Чёрным по белому

Чёрным по белому

Белый берег, белый пляж,
Белый снег повсюду...
В белых солнечных лучах –
Белые верблюды.

Размышляют на ходу:
«Где-то, в белой дымке
Плачет белый какаду
В беленькой косынке:

«Старый стал я, триста лет
Спорю сам с собою...»
И смеётся белый свет
Над его судьбою.

Так хотел бедняга он
Снова стать ребёнком,
Чтоб сразиться в волейбол
С белым поросёнком.

Если б только не одно,
До чего ж обидно –
Всё вокруг белым-бело –
Мячика не видно...»

Белый берег, белый пляж,
В белой дымке тонкой
Пляшет белый карандаш
В беленькой ручонке.

В белом домике внутри –
Девочка Марина:
«Папа, папа! Посмотри
На мою картину!».

Взял отец бумаги лист,
Протерев очки лишь:
«Дочка, он же бел и чист!
Что на нём увидишь?..»

Город

Москве и москвичам

Тает в розовый дымке
утренний холод.
С первым солнечным криком
просыпается город...
Город, где за дверью закрытою – дверь,
где человек человеку – зверь.

Город, похожий на огромный
чудовищный склеп,
Город, где искорки жизни
взрываются в пух...
Где всяк, кто не слышит, как пахнет хлеб –
слеп,
А тот, кто не видит жужжания мух –
глух.

Город-жертва, и одновременно же
город-жрец,
Где тот, кто как будто «живей всех живых» –
труп,
Где каждый, твердящий, что счастлив, в лицо –
лжец,
А каждый, уверенный, что умеет любить –
глуп!

Всяк живущего здесь, так, как жить привык –
За слепым окном, за глухой стеной –
Поутру поднимает пронзительный крик –
То ли детский плач, то ли волчий вой!..
И на страшный суд собирается сброд,
Суд, где лишь мнение сброда чтится…
А что же волчонок – он тоже ребёнок!
И его ль вина, коли мать – волчица.
А её ли вина, коли волчий – род?..

Выдох – вдох... Выдох – вдох...
Город, как же твой воздух плох!
Город, как тускл даже утренний свет!
Вон, там, огонёк...
То ли есть... То ли нет...
Нет, вот уже, точно, потух...
Помните, кто не видит жужжания мух?..

А мухи роятся над трупным зельем,
Предаваясь безудержному веселью...
Вот, одна, выползая из глаза на переносицу,
Урча, на подружек своих доверительно косится:
«Спасибо тому, кто человеком был этим...
Сыты мы, сыты будут и наши дети...»
И мушки-подружки хором шепчут лениво:
«Ох, верно, верно, спасибо, спасибо...»

Город... В улицах-венах пульсирует люд
Массой бесформенной, толпообразной,
Упиваясь меню экзотических блюд
Нищеты и богатства одинаково праздно.
Собою рождаешь ты лютый холод,
А люд недалёкий – лишь вен твоих узники!
Я объявляю тебе войну, город!
Но, отчего я один? Где союзники?
Отчего я один, и так холодно,
А от холода ещё и так голодно,
И воронья стая кружит над городом...
И мне, от голода – ещё больше холодно...

И я – на площади, руки – к массам:
«Жители, люди, снимите маски!
Смахните с себя паутину дурмана,
Окна откройте из мира обмана!
Вы дом превратили своими же силами
в хлев,
И смерть свою кормите кровью
из собственных рук,
И то, что обещано счастье вам всем –
блеф!
И тот, кто, на первый взгляд, будто бы враг –
друг.
И что для любви есть один только мир – брак –
Такая же глупость, как «если темно – ночь»!
Толпа пороптала, пожала плечами: «Дурак...» –
И камнем швырнув, для порядка,
двинулась прочь.

И кто-то один лишь остался со мной.
Он тронул меня: «Послушай, герой,
Ступал бы ты лучше отсюда домой!
Не те это ставни, не те это стёкла!
Хочешь – поверь, нет – так сам посмотри...
Когда-то и я открывал эти окна –
За ними такой же мир, что и внутри!..

Вот и всё, и война окончена!
Чья победа? Чьи злата-копища?
Открываю дверь заколоченную,
За порогом встречает чудовище!
И, будто бы страшное,
да глаза – невинные,
Приложился и так я, и эдак меркою:
Кто ты, чудо дивное, зверь невиданный?
Что, старик, не узнал?
Это я – зеркало!

Прочь отсюда! Скорее прочь!
К чёрту, к дьяволу, но – на улицу!
А там – то ли город пленила ночь,
А то ли ночь у города узницей...
У города, где за дверью закрытою –
дверь...
Где человек человеку –
зверь!..

            1994–2024

Аксиома

Как не станет храбрецом трус,
так и сахар не «родит» соль...
И не будет никогда «плюс»,
хоть на сколько умножай «ноль»!..

Женщина

(из цикла «Запахи»)

«Весна!» – мне кричит календарик.
Не верю – шепчу я ему.
На сердце – помятый чинарик,
Искуренный поутру.

Но через душевные трещины
Такой даже странной весной
Я чувствую запах женщин,
Вернее, какой-то одной!

Совсем, кстати, мне не знакомой
Пока. Или, может, уже…
Далёкой, манящей и сонной,
Разбросанной неглиже.

Вернее, не чувствую. Просто
Фантазии моей грех
Слагает кроссворд вопросов –
Её ароматов всех.

И очень по-разному пахнет
Неведомая та мадам.
Пусть кто-то по-ханжески ахнет,
Но разница-то – ерунда!

Она может пахнуть жасмином
И лепестками роз…
Гвоздикой, корицей, тмином…
Неужто я это всерьез?!..

Не место в стихе постылом
Находят мои слова,
Но все же, хозяйственным мылом
Бывает, что пахнет она.

Иль в запахах Франции чинных –
Едва уловимый полёт:
Бывает, что прошлым мужчиной
Ещё от неё отдаёт…

Но в целом, конечно, прелестно
И сказочно пахнет она.
Хоть всё же и неизвестно –
Кто нюхал её вчера…

А кто будет нюхать завтра
И тело и душу её –
Свои раскидает карты,
И мнение сложит своё…

Единочное

Покачивая мерно полным задом,
И грудь неся перед собой, как знамя,
Ты в жизнь мою вошла кавалергардом,
Перепахав её до основанья.

Взрыхлив покоем тронутые почвы
Телесно-крутобокой колесницей,
И не боясь запачкаться в них очень,
И не желая апосля помыться…

Втоптав во время нежность, чувства, ласку,
Сровняв порывы счастья и печали,
Прошла, любви перевернувши сказку,
И так же вышла – поминай как звали…

А я валяюсь, ртом глотая воздух,
Растерзанный, как по мочалке мыло.
И, пересчитывая пред глазами звёзды,
Соображаю – что же это было?..

Двое

О чём хотел я написать,
Сегодня сам не понимаю…
Я помню: ты хотела спать,
А я – другого, приставая.

Ты в потолок уронишь мысль,
Я молча вспомню слово «нежность»…
Так, очень скоро, улеглись
Порывы «юности мятежной».

Я, «утомлясь», посплю часок,
Уткнувшись, хлюпая, в подушку.
Ты – рвёшь исписанный листок,
Как надоевшую игрушку.

В пылу бездымного огня –
Ни криков, ни речей, ни стонов…
Ты поутру сотрёшь меня…
Я – сохранюсь на «сидироме»…

Когда-то я смогу понять,
Что жил не так, не «в стык», не «стоя»…
И ты не преминёшь сказать,
Чего я в этой жизни стою!

И это, в общем, всё равно,
Что – не живём с тобою вместе,
Что – просто разное кино,
Что – в разных залах, в разных креслах…

Какие длинные слова –
Нелепость глупого признанья,
Что всякой горечи стена
Всего лишь от непониманья!

Я – не спрошу тебя: Зачем?..
Ты – морщишь носиком: Не очень…
Я не приснюсь тебе совсем…
Ты будешь сниться мне «на ощупь»…

И ни о чём, как будто, речь,
И, будто, мы с тобой – не двое…
И, вроде, не о чем жалеть
О том, что не было с тобою…

И, что чужие мы давно,
О чём ты, якобы, не знала…
Но, ведь и это – всё равно,
Раз – наши кресла в разных залах…

* * *

Просыпаюсь поутру – хмуро.
Глаз поднять, смотреть на мир – тошно.
Та, что рядом спит со мной – дура!..
Вроде плюнуть бы на всё можно.

Только выгляну в окно – слякоть,
Сигарету закурю – копоть...
Эх, послать бы это всё...
Да куда глаза глядят топать.

Только ведь, небось, и там – гадость,
Ведь, поди, не я такой – первый,
Кому счастья-то в судьбе – малость,
Для кого любовь-свята – стерва...

Отойду я от окна к ложу,
Может, будет всё не так после…
Просто верить да любить, может…
Раз такая жизнь моя, бог с ней!

Может, будет всё не так мерзко,
Может, будет всё не так хмуро…
Может, слишком я сказал резко,
Что, мол, та, что спит со мной – дура?..

Может, просто то я сам – глупый?
И не видел счастья, жившего рядом!
Вы простите уж меня, люди,
Что я звал, порою, вас стадом!

Не напрасно я так встал рано!
Что за бес во мне кричит-будит?
Только верю я, как это ни странно,
Та, что спит со мной, меня – любит!

Ну а я – дурак, одно слово…
Нет, чтоб броситься к ней, да – в объятия…
Сам себе подчас даю повод
Самому себе ж слать проклятия.

Нет, пора уже за ум взяться,
Да расставить все над «и» точечки,
Чтоб в итоге, не дай бог, не остаться
Теа-а-тет с распахнутой форточкой!..

Крестики-нолики

            «Что наша жизнь – игра!..»

Что наша жизнь – игра, сукно зелёное,
Бокал вина и сигаретный дым…
А где-то бродят звёздочки влюблённые,
Стихи слагая облакам седым!

Водоворот судьбы – что прикуп в сдаче,
Кому дано сыграть «свою игру»?
А где-то чайка одиноко плачет,
Одна, в чужом, непонятом миру…

Что наша жизнь – игра, кресты и нолики,
Вскружённые в неистовом бостоне,
А у меня в глазах цветные кролики
Пасутся на асфальтовом газоне!..

Занято

В «игры» играем прежние мы,
но – по другим правилам...
И для любви нежной нам
чаще нет мест –
занято...

И на асфальте кролики
больше не снятся цветные мне...
В жизни «свободные столики»
реже уже бронируем.

Слов
не собрать
с уст, но ведь
сердце полно
памяти
И на душе – пусто мне,
Хоть и пишу: Занято...
Бл...

 

 

 

Конец

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в апреле 2024 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: