышно занавескою шурша,
Я тебя с другим мужчиною увижу
(Пусть не я – моя бессмертная душа).

Ты достанешь земляничное варенье
В поздний час, когда останетесь вдвоём,
Он прочтёт тебе моё стихотворенье,
Выдавая, как обычно, за своё.

Сделав вид, что ничего не происходит,
И в окно зачем-то пальчиком грозя,
Ты признаешься: «Читала что-то вроде,
Только хуже. Даже сравнивать нельзя!»

Вот будь я котёнком...

Вот будь я котёнком, тебе о любви бы мурлыкал,
Свернувшись калачиком рядом с твоею рукой,
В молочное блюдце усатую мордочку тыкал
И радовал всех, что пушистый и мягкий такой.

А будь я щенком, то встречал бы заливистым лаем,
Домашние туфли тебе приносил бы в зубах,
И мячик гонял бы, хвостом от усердья виляя,
И грозно рычал, посторонним мужчинам на страх.

Будь я попугаем, всё мог за тобой повторять я,
Тревожа вечерний покой бодрым хлопаньем крыл,
И лапкой сквозь прутья тебя теребил бы за платье…

А будь я удавом, давно бы тебя удавил.

Одна душеспасительная беседа

Любимая, поставь-ка свой бокал!
Ты – прелесть, я готов поклясться адом,
С тобой никто и рядом не стоял
Из женщин, что сидят с тобою рядом.

Взгляну в глаза – и, кажется, тону,
Как сельдь тонула пряная в рассоле…
Но ты, подруга, тянешься к вину,
На это не могу смотреть без боли.

Ты ночью мне шептала: я – король,
Да будь я даже Цезарь настоящий,
Скажу: для женщин вреден алкоголь,
Как никотин для лошади курящей.

На хрустале – и торт, и пирожок,
И ананас, сладчайший от природы.
Зачем тебе шампанское, дружок,
Когда на свете соки есть и воды?

Вино – одна разжиженная ложь,
А ты ведь мать, не забывай об этом,
Какой пример ты сыну подаёшь?
Малец сопьётся, вырастет поэтом!

Вон юная судьба оборвалась
Намедни, мне девицу очень жалко:
Она перед купаньем напилась
И про себя решила, что русалка.

А тот, кто клялся век её любить,
Теперь ночами бродит, словно призрак,
И вопрошает: «Пить или не пить?»
Сам у себя, что нехороший признак.

В таком бреду – хоть шпагой заколись,
Не вынести мучительной потери…
Ой, глянь, а гости как перепились,
Один уже найти не может двери.

На дармовщинку кто же не алкал,
А мне потом – иди, сдавай посуду…
Прошу тебя добром: поставь бокал!
Остановись!
Не пей вина, Гертруда!!!...