HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Игорь Литвиненко

Последний шанс

Обсудить

Рассказ

 

Купить в журнале за декабрь 2017 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за декабрь 2017 года

 

На чтение потребуется 40 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

фантазия на свободную тему

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 29.12.2017
Игорь Литвиненко. Последний шанс (иллюстрация к рассказу). Источник: http://newlit.ru

 

 

 

Впереди себя постукивая тростью, старик Юранд быстро прошёл по коридору. Перед шестнадцатой дверью по правой стене остановился, чтобы сосредоточиться на своих мыслях.

С утра, ещё лёжа в постели, он хорошо настроил голос для предстоящего разговора: хриплый басок с нотами досады и сожаления. Ожидая, когда в коленях ослабнет напряжение после ходьбы, вынул из кармана платок, прикоснулся шёлковым холодком к потным морщинам на лбу... Всё-таки у них тут страшная духота. С этой мыслью толкнул дверь, ощупал тростью высоту порога и перешагнул через него.

В комнате стоял резкий запах медикаментов. Знакомый голос доктора Фалька прозвучал откуда-то сбоку:

– Прошу вас, профессор. Прямо три ваше кресло, я слева четыре, у стены. Вправо два... – доктор сделал неловкую паузу, – наш юный друг, наш бедный юный друг.

– Славный день, доктор, – сказал старик, устраиваясь в кресле. – Но почему в вашем заведении такая духота?

– Поломка вентиляции, – пояснил доктор Фальк. – Скоро наладят, я распорядился.

– Ну хорошо, ладно. – Юранд плотнее устроился в кресле и медленно сложил руки на круглом набалдашнике трости. – Агесандр? – позвал он.

– Я здесь, прямо два, – отозвался молодой человек, лежащий в постели на высоких подушках.

– Как самочувствие?

Сощурив глаза, молодой человек смотрел в морщинистое лицо старика. В течение долгой паузы он успел перевести взгляд на доктора Фалька, стоящего у стены и опирающегося на трость, и вновь обратил взор на лицо Юранда.

– Тебе трудно говорить? – недвижно поинтересовался старик, стараясь придать голосу участливый тон.

Юноша продолжал молча разглядывать морщинистое лицо и тонкие руки, обнимающие набалдашник трости.

– Агесандр утверждает, что это совсем не больно, – вмешался доктор Фальк.

– Вот как? – сказал Юранд, и юноша с любопытством посмотрел на его густые брови, как они поднялись на лбу. – Но вчера он говорил совсем другое?

– Абсолютно противоположное, – подтвердил доктор.

– Как же так, Агесандр? – Юранд наклонился в кресле, приближаясь к больному. – Дай руку.

Нерешительно, словно опасаясь чего-то, молодой человек прикоснулся ладонью к ожидающей руке Юранда. Цепкие пальцы старика обхватили мягкую ладонь. Агесандр привстал в постели и принялся разглядывать это рукопожатие.

– Что молчишь? – сказал Юранд. – И почему дрожишь? – Он разжал пальцы.

Юноша медленно опустился на подушки, не сводя глаз с руки Юранда, которая вновь легла на трость.

– Вчера ты сказал, что осязание света заставляет тебя страдать.

– Да, шеф, – нерешительно ответил больной, закрыл глаза и нервно вздохнул.

– Ведь это больно, не так ли? Это мучительная боль, так ты сказал вчера.

– Да, шеф, – повторил юноша, не открывая глаз. – Когда сняли повязку, было очень больно, и потом тоже... Я думал, что умру.

– Ну, что ты, что ты... – сострадательный тон вновь проявился в голосе старика. – Умереть мы тебе не позволим... Если ты умрёшь, на кого останутся твои летучие мыши?

Агесандр заметил, как тонкие губы Юранда вздрогнули и раздвинулись на лице. Так впервые увидел он человеческую улыбку.

– Я слышал, будто наше Общество стоит на пороге великого изобретения? – опять вмешался доктор Фальк.

– Это правда, – Юранд шевельнулся в кресле. – Через пару лет любой из нас сможет быстро и свободно перемещаться даже в незнакомой местности. Никаких тросточек! – торжествующе воскликнул он. – Великий Кворум не скупится на средства. Председатель лично заинтересован. Никогда ещё наш институт так не процветал. И всё это благодаря Агесандру, нашему укротителю летучих мышей. – Улыбка ещё шире расплылась по лицу Юранда.

– Тогда уж, наверное, Агесандр обеспечит себе почётную пенсию? – полюбопытствовал доктор Фальк.

– Несомненно, мой друг, несомненно.

Все замолчали, и в тишине прозвучал голос юноши:

– Но мне вовсе не больно!

Доктор вздрогнул и переступил с ноги на ногу. Юранд не шелохнулся, только лицо его вмиг осунулось и затвердело.

– Хорошо, допустим, – проговорил старик, не скрывая раздражения. – Допустим, тебе не больно. Но ты не будешь, я надеюсь, отрицать, что свет причиняет тебе страдание?

Агесандр промолчал в ответ.

– Ты утратил счастье вечной тьмы. Не ты первый испытал удар внезапного прозрения. Повинуясь второму закону Конституции, ты обязан страдать. Потеря темноты – страшный удар для тебя, я надеюсь. Будь благоразумен. Операцию сделает профессор Нуарель, это опытный специалист. Он возвратит тебя в лоно тьмы, и мы продолжим наши исследования. – Участливые нотки возвратились в хриплый старческий голос. – Тебя ждёт работа, Агесандр. Нам надо продолжать.

– Я не хочу, не хочу! – перебил его юноша, вжимаясь затылком в подушку.

– Аги, мой мальчик... дай мне руку.

Юноша не шелохнулся. Старик пошевелил в воздухе пальцами, очень медленно вернул руку на трость, лицо помрачнело.

– Я обещал Председателю, что к празднику Святого Полифема работа будет завершена. Подумай, Аги... Орден доктора темноведения сам плывёт тебе в руки.

– Не хочу, – повторил юноша упавшим голосом.

– Ты... отказываешься от операции?

– Отказываюсь.

В душном воздухе повисла звенящая тишина. Доктор Фальк первым нарушил молчание.

– Это шок, это шок, – произнёс он скороговоркой. – Психологический удар и волна страха, боль совести... Агесандр слишком остро переживает агрессивное действие света, и я думаю, что... как сказано в Конституции...

– К чёрту! – неожиданно крикнул Юранд и пристукнул тростью. – Здесь я чувствую запах предательства. Никакой это не шок. Это измена, доктор. Измена!

– Не понимаю, – дрожащий голос доктора Фалька выражал крайнюю степень недоумения. – Я ничего не понимаю...

– А я понимаю! Я всё отлично понимаю! Наш Агесандр поддался соблазнам очевидения. Отвратительным, низким соблазнам! Да это не шпион ли очевидцев, чёрт возьми?!

– Успокойтесь, профессор, я прошу вас, – промямлил доктор Фальк.

– Если бы сейчас на его месте был кто-то другой, – продолжал Юранд, пристукивая тростью, – я бы тотчас передал его дело в сектор безопасности, и он бы у меня как миленький вылетел из Общества на все четыре стороны! Да ещё пережил бы позор показательного суда! – Старик выдернул из кармана платок и обтёр дрожащие губы.

– Я вас умоляю, – причитал доктор Фальк. – Прошу вас, ради бога...

Послышался ровный гул включённой вентиляции. Доктор застыл и прислушался, облегчённо перевёл дух. Юноша молчал в постели. Но теперь глаза его были открыты – он смотрел на Юранда с прищуром и ухмылкой.

– Надежда Общества! – старик выпрямился в кресле. И вдруг обмяк, заговорил голосом безнадёжно уставшего человека. – Всё прахом... В тот момент, когда заветная цель уже почти... Я полагал, что в Обществе немного найдётся людей, столь же преданных идеалам Тьмы... Ты слышишь меня?

– Да, слышу, – сказал юноша и спокойно поправил подушку под головой.

– Мы все давали клятву на Площади Мрака в день совершеннолетия. Ты тоже.

Юноша ответил молчанием.

– Никогда бы не поверил, что придётся тебе об этом напоминать... Ну, что ты молчишь?

Если бы старик умел видеть, он различил бы на лице Агесандра мучительную гримасу, а в глазах заметил бы светлые капли выступившей влаги страдания.

– Агесандр, – сказал старик примирительно. – Ты должен справиться с этой слабостью. Подумай о других, ты уже не мальчик. Последний гибрид летучих мышей гораздо лучше прежних вариантов, ты же сам говорил мне. Цель близка, ещё совсем немного надо поработать.

– Я очевидец, – твёрдым голосом сказал Агесандр.

Доктор Фальк издал тяжкий вздох и закашлялся.

– Я очевидец, – повторил юноша. – Я не вернусь.

Медленным взглядом он прошёл вдоль стен комнаты. Пёстрые пятна и полосы, покрывающие стены и потолок, порядком надоели ему за три дня, хотя в первое время он со страхом прятался от этих пятен и полос под одеялом. Высокое окно, полное света... Мелькание лёгких теней и яркий круг над водным горизонтом – должно быть, это и есть солнце...

– Я вижу солнце, – сказал юноша. – Я его вижу.

– Замолчи! – сорвался опять на фальцет голос Юранда. – Не смей произносить при мне это слово! Вижу... Видеть... Разврат! Грязная похоть, слюнявое безволие, нищета духа, мерзость, мерзость! – Старик сильно ударил себя кулаком по колену и продолжал, морщась от боли: – Аги, я последний раз прошу тебя, я тебя заклинаю, послушай старика. Мы всегда так легко понимали друг друга. С тобой случилась беда, ну что ж... Никто не застрахован от несчастья. Недуг прозрения мы пока не научились надёжно предупреждать, не всегда это удаётся сделать, вот и тебе не повезло. Но послушай меня!

Он поперхнулся, дважды глотнул слюну, заговорил хрипло и натужно, торопясь высказать самое главное.

– Послушай, Аги, мой мальчик. В этой комнате до тебя побывали сотни несчастных. Самые разные люди, внезапно утратившие слепоту. И только единицы из них... Ты слышишь? Только единицы решились на эту дерзость – остаться очевидцами. Все они стали изгнанниками и погибли. Перед смертью они проклинали тот день, когда отказались от операции. Я уверен, что много раз они хотели вернуться в Общество Равноправных Слепцов, но закон Общества строг и беспощаден, очевидцам суждено умирать в изгнании! Неужели тебя не пугает их участь?

– Я завидую этим людям. И приму на себя их судьбу. Я не верю, что они погибли. Там, в изгнании, они, мне кажется, счастливы. И я буду счастлив, но вам этого не понять, шеф.

– Не понять?

– Нет. Потому что я очевидец, а вы по-прежнему слепец, – сказал Агесандр и добавил почти шёпотом. – Мне жаль вас...

– Ты издеваешься! – крикнул Юранд, но тут же сдержал себя и произнёс дрожащим, насильно выровненным голосом: – Ну хорошо... Ты очевидец. Так?

– Да.

– Хорошо... И что же ты видишь? Что это за удовольствие такое, чёрт бы его побрал!

– Профессор, – осторожно вмешался доктор Фальк. – Согласно инструкции, здесь на стенах изображение различных плоских фигур разного... как бы это вам... разной густоты, что ли, температуры... А в боковой стене, прямо три за кроватью, есть прямоугольное отверстие, закрытое стеклом... это такой материал, пропускающий световое излучение...

– Да-да, – перебил его старик. – Я понимаю... Так что же ты видишь, Агесандр? Расскажи нам. Поделись впечатлениями, – в конце фразы он постарался добавить голосу побольше презрения.

– Я вижу солнце.

– Это мы уже слышали, – проскрипел старик, не утрачивая сарказма. – И что же оно такое, это твоё солнце?

– Оно... – юноша смутился, оттого что не может подобрать нужное слово.

– Ну-ну, – усмехнулся Юранд.

– Оно круглое.

– Круглое? И всё?

– Да. Круглое.

– И больше ничего?

– Не знаю, – сказал Агесандр. – Может быть, я открою в нём ещё что-нибудь, а пока мне и этого хватит.

– Хватит для чего? Чтобы что?

– Для счастья.

– Н-да... – протянул старик. – Ну что же это за счастье? Что за идеал? Круглое солнце...

– Не знаю. Это надо видеть.

Юранд с трудом сдержал в себе новый приступ гнева. Он медленно поднялся из кресла, скользнул неподвижными зрачками по лицу Агесандра.

– Доктор Фальк, – позвал он. – Мне надо с вами посоветоваться...

В своих передвижениях по клинике доктор Фальк редко пользовался тростью. За двадцать семь лет работы здесь он успел хорошо запомнить длину коридоров, количество ступеней в лестничных пролётах, расположение и внутренние размеры комнат, порядок расставленной мебели. Взяв профессора под руку, он проводил его из комнаты и плотно закрыл за собой дверь.

– Я вас слушаю, – сказал Фальк, когда они прошли немного по коридору.

– У меня просьба.

– Пожалуйста, всегда рад служить.

– Где сейчас Формен?

– Формен?

– Да, – повторил Юранд. – Кон Формен. Где он?

– Там, где и положено ему быть, но...

– Пусть он поговорит с Агесандром.

– Думаете, этот идиот сможет что-нибудь изменить?

– Последний шанс, – тихо произнес Юранд. – В нашем положении это единственный шанс. Если и Формен не сможет нам помочь, тогда... – Юранд выразительно промолчал. – Вы поняли?

– Хорошо. Я всё сделаю.

– Можно устроить это сегодня же?

– Да, профессор.

– В таком случае не прощаюсь. До вечера.

– Я позвоню вам.

– Да, – кивнул Юранд. – Я буду у себя.

Концом трости он скользнул вдоль стены, узнавая направление. Доктор Фальк ещё долго стоял в коридоре и слушал удаляющиеся шаги.

 

 

*   *   *

 

Нижний край горячего диска коснулся тонкой линии далёкой воды. Вдоль моря протянулась слабо пульсирующая огненная черта. Вокруг солнца воздух заметно остыл... Агесандр опустил веки, чтобы в голове не путались новые и старые ощущения. Кожа лица напряглась, принимая потоки тепла, Агесандр с детства любил это чувство. Он сильно зажмурился, глазам стало прохладно и легко, по телу прошли спокойные волны. Юноша вздохнул и расслабился. Веки сами собой распахнулись, в глаза ворвался обжигающий свет... Солнечный диск уже окунулся в море, вода раскалилась. Агесандр снова зажмурился.

– Хорошо, хорошо... тепло.. – прошептал он и затих. Потом услышал, как открылась и закрылась дверь.

– Доктор, – сказал он, не поднимая век. – Пожалуйста, не надо делать операцию. Мне уже лучше, мне так хорошо...

– Меня зовут Кон Формен, – прозвучал грубый, колючий голос.

Юноша вздрогнул, очнулся. Высокий человек стоял перед ним и смотрел прямо в лицо. Впервые осознанный взгляд был направлен в глаза Агесандру. Он похолодел и втянул голову в плечи.

– Я извиняюсь, – сказал человек. – Можно присесть?

– Можно.

Человек опустился в кресло.

– Меня зовут Кон Формен, – повторил он. – Доктор Фальк приказал мне поговорить с тобой.

– Приказал поговорить? О чём? – Агесандр освободился от замешательства первых секунд и почувствовал раздражение. – Мне надоели разговоры. Я хочу спать.

– Понимаю, – сказал Формен. – Я ненадолго, всего пять минут.

– В таком случае потрудитесь не смотреть в мою сторону.

– Ладно, не буду смотреть, – согласился Формен и опустил глаза в пол. – Я стану говорить, а ты слушай внимательно.

– Я слушаю. Только быстрей, и уходите.

Не поднимая глаз, Кон Формен медленно провёл по лбу широкой ладонью, как бы проверяя порядок своих будущих слов. Агесандр повернулся лицом к солнцу. Он пожалел о том, что непрошеный гость помешает насладиться минутой, когда солнце с головой опустится в море.

– Я очевидец, – начал Формен. – Шесть лет назад со мной сучилась та же беда, что и с тобой.

– Беда?

– Молчи и слушай... Точно так же я лежал в этой комнате и смотрел в это же окно. И солнце было точно такое же, и море...

Формен сделал долгую паузу. И вновь заговорил, но быстрее, словно боясь не успеть.

– И я решил остаться очевидцем. Ты меня поймёшь. Я полагал, что буду счастлив, потому что увижу мир, а не только услышу его звуки и запахи... Закон Общества запрещает видеть, Всеобщая Конституция Великой Тьмы предусматривает искусственное ослепление прозревших, чтобы они снова стали как все нормальные люди...

– Всё это я прекрасно знаю и без тебя! – не выдержал Агесандр. – Зачем ты пришёл?

– Не перебивай, – ответил гость. – Я продолжаю.

– Нельзя ли короче?

– Итак, от операции я отказался. И должен был покинуть Общество. В день изгнания меня заклеймили проклятием и облили грязью. Не знаю, как вынес я эту пытку... – он снова надолго умолк.

С нарастающим раздражением Агесандр вытерпел эту долгую паузу. Когда он был готов крикнуть в лицо неприятному гостю что-нибудь оскорбительное и решительно прогнать его, тот заговорил.

– Я шёл по зелёной траве и улыбался. Далеко впереди стояли высокие горы, сейчас из окна ты их не увидишь, они с другой стороны. Не помню, сколько дней я шёл к ним. Я питался растениями, сбил ноги в кровь...

– Перестань, – сказал Агесандр и посмотрел на гостя со всей злостью, на какую был способен. – Знаю, к чему ты клонишь. Ты был в изгнании, а теперь снова здесь, значит, скоро ты скажешь, что разочаровался в своем очевидении. Плевать мне на это! Тебе не удастся меня одурачить... Говори поскорее всё, что ты должен сказать. Только без лирики. И уходи.

– Ну хорошо, – Формен кивнул. – Тогда сразу скажу самое главное. Слушай... В горах я встретил людей, таких же, как я, очевидцев. Они приняли меня спокойно, показали место у костра... Это был мой самый счастливый день. Мы смотрели друг другу в глаза и разговаривали.

– Почему же сейчас ты не с ними?

– Не перебивай, это долгая история. Если хочешь, расскажу все подробности.

– Я не желаю слушать твои подробности!

– Ну хорошо, ладно. Не кричи на меня...

Кон Формен ещё ниже склонил голову и проговорил еле слышно:

– Они погибли.

– Погибли? – Агесандр привстал в постели. – Но почему?

Формен отвечал еле слышно, не поднимая глаз.

– Дело в том, что солнце... Они ему поклонялись как богу. Солнце было для них... символом совершенства, красоты...

– Что такое «красоты»?

– Красота? Это такое слово, они придумали его для обозначения всего, что им представляется совершенным. Всего, что приятно для глаз... как бы тебе объяснить... Они ещё много слов придумали, которых ты не поймёшь.

– Скажи, скажи мне их!

Кон Формен посмотрел сквозь окно. Уже наступали сумерки, солнце зашло. Зеркало моря ещё держало в себе немного жаркого цвета.

– Смотри, – сказал Формен. – Вон там синее небо над морем.

– Что над морем? – не понял Агесандр.

– Высокий воздух над морем – это небо. Оно синее, это такой цвет. Цвет, понимаешь? У моря другой цвет, золотистый, и оранжевые полосы. И ещё немного красных и жёлтых пятен... Пятно – это сгусток цвета.

– Сгусток цвета... – тихо повторил Агесандр. Он примолк, потом сказал с нетерпением: – Назови цвет дерева!

– Зелёный. Этого цвета очень много в горах, где живут... – голос гостя дрогнул, – где жили эти люди.

Агесандр вцепился глазами ему в лицо и долго молчал, прежде чем сказать наконец:

– Почему они погибли?

– По глупости. Они поднялись на высокую гору, чтобы стать как можно ближе к солнцу... И солнце сожгло их.

– Сожгло? – прищуриваясь, переспросил Агесандр.

– Да, – повторил Формен. – Сожгло солнце. Они сгорели в его лучах.

– А ты? – Агесандр ещё больше сощурился. – Почему ты не сгорел вместе с ними?

– Потому что меня там не было. Я не пошёл с ними на эту проклятую гору. – Формен заговорил торопливо, с каким-то неудовольствием. – Они оставили меня внизу. Сторожить вещи. А сами ушли в гору, все ушли...

– Сторожить вещи? От кого сторожить?

– Ну... мало ли.

Агесандр недоверчиво поджал губы и несколько секунд разглядывал в упор Кона Формена. Потом тяжело откинулся на подушки и отвернулся.

– Ты врёшь, – сказал он.

Воздух над морем загустел ещё больше. Агесандру захотелось узнать, как называется этот цвет. Но он не стал спрашивать. Он ждал, когда Кон Формен встанет и уйдёт. Он уже не думал о Формене, он думал о себе и о том, что будет завтра... Надо стерпеть унижение, надо выдержать... Когда разъярённая толпа станет кричать грязную брань, а с балкона Общественной Ратуши кто-нибудь из членов Великого Кворума провозгласит тираду вечного проклятия и приговор отлучения...

– Почему ты не веришь? – прозвучал в тишине хриплый голос. – Ты первый, кто не поверил моему вранью.

– Когда говорил, ты прятал глаза.

– Сам же просил не смотреть в твою сторону.

– Не имеет значения. Кроме того, в одном месте ты допустил оплошность. Сказал, что очевидцы живут в горах, а потом поправился – жили.

– Да, ты прав.

– Но это не главное. С первой минуты я понял, то ты будешь врать.

– Это почему?

– Потому что... у тебя такое лицо.

– Может быть, – согласился Формен. – Слепцы не видели моего лица, их я легко сумел обмануть. А тебя не проведёшь.

– За эту ложь ты купил себе место в Обществе? Верно я понял?

– Да, верно! Ты догадлив, чёрт возьми. – Формен побагровел. – Я прожил с очевидцами ровно шесть месяцев, а потом пришёл к великому Кворуму и сказал, что ненавижу солнце и раскаиваюсь, раскаиваюсь, раскаиваюсь... – он уронил лицо в ладони и умолк, переживая своё давнее унижение.

– Почему ты покинул их?

Формен вскинул искажённое гримасой лицо.

– Почему я ушёл? Ты хочешь знать?

– Хотелось бы, – тихо сказал Агесандр. – Только без вранья. Если можешь, конечно.

– Ладно, скажу...

Кон Формен тяжело задышал. В его левом глазу нижнее веко вздрогнуло мелким тиком. Он заговорил, прижимая глаз пальцами.

– Потому что мне надоело, понял? Надоело!

– Не кричи ради бога.

– Надоело, – повторил Формен уже спокойнее. – Не понимаю, как они могут так жить. Они все сумасшедшие. Солнце, солнце! Носятся со своим солнцем... А сами спят почти на голой земле и жрут всякую дрянь, что бог даст. Рыбу, правда, ловят. Или тощего зайца иногда поймают в петлю. В-общем, не сравнить с нашей жизнью...

– Постой-ка, – прервал его Агесандр. – В Конституции сказано, что страдание – заслуженная кара для всех, кто изменяет идеалам Тьмы. И вот ты пришёл, и сказал Кворуму, что все очевидцы погибли, что ты остался один, что тебе плохо, трудно, холодно... Ну и отлично! Ты заслужил страдание – иди, уходи, страдай! Кормись от солнца! Так или нет?

– Да, так и было. Сначала меня прогнали. Сказали, что смерть очевидцев – справедливое возмездие за разврат духа и что я достоин той же участи... Через два дня я пришёл опять и сказал им, что я сам себя ослепил и снова стал таким же, как все.

– И что же?

– Они совещались до вечера, а потом приказали повторить рассказ о том, как солнце сожгло очевидцев на высокой горе. Я повторил слово в слово. Они ещё немного подумали и решили, что раз уж на всей планете не осталось ни одного очевидца, меня можно принять как блудного сына. Предупредили, что будут использовать для убеждения тех, кто вдруг утратит слепоту и соблазнится светом солнца. С тех пор прошло шесть лет, за это время многие прозревали, но меня не использовали ни разу. Ты первый.

– Ловко ты надул их.

– Да, притворяюсь слепым и живу как все люди. Никто не знает, что я могу видеть.

– Ты неплохо устроился.

– Что делать, – согласился Кон Формен. – Жить-то надо.

– Ты дважды предатель. Не думал об этом?

– Красивые слова, – Формен усмехнулся. – Зато у меня теперь тёплый дом и хорошая пища. К тому же иногда вечерком бывает приятно посидеть на крылечке, посмотреть на красивый закат, на деревья... Сейчас как раз вишня цветёт... Я на судьбу не жалуюсь. – Он помолчал, о чём-то размышляя. – А ты вот что, парень. Беги отсюда как можно скорей, если твёрдо решил видеть.

– Зачем же бежать? Это трусость. Когда меня будут проклинать и отлучать от Общества, я крикну им всем, что они дураки, что они слепцы, глупые слепые слепцы!

– Тебя не станут слушать. Этим ты ещё больше разозлишь их, могут и покалечить.

– Тогда уйду молча. Пусть остаются и стучат всю жизнь своими тросточками. А я пойду в горы, встречусь там с очевидцами, буду ловить рыбу и зайцев, буду ходить на высокую гору... Я расскажу им о глупых и кичливых слепцах. И о тебе не умолчу, не надейся. Расскажу, как ты их предал.

– Ладно, как хочешь. Можешь рассказывать, мне от этого хуже не станет... И всё же обо мне ты будешь вспоминать с благодарностью.

– Вот как? – удивился Агесандр. – Это интересно.

– Слушай... Мы с доктором Фальком в некотором роде приятели, я служу у него в анатомической лаборатории. И он сказал мне... – Кон Формен приглушил голос до шёпота. – Что если я не заставлю тебя согласиться на операцию, то тебя подвергнут ослеплению силой.

– Что за вздор! Конституция запрещает насильственное ослепление.

– Тише! – Формен приложил палец ко рту. Осторожно встал, подошёл к двери, тихонько приоткрыл, выглянул в коридор, вернулся на место. – Доктор сказал, что тебя ни в коем случае нельзя выпускать, ты им очень нужен зачем-то.

– Ах вон оно что...

Лёгкий сумрак, смешанный с ароматом цветущих вишен, понемногу входил через окно в комнату. Агесандр уже не мог видеть лицо Кона Формена, различался лишь силуэт его фигуры. Чтобы не утомлять глаза ненужным напряжением, юноша опустил веки.

– Ты понял меня? – спросил Формен.

– Да, понял. Благодарю.

Скрипнуло кресло. Кон Формен молча вышел из комнаты, осторожно прикрыл за собой дверь.

Через минуту явился доктор Фальк.

– Ну? – бодро сказал он. – О чём я могу сообщить профессору Юранду? Он ждет моего звонка.

– Скажите, что он просчитался. Я остаюсь очевидцем. Это всё.

Доктор долго молчал рядом с юношей. Агесандр не выдержал напряжённой тишины и открыл глаза. На сумрачном фоне стены фигура доктора показалась ему жалкой, беспомощной.

– Я всё сказал, доктор, – повторил он.

Не говоря ни слова, доктор Фальк повернулся и вышел.

 

 

*   *   *

 

Как и доктор Фальк в клинике, профессор Юранд у себя в институте редко пользовался тростью для точности передвижения. Не замедляя шагов, он миновал длинный лабиринт переходов, поднялся в лифте на четвёртый этаж, тонким ключом открыл дверь кабинета, сел за стол и включил вентиляцию. Несколько минут ждал, когда воздух, застоявшийся в четырёх глухих стенах, освежится через фильтры в потолке. Снял телефонную трубку и назвал пароль седьмого корпуса.

– Кто? – спросил, постукивая пальцами по столу.

– Дежурный Мув Шлехтель, – ответил слегка дребезжащий голос.

– Ну как там?

– Всё в порядке, шеф.

– Ты один?

– Так точно, один. Смена через четыре часа.

– Мышей кормил уже?

– Так точно. В девятнадцать тридцать, по инструкции.

– Хорошо, – сказал Юранд. – Сейчас я спущусь.

Но стоило профессору опустить телефонную трубку и прикоснуться затылком к упругой спинке сиденья, как он почувствовал совершенную апатию и нежелание двигаться.

Собственная психика всегда была для Юранда предметом пристального внимания. В свои семьдесят пять лет он хорошо усвоил привычку подвергать осмыслению любые резкие изменения внутри себя. Эта привычка надёжно служила ему для поддержания стабильности самочувствия. Регулирующий механизм профессор изобрёл ещё в студенческие годы. Чтобы ликвидировать психический всплеск в организме, следует как можно быстрее осознать причину этого всплеска, а затем совершить своеобразную психическую аннигиляцию, то есть воздействовать на причину антипричиной. Этот способ саморегулирования стал темой его дипломной работы и лёг в основу капитального темноведческого исследования.

Лет сорок назад Юранд немало попортил себе нервов, прежде чем доказал реальность практического использования своей теории для расширения возможностей пространственного мироощущения членов Общества Тьмы. Ещё больше нервов потратил на то, чтобы избавиться от сотрудников-прилипал и не слишком чистоплотных научных руководителей, мечтавших прославить свои имена за его счёт.

Почему так трудно доказывать очевидные истины? Почему так долго ему не верили и даже высмеивали на заседаниях учёного совета? Вспоминая те времена, старый профессор лишь пожимал плечами. Сейчас уже никто не ставит под сомнение его авторитет в области прикладного темноведения. Даже в школьных учебниках сказано, что профессор Стон Юранд – первооткрыватель основ суперпсихического ориентирования, науки будущего. Теперь у него свой институт с внушительным штатом сотрудников. И ни одного противника, ни одного! Последний скончался не так давно. Это был доктор Бьен, незадолго до смерти лишённый всех научных званий и степеней за прокламацию антиобщественных идей очевидения.

Память о Бьене всегда раздражала Юранда. И не столько потому, что Бьен был самым яростным и неуступчивым оппонентом суперпсихической теории. Он, видите ли, хотел вернуть людям зрение! Заставить работать глазное яблоко! Вздорный старик... Пытался доказывать, что на заре истории Общества все люди были очевидцами. Может быть и так, ну и что? Если теперь глаза у людей атрофированы, значит таков естественный результат эволюции. В сегодняшних условиях глазное яблоко – это никому не нужный, бесполезный атавистический орган, вроде аппендикса, и мечтать о том, чтобы вернуть человеку осязание света – всё равно что пытаться пришить ему обезьяний хвост!

 

 

*   *   *

 

Профессор не знал историю Маленькой Планеты до самого дна. И никто из членов Общества Тьмы не мог помнить подробности давней катастрофы – слишком много воды утекло с тех пор. Время уничтожило приметы тех лет и веков, когда солнце и краски мира были привычными для людей, как воздух или вода.

Жители Маленькой Планеты медленно двигались по извилистому пути от прошлого к будущему. Люди рождались и умирали, молились богам, сочиняли стихи, объявляли войны и заключали миры, избирали вождей и свергали вождей, познавали мир и себя...

И настал год Большого Слияния. Жители Маленькой Планеты собрались в одном большом городе и выбрали нового вождя – одного на всех, чтобы исполнять его мудрую волю, жить в мире и никогда больше не враждовать.

Испытания многодневного турнира лучше других выдержал юноша с голубыми глазами и голосом звонким как медь. Был он красив, умён и ловок, а его красноречие рождало овации.

Юный вождь стал добрым и справедливым правителем, люди жили с ним легко и свободно, а потом он стал взрослым мужчиной и научился повелевать – уверенно, иногда жёстко, а порой и жестоко, принимая как должное верность и беспрекословное подчинение всего Общества и каждого человека в отдельности. Каждый житель Маленькой Планеты носил на груди медальон с образом грозного и обожаемого повелителя.

Прошло время, вождь постарел. Лицо покрылось морщинами, голос стал грубее и тише, глаза утратили остроту взгляда, мозг – остроту мысли. Теперь это был близорукий старик, почти разучившийся править и повелевать. Но жители Планеты боготворили его по-прежнему, и даже сильнее – за то, что он вождь, многолетний привычный властитель. Огромные толпы стекались на Главную Площадь, чтобы увидеть своего кумира на балконе Золотого Дворца и услышать его хриплую речь. Уже при жизни ему наставили памятников. Никто не верил, что вождь когда-нибудь умрёт. Никто не думал об этом. И судьба хранила его от несчастий, как бы выжидая и выбирая удар посильней, пострашней.

И однажды, после небывалой грозы с диким ливнем и разящими молниями, близорукий старик совсем ослеп. Весть об этом заставила всех собраться на главной площади перед Золотым Дворцом. С отчаянием и надеждой люди смотрели на закрытую дверь золотого балкона, откуда вождь произносил свои речи. Никто не появлялся на балконе. Так прошёл день, закончился вечер, и лишь при свете яркой луны, висящей в чёрном небе, дверь балкона медленно отворилась, старый вождь медленно и неуверенно вышел к толпе. Чёрная лента перечёркивала его лицо.

– Люди, – сказал он. – Простите меня. Я не могу больше вести вас. Я слепой.

Глухой ропот прошёл по толпе. Она зашевелилась, и где-то в её глубине прозвучал крик:

– Я хочу быть как он! Я буду как он! Я тоже слепой!

Над толпой взлетела чья-то рука, свет луны блеснул на лезвии ножа. Крик человека утонул в рёве толпы. Слёзы и кровь потекли по множеству лиц.

– Веди нас! – кричал каждый, пронзивший свои глаза, и кто-то выхватывал из его руки окровавленный нож, чтобы тоже стать как все.

– Веди нас! – кричала толпа. – Веди нас! Веди!

Вождь стоял на балконе, слушал стоны и крики внизу. Слёзы текли по его щекам. Вцепившись руками в золотое ограждение балкона, он повторял шёпотом:

– Благодарю вас, дети мои... Благодарю вас...

Много дней продолжался порыв массового ослепления. Специальный солдатский легион рыскал по всей планете, отыскивая тех, кто хотел избежать общей участи. Когда не осталось ни одного человека, способного видеть солнце, солдаты легиона под звуки торжественной молитвы ослепили себя на площади перед Золотым Дворцом и пали ниц к ногам слепого вождя.

Так на Маленькой Планете началась эпоха Великой Священной Тьмы...

Ветер и время превратили в пыль грандиозные памятники великому вождю, строения древних городов, книги и механизмы. Слепцы заново осваивали во тьме свою планету, учились сопротивляться стихиям и болезням, привыкали по-новому двигаться и существовать. К тому времени, когда они придумали письменность и стали по крохам восстанавливать свою историю, в общей памяти почти ничего не осталось. Подробности далёкого прошлого, передаваясь от поколения к поколению, постепенно затушевались, исказились и в конце концов исчезли совсем. Повинуясь непререкаемому закону, люди ослепляли своих младенцев. Много веков подряд слепые мужчины и слепые женщины во тьме зачинали и рожали детей, пока наследственность не сделала своё дело: младенцы стали рождаться уже слепыми, слепыми же росли, слепыми взрослели, слепыми рождали новых слепцов...

Общество Тьмы двигалось на ощупь, спотыкаясь на каждом шагу. Годы удач и стабильности перемежались веками ошибок и блужданий в неизвестности. Но мало-помалу накапливались, наслаивались друга на друга изобретения и открытия, увеличивался запас полезных знаний, полученных с великим трудом. В последние времена прогресс Общества стал особенно заметен – появился телефон, усовершенствовалась письменность, в полную силу заработали общеобразовательные школы и научные институты, канули в прошлое болезненные последствия опустошительной гражданской войны, в результате которой слепцы избавились от старых вождей – диктаторов и самодуров, а вместо них избрали Великий Кворум, высший орган, руководящий всей жизнью Общества. Великий кворум зорко следил за соблюдением законов и норм, карал преступников и отщепенцев, стоял на страже идеалов Великой Тьмы. Граждане Общества научились производить всё, что требовалось для нормальной жизни, своё государство они называли страной процветания и были бы вполне счастливы, если бы...

Если бы не эти проклятые тросточки.

До сих пор слепцы не придумали ничего, чтобы обеспечить себе уверенное перемещение в пространстве. Только в своих жилищах да на привычных местах общественной службы они могли позволить себе передвигаться без опасения сломать шею или разбить лоб о незнакомый предмет.

С давних пор среди специалистов темноведения шла борьба мнений о возможных путях выхода из «двигательного тупика». Примерно сто лет назад возникла школа профессора Лезьё, учеником которого был доктор Бьен. Сторонники Лезьё и Бьена доказывали, что человеческий глаз обладает скрытой способностью доставлять в мозг информацию об окружающих предметах и, таким образом, помогать ориентироваться среди них. Правда, «глазная информация», как показали исследования, даёт несколько искажённое представление о предметах, подавая их в перевёрнутом виде. Этот факт послужил поводом для уничтожительной критики всей «глазной теории». Но главное препятствие на пути её распространения состояло в том, что «глазники» поднимали руку на основные заповеди Общества, предлагая вместо Священной Тьмы запретный свет.

Доктору Бьену, уже после смерти учителя, удалось провести несколько удачных операций с глазами своих сотрудников-добровольцев. В результате этих операций три человека обрели способность к световосприятию. Восторги прозревших по поводу своих ощущений молниеносно распространились в народе, и доктор Бьен вскоре не знал, как отбиться от желающих подвергнуться такой же операции. В этот момент Юранд, бывший тогда уже известным магистром столичного темноведческого колледжа, выступил в печати с предупреждением. «Стабильность Общества под угрозой!» – так называлась его статья. В противовес идеям Бьена он предлагал собственную теорию, упирая главным образом на лояльность своих взглядов с точки зрения основных заповедей Великой Тьмы. Но тогда голос Юранда почти никто не услышал, а популярность Бьена день ото дня росла. В операционной бьеновского института еще несколько человек получили способность осязать световые волны при помощи глаз. Публичные признания этих людей взбудоражили общественную атмосферу. Именно в это время родилось новое словечко – «очевидцы». Словцо это было тогда почти что запретным, люди произносили его с некоторым опасением за свою репутацию. Когда в Обществе стали возникать нелегальные «кружки» и «братства» в поддержку идей доктора Бьена, Юранд ещё раз выступил в печати с пропагандой собственной теории. И опять мало кто прислушался к его словам...

 

 

*   *   *

 

К счастью, научная война между Юрандом и Бьеном пришлась на то время, когда Великий Кворум усилил борьбу с очевидением в целях укрепления сплочённости Общества Тьмы. Новая Конституция поставила очевидцев, уклоняющихся от ослепления, в разряд государственных преступников. Угодил в опалу и доктор Бьен. Его лаборатория была расформирована, и вскоре Юранд сделал из неё один из филиалов своего института. Для этого пришлось уволить многих бывших сотрудников, не согласных отречься от идей Бьена, и в Обществе их тоже постигла незавидная участь. А Юранд получил от Кворума сан профессора и полную свободу действий.

Правда, с тех пор суперпсихические исследования вряд ли продвинулись вперёд хотя бы на один заметный шаг – старый профессор с трудом, но признавался себе в этом. Наверное, слишком уж просто всё было задумано. Простота сообщала идее заманчивость. А идея состояла в том, что при помощи настойчивой индивидуальной тренировки можно заставить органы чувств реагировать на внешние раздражители в десять, в сто и тысячу раз острее. По мнению Юранда, это был единственный путь к избавлению Общества от надоевшей трости – научиться обострённо и сверхчутко воспринимать сигналы от окружающих предметов. В этом сверхвосприятии должен быть задействован одновременно весь психический комплекс – осязание, обоняние, слух, плюс интуиция...

Увы, многолетние опыты не дали желаемого результата. Единственная польза, которую профессор извлёк для себя лично, состояла в том, что он постепенно привык худо-бедно управлять психическими процессами в собственном организме. В последние годы он всё чаще пользовался этим средством, чтобы избавиться от дурного настроения или навязчивых мыслей. Вот и теперь...

Сидя за столом в своём кабинете, Юранд ощутил приступ тоскливой апатии. Не в силах сдвинуться с места, старик пустился в спасительные рассуждения.

– Итак, – сказал он себе, – в чём дело?

Сухой ладонью потёр лоб.

– Виноват Агесандр, это ясно. Первая зацепка. Теперь дальше... Почему я не хочу спускаться в лабораторию? Потому что это лаборатория Агесандра? Ну, естественно...

Дальнейший ход мысли зашёл в тупик. Очень долго старик путался в клубке возможных причин своего настроения, пока не ухватил конец тонкой нити, которая постепенно привела к разгадке. Итог размышлений следовало тщательно сформулировать, чтобы смысл разгадки уложился в короткую и точную фразу. На это ушло еще несколько минут. А теперь вполголоса и очень чётко произнести эту фразу...

– Если Агесандр не вернётся в лабораторию, я не смогу довести работу до конца.

Оставалось последнее: усмехнуться и поверить в абсурд сказанных слов.

По лицу профессора прошла напряжённая, словно бы чужая ухмылка. Он ещё дважды твёрдым голосом произнёс целебную фразу, попытался облегчённо вздохнуть... Защитный механизм не срабатывал.

«Да, – тяжело размышлял Юранд. – Я слишком доверился этому юноше, слишком далеко отпустил его вперёд... Что мне известно? Только идея Агесандра, и даже не идея... Почти полгода он мне ничего не докладывал. Уверял, что всё идет по плану, что пора готовить фанфары и репетировать торжественный гимн... В дурацкое же положение поставит он меня, если не вернётся к работе. Лучше бы мне молчать на последнем заседании Кворума. Старый тщеславный дурак... Теперь они ждут, теперь спросят... Похоже, Агесандр упёрся твердо. Но Кон Формен должен его переубедить, должен, должен...»

От этой надежды болезненное давление в голове постепенно уменьшилось, душевное равновесие возвращалось. Он вздохнул и шевельнулся, похрустел суставами пальцев.

«И что за прелесть находят очевидцы в осязании света? Даже Агесандр не устоял. Неужели это в самом деле так соблазнительно?»

– Не понимаю, – прошептал старик. – Не понимаю, не понимаю...

Звякнул телефон.

– Что-нибудь случилось, шеф? – спросил встревоженный голос Мува Шлехтеля. – Вы обещали спуститься к нам, я давно жду.

– Нет, ничего. Я иду.

В камеру они вошли вдвоём. Мув аккуратно придерживал профессора за локоть. В полной тишине остановились, и старик сморщился, напрягая слух.

– Я ничего не слышу, – сказал он. – Они что, передохли тут все?

– Всё в порядке, – успокоил Мув Шлехтель. – Эти твари летают абсолютно бесшумно, у них вместо перьев такие перепонки на крыльях, и ещё они могут...

– Знаю, – перебил Юранд и спросил как будто некстати: – Сколько тебе лет?

– Мне? – удивился Мув. – Двадцать восемь. А что?

– Окончил спецколледж?

– Три года назад.

– Готовишь диссертацию?

– Так точно. Пишу.

– Давно в группе Агесандра? Ты его ассистент?

– Да, то есть... Я работаю в должности четвёртого помощника. Вот уже восемь месяцев.

– Это правда, что все эксперименты с летучими мышами Агесандр проводил в полном одиночестве и никому не говорил о результатах?

– Да, это так... С тех пор как ему наловили этих мышей, он запирается у себя в лаборатории и никому не позволяет входить. А что с ним?

– С кем?

– С Агесандром. Вы спрашиваете о нём так, будто его уже... нет в живых, – пробормотал Мув и поспешно добавил: – Извините, профессор, мне по должности не положено...

– С ним всё в порядке. Небольшая простуда, температура и тому подобное. Через пару дней он приступит к работе. – Юранд неловко умолк, признаваясь себе, что его слишком навязчивые вопросы могут кого угодно навести на тревожные мысли. – Просто я давненько не заглядывал к вам в седьмой корпус. Непростительное невнимание для директора института, верно?

– Да нет, ну что вы, – смутился Мув. – Все знают, что вы очень занятой человек, и не всегда можете... К тому же недавно вас избрали членом Великого Кворума.

– Вот именно, – проговорил в задумчивости Юранд. – А скажи, пожалуйста, в процессе исследований Агесандр вёл записи?

– Да, научный дневник.

– И где он?

– В лаборатории, в шкафу.

– Это хорошо... Проводи-ка меня к этому шкафу. Здесь у вас как-то по-новому переставили столы, зачем это?

– Агесандр приказал, – объяснил Щлехтель, осторожно поворачивая профессора к выходу из мышиной камеры. – Он сказал, что так всем будет удобней.

– Ты должен был меня об этом предупредить. Я прихватил бы тогда свою трость. Там у входа какой-то стеллаж, что ли, я ушиб колено.

– Простите, профессор, не догадался... Вот он, этот шкаф, перед вами. Прямо два.

Юранд сделал шаг вперёд и протянул руку.

– На верхней полке, – подсказал Мув.

Профессор взял с верхней полки толстую папку, сорвал печать, достал пачку плотных листов, сшитых в тетрадь, и начал читать, прикасаясь пальцами к выпуклым строчкам.

– Чёрт знает что, – пробурчал он. – Ну и почерк...

«Это совершенно безобидные твари, мягкие и тёплые. Вчера в институт доставлена первая партия, двенадцать штук. Они будут жить в просторной камере, кормить их будут дежурные по корпусу, я попросил директора издать приказ...»

Нетерпеливой рукой старик перевернул сразу несколько страниц.

«Шестое марта. Всё идёт по плану. Вчера приказал усилить вентиляцию в камере, похоже, что мыши начинают задыхаться. Профессор Юранд предоставил мне полную свободу экспериментов и согласился с моим предложением хранить в тайне ход дела и результаты. Чем меньше народу будет совать сюда нос, тем лучше...»

– Тоже мне, научный дневник. Полное нарушение инструкции, – проговорил Юранд и перевернул ещё страниц десять.

«Всё-таки это судьба, и я её избранник. Как это было? Надо вспомнить. Всё получилось почти случайно. Я читал энциклопедию позвоночных и наткнулся на описание этих самых мышей. Они проходили в одной главе с птицами, что меня удивило. Единственное, что делает их похожими на птиц – крылья. Да, крылья. Но какие же это птицы? Помнится, я долго размышлял об этом, и вдруг до меня дошёл потрясающий смысл строки, всего одной строки, на которой в тот момент остановилась моя рука. Эти мыши летают в холодное время суток, когда исчезает солнце. Когда солнце исчезает!»

На последней странице было всего четыре строки.

«...и всё это к лучшему, несомненно. Через пару недель можно будет идти к директору с докладом о первом успехе эксперимента. Но что-то моя голова сегодня... Никогда раньше у меня так не болела голова...»

На этом записи обрывались.

– Больше ничего нет? – спросил Юранд.

– Нет.

– Точно? Подумай хорошенько.

– Нет... Больше ничего.

– Так, – сказал Юранд. – Ну хорошо... Я пойду к себе.

– Я провожу?

– До двери, а дальше я сам.

Профессор аккуратно сложил в папку листы дневника, завязал тесёмки, сунул папку под мышку и поймал руку Шлехтеля.

– Дневник я беру с собой, – предупредил он.

– Понял, – отозвался Мув. И предложил уже в дверях лаборатории. – Может быть, до лифта?

– Ладно, – согласился старик. – Давай до лифта.

«Но что-то моя голова сегодня... Никогда раньше у меня так не болела голова...» Когда пальцы Юранда вновь остановились на этих строчках, прошло часа два с того момента, как он поднялся из седьмого корпуса к себе в кабинет, чтобы спокойно и не торопясь изучить дневник Агесандра. Как будто намеренно тот записывал в основном свои эмоциональные впечатления и пространные рассуждения, не имеющие прямого отношения к делу. Лишь в одном месте сквозь мешанину пустяковых заметок просочился слабый намёк на первые результаты эксперимента. Речь шла о пересадке мозжечковой ткани летучих мышей в организм ослеплённых подопытных кроликов.

– Что за чушь, – вслух сказал Юранд и с раздражением оттолкнул дневник.

Знакомая тяжесть вошла в его тело, в суставах появился нервный зуд, а в затылке пульсирующая тупая боль...

– Если Агесандр не вернётся в лабораторию, я не смогу довести работу до конца.

Как и прежде, фраза не принесла облегчения. Вместо целебных свойств Юранд уловил в ней явные свойства приговора. Бессильно отдаваясь тоскливой волне, он со странным злорадством очень медленно повторил фразу и прибавил к ней несколько слов.

– И никто. Никогда. Не сможет.

Потом он долго молчал в своём кресле. Отчаяние и надежда боролись в нём, не давая покоя. Надежда и тоска. Томительное, злое предчувствие... и всё-таки надежда.

Взорвалась телефонная трель. С минуту он обречённо слушал звонки, вынул из кармана часы, поднял крышку и быстро ощупал пальцами стрелки. Без четверти двенадцать... Дрожащей рукой поднял трубку.

Подробное сообщение доктора Фалька он выслушал, не проронив ни слова. Наконец доктор умолк. Молчал и Юранд, сердце его колотилось. Он судорожно перевёл дыхание и прохрипел в трубку:

– Приготовьте там всё что нужно.

– Что приготовить? – не понял доктор.

– Не знаю. – Юранд откашлялся. – Операционную, инструменты и... смирительную рубашку, что ли.

– Может, лучше снотворное? – осторожно возразил доктор Фальк.

– Как хотите, – сказал Юранд. – Вам видней.

 

 

*   *   *

 

Уже давно пропали звуки последних шагов за дверью. Клиника погрузилась в сон. Резким движением Агесандр откинул одеяло, опустил голые ступни на холодный пол и прислушался.

Снаружи в комнату сочился бледный свет. Агесандр осторожно подошёл к окну. Знакомый запах цветущих деревьев показался таинственным и влажным. Далёкое море мерцало слабыми бликами. Юноша сделал нетерпеливое движение – хотел выглянуть из окна и определить расстояние до земли, но тут же резко отпрянул, ударившись головой обо что-то твёрдое и невидимое. Шёпотом чертыхнулся и кончиками пальцев прикоснулся к прозрачной поверхности.

«Совсем забыл... как это называется... как он говорил? Стекло?»

Он попятился от окна и сел на кровати, прислушиваясь в сторону двери. Тело дрожало мелкой холодной дрожью. Он влез под одеяло, чтобы согреться, и пролежал так часа полтора. Потом встал, по-кошачьи приблизился к двери и затаил дыхание.

Сдерживая прыгающее сердце, Агесандр вышел в тёмный коридор и медленно двинулся вдоль стены. На ступенях главной лестницы услышал издалека тонкий храп спящего человека. «Ночной вахтёр!» – догадался и замер. С трудом заставил себя сдвинуться с места и на ватных ногах стал приближаться к спящему.

Когда Агесандр уже нащупал ручку двери и бесшумно сдвинул в сторону тяжёлый засов, человек перестал храпеть. Юноша похолодел.

– А? – сказал вахтёр.

Агесандр замер, опасаясь вдохнуть. Наконец он услышал, как вахтёр пробормотал что-то сонным голосом, встал из мягкого кресла и зашлёпал в глубину фойе. Там загремели пружины старого дивана и вновь послышался храп.

Спустя минуту Агесандр торопливо шёл по безлюдной улице мимо холодных домов. Он с удивлением видел далеко вверху над собой яркий круг и множество светящихся точек.

– Холодное солнце! – шептал он самому себе. – Холодные искры!

Когда край утреннего солнца появился над кромкой далёких гор, юноша радостно вскрикнул. Размахивая руками, побежал по мокрой траве. Он что-то кричал и обливался слезами.

 

 

 

(в начало)

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2017 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт магазина»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

https://bettingcafe.ru/bookmakers/
Поддержите «Новую Литературу»!