Двойная жизнь профессора Ястребова

16+

 

 

 

Купить в журнале за февраль 2020 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 8 часов | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

А. А-ов, журнал для взрослых «Всерьёз».

Аделин отказалась от общения с прессой.

Но после появления в Сети одиночных заявлений о мнимой невиновности убийцы-профессора Ястребова она решилась на эксклюзивное интервью.

Своим девушкам он придумывал новые имена. Аделин – так он называл ту, которой чудом удалось вырваться из его объятий.

«Ксения Есеева – лебединая песня профессора Ястребова. Ксения была обречена, тогда или потом, но он её убил бы. На её месте должна была быть я», – уверена Аделин.

Восемнадцатилетняя Аделин познакомилась с 48-летним Андреем Ястребовым пятнадцать лет назад. Историк Ястребов искал помощницу-ассистентку.

Он пригласил Аделин к себе домой для собеседования. Она согласилась в надежде на заработок.

– Он встретил меня на пороге оценивающим взглядом. Мне стало не по себе. Меня будто раздели.

Больше часа они разговаривали на рабочие темы. Она поняла, работать придётся крайне много, а получать мало, и отказала профессору.

Через год он позвал её на реконструкцию, она снова отказалась.

Подружки по поводу её отказов профессору ахали. Разве можно отказывать тому, чьи лекции приводят всех в восторг.

Прошло ещё два года.

– Однажды на международной исторической конференции судьба снова свела меня с Ястребовым. Со сцены он заприметил меня среди слушателей. После окончания конференции он подошёл ко мне. С улыбкой поцеловал мою руку, сказал, что я похорошела. Предложил поужинать с ним в ресторане, и я сказала «да»…

– … и тем самым положили начало любовному роману?

– Пожалуй, так. Он решил, что согласием на совместный ужин я приоткрываю дверь в наше совместное будущее. От силы день-два, и он вновь и вновь звонил, напрашивался на встречу, а потом я сдуру согласилась прийти к нему на банкет в честь дня рождения Наполеона. Получилось глупо. Он усадил меня рядом с собой. Никто из присутствующих мужчин не смел за мной приударить. Ястребов следил за обстановкой. Все были уверены, я его девушка.

– Хотя романом ещё не пахло.

– Именно.

– А как он вас представил?

– Он сделал дурацкое заявление. «Аделин храбрая девушка, она решилась на путешествие издалека, специально на мой день рождения». Хотя, понятно, я не с Камчатки, и не из деревни Пупкино, а из этого же города.

– А зачем он вас законспирировал, вы задавались вопросом?

– Позже, узнав его ревнивый и подозрительный характер, я поняла, он с самого начала стремился отгородить меня от своих приятелей. Не хотел, чтобы знали, кто я, где живу, он во всех видел соперников. Своими ухаживаниями там, на дне рождения, он всем демонстрировал нашу как бы взаимную симпатию.

– А потом? Вы стали встречаться?

– Не так скоро, но это случилось. Сначала были комплименты, цветы, конфеты, подарки, какие-то приглашения на помпезные мероприятия. В один прекрасный день до меня дошло, что я почти влюбилась. Мне стало страшно, но тянуло к нему всё сильнее. Будто головой в омут. Когда наши отношения дошли практически до самого главного, но ещё этого не случилось, я опомнилась, я сказала себе: «Стоп, а вдруг он женат?» И тогда, глядя ему прямо в глаза, я задала вопрос, нет ли в его личной жизни препятствий для продолжения нашей с ним дружбы?

– И он замахал руками и ногами: ах, нет-нет, единственная, неповторимая, вы моя первая и единственная любовь на всю жизнь!

– Реакция оказалась действительно бурной. Здесь вы угадали. Он взял меня за руки, смотрел пристально в глаза, говорил в прямом смысле со слезами о том, что у него умерла жена, но остался сын, его он очень любит. Меня растрогала его сентиментальность, он показался мне искренним, моё сердце дрогнуло.

– Вы бросились в его объятия и поверили в то, что на свете есть счастье, и есть любовь.

– Я и правда в него влюбилась. Он говорил, что я та, о которой он мечтал всю жизнь, та, которую искал и, наконец, судьба свела нас. Он говорил, что мы две половинки, нам не жить друг без друга, он очень скоро женится на мне. У нас началась, да, горячая, пылкая любовь. Я побывала в его квартирах, узнала его друзей, и стала вхожа на мероприятия с его участием.

– Но рано или поздно вы узнали о существовании жены. Каким образом?

– А как вы думаете, откуда мы узнаём самые «приятные» для нас новости? (Смеётся).

– М-м-м… От доброжелателей?

– Именно. (Снова смеётся). Приятная немолодая дама, жена одного из его немолодых друзей, по ходу разговора с приятной улыбкой, не без иронии, поинтересовалась, не боюсь ли я столкнуться с супругой Ястребова.

– И вы почувствовали себя оплёванной.

– О, не то слово. Будто приняла ледяной душ. Но я настолько верила в его честность, что даже после слов улыбчивой дамы не принимала то, от чего отказывалась моя душа. А моя душа отказывалась знать, что этот человек с двойным дном. Я решила не устраивать сцен, но при первом удобном случае нашла его паспорт и – всё. Ещё один холодный душ. Да, женат. Я металась в полном отчаянии, и, наконец, позвонила той самой приятной даме. Она пригласила меня в кафе.

– И что же приятная дама вам поведала?

– Что первая жена действительно умерла после тяжёлой болезни. А сын живёт с бабушкой за границей. А ещё есть вторая жена, с ней он поссорился, когда она была беременной, и она уехала на другую квартиру.

– Но поскольку вы влюбились, отступать казалось немыслимым.

– Вы правы. Я оставила всё, как есть, и не подавала виду, что знаю о его двойной игре.

– Но вас тяготила тайна, и вы сорвались…

– Не вполне так. Я хотела, чтобы он сам рассказал о рождении второго ребёнка. Но так и не дождалась и тогда купила подарки для новорождённого. Он подумал, я ему делаю какой-то милый презент. С улыбкой поглядывая на меня, он развязал бантики и увидел пелёнки-распашонки. Он побледнел, взглянул на меня изумлённо, как-то беспомощно, а потом повалился в кресло, закрыл лицо руками и зарыдал. Это был первый случай, когда я столкнулась с его истерикой. В будущем мне ещё много раз предстояло быть свидетелем подобных сцен, но тогда я впала в ступор. Он плакал. И уже не он меня, а я его утешала и гладила по головке как обиженного мальчика. Он понял, что я не намерена устраивать сцен. Прижал меня к своей груди, стал целовать, заглядывать с нежностью в глаза, и говорить о своей ужасной супружеской жизни, о том, что его бросила вторая жена, и что он давно хотел и всё не решался рассказать мне правду. Он был трогательно нежен, смотрел влюблёнными глазами… Я забыла сомнения и отдалась во власть чувств. Ведь мы так сильно любили друг друга.

– Ну, хорошо. В эту минуту вы были побеждены чувством. Но потом, когда вернулись к себе домой и оказались наедине с мыслями, и что? Ведь продолжать отношения с лжецом грозило новыми неприятностями. Вы наверняка это понимали?

Вздыхает, молчит... Смотрит вниз, покачивая головой. Морщит лоб в раздумье.

– Аделин, я не настаиваю, чтобы вы отвечали на этот вопрос, если вам тяжело, неприятно вспоминать…

Снова вздыхает. Наконец, поднимает глаза, и продолжает разговор.

– Раз я дала согласие на эту исповедь, то слово надо держать… В общем, тогда я проявила слабость. Я не владела собой, и готова была мириться с любыми неприятными сюрпризами с его стороны. Обманул? Ну и пусть. Ничто не могло остановить, лишь бы видеть его любящие глаза, слышать голос, быть в его объятиях. Я любила Андрея со всеми его недостатками. Нежность, страсть, любовь, всё это он давал мне в избытке, я была во сне, я была в сказке.

– Это ваша первая любовь, первый мужчина. И к тому времени вам уже 21 год.

– Да, да, да…

– А как вы жили до того, как начался роман с Ястребовым?

– Знаете, что странно – это схожесть моей жизни с жизнью Ксении Есеевой. Той девушкой, которая после разрыва наших отношений заменит ему меня, и которую он в итоге убьёт. Так вот, когда я прочитала в интернете о её школьной и университетской юности, я увидела в ней – себя.

– Так вы и внешне очень схожи.

– Да-да! Как близнецы! Я изумилась, когда увидела на экране её фото. Удивительно, однако. Так вот, я, как и Ксения Есеева, тоже до романа с профессором Ястребовым, жила в изоляции от внешнего мира. Я не интересовалась ни танцами, ни мальчиками, ничем, кроме книг, учёбы. Выросла в хорошей, дружной семье интеллигентов. Школу закончила на пятёрки. В университете училась строго на «отлично».

– Да. Точно так же на одни пятёрки училась и Ксения Есеева… Итак, галантный, заботливый мужчина, опытный в любовных утехах профессор Ястребов разбудил спящую королеву-школьную отличницу.

– О, я оказалась в вихре сплошного вальса счастья. При этом наши отношения он строил не только на утехах любви, но и на интеллектуальном общении. Мне нравились наши совместные книжные вечера. Он укутывал меня пледом, я прижималась к нему, а он, с любовью поглядывая на меня, читал вслух книги. Много интересного, важного узнала, благодаря ему, мой кругозор стал намного шире. Меня поражали его таланты, феноменальная память, безупречное владение французским, английским, итальянским и испанским языками.

– То есть он многое делал для вас?

– Скорее, для себя. Да, это я теперь понимаю. Он делал всё так, как сам считал нужным, и то, что было ему выгодным. Чтения вслух – это ему требовалось по работе. А моя роль – это роль помощницы, которая бесплатно помогала в редактировании, в перепечатке, в переводе текстов и многое другое.

– Он, вероятно, окружил вас роскошью?

– Нет, что вы.

– Но он ведь понимал, что вы не богачка, и хорошо бы бедной студентке подкинуть матпомощь?

– Он ни разу не задал мне вопрос, какой у меня достаток, как и на что я живу, как питаюсь… Он привык жить на широкую ногу, посещать приличные рестораны. И если я оказывалась с ним в ресторане, то не потому, что он заботился о моём благополучии, я просто в этот момент была рядом, а ему пришло время покушать. И он шёл в ресторан, ну и я заодно… Примерно так.

– Подарки делал?

– Иногда, из поездок, привозил всякие мелочи, сувениры. То, что ему, а не мне, по вкусу. Мои вкусы его не интересовали, и он о них не спрашивал.

– Вы с ним появлялись на реконструкторских балах, ходили вместе на светские мероприятия, в гости. Требовалось прилично выглядеть – где брали бальные платья, имиджевую одежду?

– Он сам решал, как я должна одеться. Сам выбирал и покупал мне туалеты. Ему требовалась нарядная кукла, которой можно хвастаться в свете. На тот период я была ослеплена в своей любви, ничего не понимала. Теперь вижу природу его поступков. Он всё делал, повторяю, в первую очередь для себя, но не для меня. Он не только женщин подбирал с одним типом внешности, но и множество разных мелочей тоже были однотипными, вплоть до подбора нижнего белья, или там духов. И духи для его женщин тоже были одного типа, этими духами он обязывал пользоваться и первую, и вторую жену, и своих любовниц.

– А откуда вы это знаете?

– Он сам мне об этом сказал.

– И вас не стошнило?

– Говорю же, нет. Меня тогда не могло от него тошнить. Меня настолько всё в нем привлекало, умиляло, что я даже эти пресловутые духи от него любила. И даже любила всё это плюшевое барахло, этих зайцев, которыми он меня осыпал будто бриллиантами, а сейчас при одной только мысли об этих зайцах меня выворачивает. А тогда я это игрушечное изобилие считала высшим проявлением любви. Эти зайцы плюшевые… о, я каждого из них лелеяла и целовала, ведь их мне дарил мой Андрюша… И опять же. Вспомнила. После убийства Ксении Есеевой. Показывали по телевизору, как родители выносили вещи убитой дочери из квартиры арестованного Ястребова. Я обратила внимание, как много плюшевых зайцев выглядывало из сумок. У меня в глазах потемнело…. Бедная девочка…

– А почему зайцев-то одних дарил, а где же куклы, петушки на палочке…

– Андрей говорил, что он вот такой же милый, бархатный, как этот забавный курносый зайчонок. Он говорил: «Я твой Зайчонок, зови меня Зайчонком».

– И вы его так и называли?

– Конечно. Его слово – закон.

– Судя по количеству зайцев в домашней коллекции убитой Есеевой, она тоже его называла Зайчонком.

– Разумеется. Не сомневаюсь, зная однотипные требования Ястребова, и все прочие любовницы – тоже.

– Ястребов человек влиятельный, со связями. Бонусы с этого вы имели?

– Разумеется, нет. Ведь он, как я уже говорила, в силу болезненной ревнивости, делал всё, чтобы отгородить меня от близкого общения с его партнёрами и друзьями. В обществе рядом с ним я выполняла роль статиста. Вступать в беседу с кем-то, высказывать своё мнение – ничего этого делать мне было нельзя.

– Это он сам вас об этом предупредил?

– Он давал мне понять, взглядом, бровью, и я осекалась. Влюблённое сердце чутко реагирует на всё, что касается любимого. И не желает его огорчать. Его условия, требования я принимала беспрекословно. Мне было в радость доставлять ему удовольствие своим послушанием, я очень не хотела его чем-либо опечалить.

– Вам нравилось быть рабыней?

– Мне нравилось не то, что я рабыня (сейчас меня удивляет, как я вообще могла любить этого монстра), а мне нравилось то, что ему нравится. И если ему нравилось видеть меня безгласной в обществе, я превращалась в безгласную. Он водил меня за собой с гордостью влюблённого павиана. Я была красивым аксессуаром в его коллекции.

– И что, вас это тоже устраивало?

– Сколько вам говорить, что…

Она хмурится, молчит. В её лице я читаю желание прервать разговор и попрощаться. Я тоже молчу. Я уверен, что начав говорить, она не захочет остановиться. После стольких лет молчания ей нужно выговориться. Я уверен в том, что мои некорректные вопросы ещё больше раззадорят её. Она продолжила.

– Вы поймите, я не задавалась подобными философскими вопросами. Мне было тогда чуть больше двадцати лет. Я просто любила. Любила Андрея, любила жизнь, я была счастлива. А всё остальное меня не беспокоило. Нам было хорошо вдвоём. Роль его бессловесной спутницы на светских раундах меня не напрягала. Мне было достаточно того, что он рядом, мы вместе, а мир вокруг, который шумел, гремел, вздыхал, существовал для меня в параллельном пространстве. И тем более не думала ни о карьере, ни о том, чтобы при помощи связей Андрея получить личную выгоду. Он не делал мне протекций, не продвигал меня в научном мире, не знакомил ни с кем, не давал ничьих телефонов, я не имела доступа ни к кому из его знакомых. Дверь в его жизнь для меня была закрыта. Мне была открыта лишь одна дверь – это дверь в его квартиру. Там он предоставлял мне полную свободу для самовыражения. Во всех остальных случаях я была лишь его тенью.

– Будь его воля, он запер бы вас в своей спальне… Но ведь знакомые Ястребова не были, в отличие от вас, бессловесными, и могли найти доступ к вам, предложить выгодную работу. Вы умели говорить на французском языке, девушка образованная, с яркой внешностью. Подходящая кандидатура на приличное место.

– Было однажды, какой-то важный господин подошёл ко мне с предложением перспективной работы и попросил мой телефон.

– И вы потеряли сознание от страха, что Ястребову это не понравится.

– Я удивилась, и тут же к нам подошёл Андрей, он стоял неподалёку, беседовал с друзьями. У меня не было от него тайн. Я сообщила ему о предложении важного господина.

Я перебиваю Аделин и продолжаю вместо неё:

– «Я вызываю вас на дуэль!» – воскликнул Наполеон и замахал саблей перед носом противника.

Она смеётся.

– Он обнял меня за талию и потом сказал важному господину, «мою Аделин подобные предложения не интересуют».

– Получается, за свою даму он готов был вцепиться в глотку кому угодно.

– Не знаю...

– Вы не уверены в его смелости?

– Дело не в смелости. А в импульсивности. Все знали его как человека экспрессивного, а таким обычно всё сходит с рук. В минуты бешенства он не владел собой. И это тоже знали. И если речь шла о даме сердца, то с ним предпочитали не связываться. Многие помнили, он в припадке ярости убил лошадь, он послал реконструкторские войска не понарошку, а всерьёз на кровопролитное сражение с другим историческим клубом. И лишь ОМОН сумел предотвратить массовые убийства.

– А в университете знали о ваших встречах?

– Трудно подобное скрыть. Мы на балах танцевали, ходили под ручку, ездили в одном купе, летали вдвоём в зарубежные турне…

– Вы познакомили его со своими родителями?

– А вот этого знакомства он не желал. Говорил, морально не готов. Ха-ха. Какой же я была дурой. Жаль, мы становимся умнее тогда, когда изменить ничего нельзя. Вспоминаю не только свою жизнь, но и невольно думаю о судьбе этой несчастной – Ксении Есеевой. А вы знаете, ведь на её месте должна была быть я. Не разорви своевременно с ним отношений… Царство небесное Ксении… Она была обречена...

Мы молчим. Пьём кофе. Смотрим в окно на лебедей в озере. Аделин достаёт пудреницу, я отворачиваюсь. Делаю вид, что не вижу, как она платочком вытирает слёзы.

– Он ведь понимал, знакомство с родителями девушки – это шаг к более серьёзным отношениям. Он не мог не понимать, взрослые люди, увидев рядом со своей юной дочерью старика-ловеласа, придут в ужас. Потребуют от него жениться на их дочери. Поэтому он пудрил мне мозги. И говорил, ему нужно психологически настроиться на такую серьёзную процедуру, как стать вхожим в дом моих родителей. Коронная фраза Андрея: «Ведь я не каждый день женюсь».

– Так ваши родители были не в курсе ваших отношений?

– Я от них скрывала.

– Но он же обещал, что женится на вас?

– С самого начала наших отношений он меня поддерживал этими обещаниями. Клялся развестись с женой, но откладывал. Говорил, лето – не подходящее время, семья на курорте, зачем им портить отдых, лучше потерпеть до осени. Но вот наступила осень, пришло время сессии. А он продолжает мямлить насчёт несвоевременности развода. И вот тут что-то впервые забрезжило в моих затуманенных мозгах. Мне было душно от всего этого, чем он меня опутал. Я стала избавляться от иллюзий и решила расстаться с ним. Я сказала ему об этом.

– А расскажите...

– О чём?

– Чем же он вас опутал. Это крайне интересно. Меня всегда интересовал принцип любви между кроликом и удавом.

(Я улыбаюсь. Она тоже улыбнулась),

– Хорошо, что вы шутите. Это прекрасная разрядка в разговоре, становится легче.

– Вам очень тяжелы воспоминания?

– Крайне тяжело ворошить прошлое, ведь моё состояние было на грани безумия. Вы спрашиваете, чем же он меня опутал. Он давил на меня. Это было тонко, умело и – сильно. Это была игра взрослого кота с мышонком. У меня в результате его игры не осталось друзей. Он всех от меня отрезал. Я перестала общаться с родными. Потому что он так хотел.

– В приказном порядке?

– А мне и приказывать же не надо было. Стоило ему пошевелить бровью, как я была на все его прихоти согласна. Вот такая глупость. Но, как сказала, я начала осознавать своё безумие. Меня стал тяготить его диктат, моя покорность ему была мне уже самой противна. Я всё меньше желала ему покоряться.

– Врачи бы сказали, он стал причиной вашего подорванного психоэмоционального состояния.

– Пожалуй, так. Он желал, чтобы в центре моего личного мироздания находился всегда он, как солнце, вокруг которого я должна вращаться, и никого не знать, и не желать знать, и никаких ни с кем общений. Он, единственный, неповторимый, заполнил собою всё моё время. Поначалу мне это страшно нравилось, в том числе и то, что каждый вечер он звонил мне, желал спокойной ночи. Это было естественным желанием двух влюблённых, быть как можно чаще на связи. Но потом это стало из просто любви превращаться в деспотический контроль каждого моего шага. И теперь уже его звонки были не просто звонки, это был сканер моих действий, это было моральное давление. Я жила под прессом в ожидании его истерики в случае, если не отвечу на телефонный звонок. Он специально звонил вечером не на сотовый, а только на стационарный телефон, чтобы убедиться: Аделин уже дома.

– Вы ночевали не у него?

– Я никогда не оставалась у него на ночь, к счастью. Если я по каким-то причинам опаздывала и до девяти часов вечера не могла прийти домой, я начинала трястись от страха. У меня дрожали руки, когда бежала к двери и не могла попасть ключом в замочную скважину, только бы успеть до его звонка, только бы не услышать, как он орёт на меня.

– Кошмар, а не любовь.

– Ой, и не говорите.

– Напрашивается вывод о неизбежности рукоприкладства с его стороны.

– А вот этого никогда не было. И вообще я не видела, чтобы он ударил другого человека.

– Но вы же сами сейчас рассказывали, он был человеком неуравновешенным, склонным к агрессии. Лошадей убивал.

– Ну, да. Это так и есть. Но его агрессия – это агрессия на энергетическом уровне. Когда он орёт на тебя, то чувствуешь животный страх. Будто сейчас ты сойдёшь с ума от той жути, что охватывает.

– Может, это ваше субъективное впечатление, как натуры слишком впечатлительной.

– Может быть. Тем не менее никто не желал стать мишенью его психических срывов. Он не выносил ни малейшей провинности со стороны подчинённых. Мог орать хоть на студента на лекции за опоздание, хоть на адъютанта на реконструкции, и орать так, что у человека глаза лезли на лоб. Казалось, потолок рухнет, вода выйдет из берегов. Если с ним начинали говорить на острую для его самолюбия тему, он просто рычал от злобы, орал, ревел, выл, даже мог на колени упасть и ползать, мог рыдать при людях. Мог топать ногами. Вот такое чудо-юдо.

– И вот при таких его психозах вам не приходила в голову мысль, что…

– …что он побьёт меня? Ах, нет, не приходила.

– Он, кстати, в суде тоже так себя вёл, как вы сейчас описали.

– О, я когда увидела в новостях эту сцену, то меня передёрнуло. Фу.

– Думаете, это постановка?

– Не знаю. В то время, когда я его любила, меня эти сцены ужасали, ввергали в панику, но постановкой не казались. Я это воспринимала, как подтверждение и следствие его страстной любви ко мне.

– А теперь что изменилось в вашем восприятии его поведения?

– Теперь я хладнокровно всё оцениваю и знаю, он – истерик. И для него истерики в самых разных ситуациях – привычка.

– Сколько раз вам приходилось сталкиваться с его истериками?

– Очень-очень много.

– Десятки раз?

– Сотни раз!

– Так много было поводов?

– Да ему и поводов специальных не надо. Рыдать и кататься по полу у него в порядке вещей – ну, просто из-за пустяков. Хоть по два-три раза в день.

– Вам не было страшно рядом с больным человеком?

– Дурацкий вопрос, извините. Я ведь уже сказала, что сама рядом с ним стала больной. Я сама была на грани истерик. Страхи, ужасы преследовали. Конечно, меня страшила его вспыльчивость. Да ещё тяга к алкоголю. Он ведь пил, очень много пил. Он просто не мог без спиртного.

– А в ту знаменитую ночь, о которой написала вся пресса, когда он бил вас и угрожал горячим утюгом, он тоже был пьян?

– Да. Был пьян. Не помню, когда он был трезв. Быть под градусом – его повседневное состояние. Будучи даже сильно выпивши, он спокойно мог работать, поддерживать культурную беседу с коллегами, заниматься какими-то рабочими делами, а потом ложился спать.

– Знаете, что удивляет? То, что вы вовремя не распознали в нём опасного лично для вас зверя.

Она с возмущением смотрит на меня, качает головой.

– Послушайте, вы специально раззадориваете меня? Вы хотите вызвать во мне злость или какую-то ещё большую откровенность? Но я и так вывернула перед вашим диктофоном всю душу. Я уже несколько раз сказала вам, что была не способна на критичное отношение из-за своей влюблённости.

– Я бы добавил эпитеты: детской, наивной и романтичной влюблённости.

– С этим спорить не буду.

– И возмущаться тоже не будете?

Она улыбнулась.

– Ладно. Проехали. Опасность для себя я ощутила слишком поздно. В общем, это и послужило окончательным толчком к разрыву отношений.

– Ну-ка, интересно. Подробнее, пожалуйста.

– Я опаздывала к нему на свидание на целый час. И была заранее в шоке от того, что случится с ним. Да ещё сотовый разрядился, и я не могла его предупредить, что опаздываю. С ним случилась такая жуткая истерика, что он стал бить посуду. Переколотил из посуды всё, что можно было переколотить. Сдёрнул со стола скатерть вместе с угощениями, стал топтать кушанья. Две бутылки вина запулил в окно так, что лопнули стёкла. Учинил настоящий погром в квартире.

– А вы?

– Ну что я. Я тряслась от страха. И как могла старалась его успокоить.

– Интересно, а как можно успокоить сумасшедшего в момент сумасшествия?

– Сейчас понимаю, пытаться образумить человека в момент психоза – безумие. Но тогда во мне говорило сердце – язык любви. Я стала Андрея целовать, говорить о своей любви. Он успокоился. И это произошло почти мгновенно. У него вообще перепады в настроении происходят с космической скоростью.

– И эта истерика вас не просто напугала, но и предостерегла?

– Меня предостерёг сам Ястребов. Он поднял осколок бутылки и сказал, глядя на меня: «На этот раз я побил посуду. Но в следующий раз будет уже не только посуда битой…» И многозначительно, и как-то пронзительно страшно взглянул на меня. Вот тогда я и почуяла присутствие в нём запаха смерти, будто повеяло могильным холодом из его жутких, мрачных глаз.

– Вы решили, он убьёт вас?

– В том-то и дело, я не отнесла присутствие в нём внутренней угрозы лично к себе. Вот что самое глупое с моей стороны.

– Вы и правда были глупы.

– Спасибо. Это не очень приятно слышать от постороннего человека, если честно, но вы правы. Да, к сожалению, любовь способна порождать глупость. Любовь отупляет. Любовь отнимает мозги. И оставляет включённым только одно сердце.

– Но ведь и сердцем можно чуять опасность.

– Вот я что-то смутно и почуяла. Хотя отчёт в том для себя не отдавала. Но на уровне интуиции я пришла к пониманию, чем быстрее закончу этот роман, тем лучше.

– И?...

Она молчала и снова смотрела в окно. По глади озера шла рябь от дождя. Лебедей уже было не видно.

Я взглянул на часы и сказал:

– И мы подходим к кульминации?

Она неохотно сказала:

– Да.

Подозвала официанта, попросила принести минеральную воду и продолжила:

– В начале ноября я решила забрать в его квартире свои вещи. Кстати, роковое совпадение чисел. Он избил меня 9 ноября. А спустя годы 9 ноября он убил Ксению Есееву.

– Я обратил внимание на эту деталь. Итак, вы решили забрать свои вещи из его квартиры. Ксения тоже, кстати, прежде чем расстаться, вернулась в его квартиру за вещами.

– Я хотела прийти в его квартиру в его отсутствие. У меня были ключи. Сказала ему, что меня три дня не будет в городе, надо уехать в Москву в библиотеку.

– Надо же. Ксения Есеева тоже была в Москве в библиотеке перед тем, как он её убил.

– Ага. Много знаковых совпадений. Я об этом думала. Но если Ксения и правда ездила в московскую библиотеку, то у меня это легенда. Однако я не предусмотрела возможность слежки. Он попросил студента из его свиты приглядеть за мной. И тот парень ему донёс, что я пришла в его квартиру. Он сорвался с лекций и вскоре был дома. Для меня его внезапное появление стало шоком. Я затряслась от страха. Но отступать было поздно, и я призналась, приехала забрать вещи, между нами всё закончено. Вот тогда он впервые ударил меня.

– Как именно?

– Кулаком в лицо.

– Он оскорблял вас?

– Он кричал, что я потаскуха, неблагодарная тварь, называл по-матерному, на букву «б». Переходил на визг.

– Как в ночь убийства Ксении Есеевой.

– Один к одному. Аж мурашки по коже при таких совпадениях.

– Вы забрали вещи?

– Не успела. Я насмерть перепугалась. Я удрала от него. Он вслед кричал матерные слова.

– В случае с Ксенией, напомню, она после подобной сцены тоже убежала, но буквально через несколько минут вернулась (на свою голову, бедняжка) за вещами. А у вас как?

– Я забила на вещи и сказала себе: ноги моей больше там не будет. Но он перехитрил меня. Он, как коварный змий, притворился благородным. Позвонил, говорил приветливо, спокойно. Мол, согласен, нам пора разбежаться. Но сделать это надо по-человечески. Всё же как никак нам было хорошо вдвоём. Предложил посидеть, как говорится, на дорожку, за прощальным ужином, в его квартире. Меня подкупило раскаяние в его голосе, нотки извинения. Словом, ничему не наученная, я поверила дьяволу.

– Мне почему-то кажется, решающую роль сыграло ваше не остывшее влюблённое сердце.

– И это тоже. В сердце моём этот дьявол угнездился весьма крепко. Он прислал за мной машину, за рулём сидел его водитель. В уверенности, всё будет нормально, я снова приехала в проклятую квартиру. Он стоял возле подъезда и поглядывал на наручные часы.

– В первую минуту встречи какое у него было лицо? Может быть, в его глазах мелькнула угроза? Какие-то опасения у вас не пробудились? Ведь ещё не поздно, можно убежать, пока водитель рядом…

– Его лицо – маска. Непроницаемость. Он великолепный актёр. И если что-то задумал, то умеет держать себя в руках. Вообще, он человек-загадка. Невольно начнёшь сомневаться в искренности его истерик, задумаешься, как вы упомянули о сцене в суде, не постановка ли подобное поведение.

– Что вы ему сказали, когда вышли из машины?

– «Между нами больше ничего никогда не будет. И точка». Примерно так.

– И говорили это с вызовом?

– Да. Я говорила именно вызывающим тоном.

– Зачем вы злили зверя?

– Мой тон – защитная реакция. Я боялась, что сдамся, растаю, поддамся его обаянию, и опять всё начнётся сначала. Кроме того, я вообще его всегда боялась.

– Из-за его манеры орать?

– Не только.

– А что ещё?

Она молчит, опустив голову, крутит в пальцах салфетку.

– Вы что-то не договариваете? Я прав?

– Правы.

Она наморщила нос, допила минералку, отодвинула бокал. Вздохнула и долгим взглядом посмотрела на меня. Это был красноречивый взгляд. Я начал догадываться.

Я сказал:

– Я начинаю догадываться.

– О чём?

– Это интимная тема.

– Вы угадали.

– Можно, я скажу за вас?

– Говорите.

– Он был страшен вам ещё и потому, что проявлял агрессивность в самые интимные моменты любви. Так?

– Так. Как вы догадались?

– Таким людям, как он, как правило, сопутствует склонность к садизму во время любовных занятий с партнёршей. Он явно из тех мужчин, которым в постели нравится насилие. Его возбуждает, если он причиняет девушке боль. Крики девушки, будто крики жертвы, приносят ему удовольствие. Так?

– Примерно… Хватит об этом.

– Итак, вы говорили с ним вызывающим тоном, сказали, что поставили крест на вашей любви, и больше не желаете иметь с ним ничего общего. А он?

– Он спокойно кивнул, взял меня под руку, сжал за локоть, и провёл в квартиру. Помог мне освободиться от шубы. Всё галантно. Он усыпил мою бдительность. И вот в тот момент, когда он снял с меня шубу, он эту шубу не стал вешать на плечики, как обычно, а швырнул вдруг на пол. Этим он выиграл время, чтобы успеть накинуть на мои руки верёвку и связать руки за моей спиной. Рядом ждал заранее приготовленный стул…

– В прихожей?

– Нет, в холле. У него огромная квартира. Холл – это единственное место, в центре квартиры, где нет смежных с соседями стен. К стулу он примотал меня с помощью скотча так плотно, что я не то что пошевелиться не могла, а дышала с трудом.

– Прямо триллер. В кино подобное смотреть – и то жутко. А в жизни… Рехнуться можно.

– Он затеплил свечи, погасил свет.

– Садист-романтик.

– Наверное, он не хотел, чтобы с улицы видели, что у него горит свет и кто-то есть дома. В комнате был полумрак. И тогда он стал меня избивать. Принёс утюг раскалённый, поднёс к моему лицу, я чувствовала жар возле щёк. И, конечно, всё это время он орал. Какие только есть в русском языке ругательства, всё это он употребил в мой адрес. Он пребывал в уверенности, я ему изменила, я завела любовника и сплю с ним. Ревность превращает человека в животное.

– А ведь он собирался вас убить, вам не кажется?

– Кажется. Я подумала, мне пришёл конец, и по сей день считаю, у него был составлен план моего убийства. Он даже сообщил, что закопает мой труп на стройке.

– Ещё одна параллель с убийством Ксении Есеевой.

– Такое чувство, всё то, что он не осуществил из задуманного со мной, он осуществил с ней. Будто отыгрался на ней.

– Но как вам удалось вырваться из рук злодея? И сколько по времени длилось это издевательство?

– Около часа, не меньше. Я всё это время осторожно высвобождала ноги…

– А ноги он тоже прикрутил?

– Да. Верёвкой. Когда мои ноги стали свободными, я вместе со стулом убежала в другую комнату. Он толкнул меня, я упала вместе со стулом. Он стал рвать на мне платье, нижнее бельё, но мешал скотч. Он схватил ножницы. И вырезал одежду клочьями. Когда я осталась перед ним полуобнажённой, он стал пинать стул, к которому я была привязана.

– Вы плакали?

– Да. Я плакала. Мне было больно, я была в кошмарном испуге. Я была в синяках, и, как потом показала экспертиза, у меня было сотрясение мозга, сломаны рёбра. Он бил меня кулаками, ногами, по голове, в грудь, в живот.

– В заявлении в полицию вы написали тогда, что он вас душил.

– Вот как раз когда я уже была почти голой, с привязанным к телу стулом, он схватил какой-то ремень и стал стягивать его на моей шее.

– Странно, что вам удалось спастись. Вы родились под счастливой звездой.

– А знаете, кто мне помог спастись тогда?

– Кто?

– Николай-Угодник. Бабушка перед смертью завещала мне фамильный серебряный кулон с иконкой святого Николая. Ей он перешёл по наследству от матери. Она верила в заступничество Николая-Угодника, он ей помогал всю жизнь. Бабушка сказала: молись Богу, молись святому Николаю, его молитвы слышит Бог. Если какая беда случится, вспомни Николая-Угодника.

– И вы молились?

– Кулон я носила, а вот молиться – всё как-то недосуг. Но в ту ночь, когда, казалось, смерть уже смотрела мне в глаза, я вдруг вспомнила о святом Николае. Я захрипела (Ястребов душил меня): «Святой Николай, помоги!» и вырубилась. Спустя уже время Ястребов признался: моя мольба к святому Николаю будто отрезвила его. На него напал необъяснимый ужас. Он тут же отпустил меня.

– Вы верите в Бога?

– После того случая – да.

– И что Ястребов? Испугался Бога?

– Не знаю. Я очнулась, а он рыдает, катается по полу. Вдруг он услышал мой стон, заметил мой взгляд. Мне показалось, он обрадовался. Он определённо решил, что задушил меня, и оттого рыдал. А тут я воскресла. Он схватил дрожащими руками стакан с водой, вылил мне в лицо, потом напоил меня, приподняв мою голову с пола. Отвязал. Но не трогал меня. Он смотрел, как я ползу в ванную. В ванной я увидела своё отражение. Это было страшное зрелище. Он пришёл в ванную, смотрел, как я стягиваю с себя остатки изорванной одежды, мне было всё равно. Я еле-еле сумела освободиться от всех этих клочков белья, кое-как вымылась…

– И он всё это время пялился на вас?

– Ох. Да. Смотрел. Нечисть. Но при этом дал мне лекарство обезболивающее. Обратно в комнату у меня не было сил идти, я снова ползла, вскарабкалась на диван, и отключилась. Последнее, что помню, это он снова катается по полу и заходится в рыданиях. Ночью я проснулась. Меня тошнило, тело болело, голова раскалывалась. Я слышала, как он продолжает рыдать. Когда он заметил, что я смотрю на него, он кинулся ко мне, и вдруг стал целовать мои руки, напоил меня водой, при этом говорил, что я, чудовище, довела его…

– И он, как вы раньше говорили, был пьян?

– Да, сильно пьян. Когда он увидел, что я дышу, пью воду, вроде не умираю, он внезапно успокоился и уснул рядом со мной, но не на диване, а на полу. Спал он крепко. Я собралась уйти, но стоило мне привстать, как всё вокруг пошло ходуном. Кружилась голова. Я упала на диван и провалилась в забытье. Целые сутки я пролежала в его спальне, он ухаживал за мной. Помогал добираться до туалета. Как сквозь туман помню эти разбросанные по всей квартире вещи, всюду мои, выдранные им, клочки волос. А дальше опять интересное совпадение, как в истории с убийством Ксении Есеевой.

– В чём же?

– В том, что на следующий день после того, как он избил меня, к нему вечером пришли гости.

– Да-а, и правда... Ух…. И что же вы?

– Я лежала в соседней комнате. Он велел, чтобы я не выходила и не подавала никаких признаков жизни. Живой труп.

– А гости?

– А они отмечали Аустерлиц.

– Вы счастливчик, Аделин.

– В смысле?

– В случае с Ксенией тоже были гости, и тоже за стеной девушка. Только мёртвая, в отличие от вас.

– И лишь спустя сутки я вызвала такси.

– А чего же он свою машину не предоставил?

– Предлагал. Я отказалась. По телефону сообщили, такси у подъезда. Он загородил дверь, встал на колени, кричал, что любит меня, просит его простить.

– А потом? Вы рассказали родителям?

– Не решилась. Я созвонилась с подругой. И с её помощью попала сначала к врачам, потом к ментам.

– Как вы выглядели?

– Лицо и тело в кровоподтёках, распухшие разбитые губы, на шее следы от удушения, на руках и ногах синие борозды от верёвки. В ментовке ко мне отнеслись без интереса. Им, видно, неохота было копаться в бытовой ссоре. Трупов нет, так чего ещё надо.

– Говорят, дело замяли благодаря покровителям Ястребова.

– Вряд ли. Мне показалось, мой случай менты посчитали пустяком, не стоящим того, чтобы разбираться… Со мной говорили таким тоном, как говорят с потаскухами. Меня посчитали, наверное, за содержанку, не поделившую чего-то с «папиком».

– А что Ястребов?

– В его планы не входила разлука. Он был не готов к одиночеству. Он уже не прятал мой телефон от своих знакомых. Он раздал всем, кому только можно, номер моего сотового, и мне стали звонить чуть ли не каждую минуту знакомые и незнакомые. Говорили одно и то же: Ястребов в истерике, не выдержит, он влюблён, он бредит мною. Меня уговаривали вернуться к нему. Говорили, мало ли что там у нас случилось, ничего особенного, у всех бывает.

– Но родителям вы, наконец, сказали? Ёлки-палки, что за упрямый ребёнок!

– Ах, да, куда ж деваться. Дня через три.

– Через три дня? Целых три дня вы находились в полумёртвом состоянии, и родители не знали, что и откуда?

– У меня тогда было так мутно в голове, что я до сих пор плохо помню, что говорила и что делала. Кажется, я им сказала, что меня сбила машина. Но точно и сама не помню, как тогда выкручивалась. Мне было плохо, я не могла ни с кем говорить, лежала и лежала. Наконец, рассказала, как есть. Отлежавшись, поняла, жизнь продолжается, и надо идти на работу.

– А что за работа?

– Я ходила к ученикам. Репетитор.

– Ксения Есеева тоже.

– У тех, кто знает французский язык, это лучшая подработка.

– И как ваш первый выход на работу? Благополучно? Сколько дней вы вообще отлёживались?

– Дней десять. А может, и больше. Мама меня боялась отпускать одну, узнав о существовании в моей жизни монстра Ястребова. И вот, она решила меня провожать к ученикам. Выходим мы с ней под руку из подъезда, и видим перед собой – угадайте.

– Угадал. Его.

– Ага. (Смеётся). Стоит.

– И что? Надеюсь, вам хватило мужества его проигнорировать?

– Ох…

– Что? Неужто опять двадцать пять? Нет, ну сколько можно?!

– Он позвал нас в ресторан.

– Ну и что с того? Надо было его послать подальше. Неужели согласились?

– Да.

– У меня нет слов. Надо было папе, а не маме вас провожать. Мужчины в этих ситуациях более умные. И что же в ресторане происходило?

– Угадайте.

– Теперь он привязал к стулу скотчем не только вас, но и вашу маму?

– Чёрный юмор?

– Пардон, но я возмущён до глубины души. Как можно, зная, что старик – монстр, идти с ним в ресторан? Ладно, вы, но мама ваша – седовласая, умудрённая… И такая непростительная оплошность. Так что там, в ресторане-то?

– А он, ха-ха, устроил на глазах у изумлённой публики, на глазах у официантов, свой традиционный спектакль с истерикой. И эта истерика была просто невероятно ужасной.

– Он что, содрал со стола скатерть с посудой?

– О…(она хохочет). Точно!

– Да вы что?! В самом деле?!

– Ага (хохочет). Он там такое устроил! Это нечто! Сначала рыдал, потом встал на колени, умолял его простить.

– И даже покушать не успели?

– Мы только приступили к салату, а тут он и начал.

– Что же вы ответили по поводу просьбы простить его?

– Я взглянула на маму, она смотрела в свой салат. Я поняла, мама в замешательстве. Он стал хватать меня за руки и сквозь рыдания заголосил, чтобы я его простила, что он любит ну просто до безумия. И тогда я набралась сил и сказала ему «нет». И вот тут началось. Он выдернул из-под нашего носа скатерть, и наши недоеденные салаты, грибочки, селёдочка, бокалы с шампанским, вилки, ножи, всё это полетело, зазвенело. Примчались официанты, охранники. Но не успели. Ястребов уже плясал на столе.

– Плясал? Как это?

– Ну. Бегал туда-сюда, как по сковороде.

– О…

Я захохотал.

– Да, зрелище ещё то. Это продолжалось несколько секунд. Потом он бился головой об пол, катался по полу, орал, называл меня чудовищем, рыдал. К нам подошёл администратор и предложил вызвать бригаду из психиатрички. Я сказала, сейчас наш спутник успокоится, и от нас отстали.

– И он успокоился?

– Да.

– А как это ему удалось?

– Наверное, услышал про психиатричку. (Смеётся). Словом, он потом ресторану оплатил издержки. Нас проводил домой. А напоследок взял меня за руки, притянул к себе, и стал шептать на ухо, быстро-быстро, будто в бреду, что никогда меня не отпустит, и мы будем вместе всю жизнь. Потом он снова зарыдал, поклонился маме и растворился, будто его и не было. Мефистофель.

– Мама в шоке, наверное?

– Ага. Ещё бы. Он, надо сказать, произвёл на неё впечатление. Она даже почти заняла его сторону и сказала, что, наверное, это я его довела до такого состояния.

– Ну, бабы-дуры. Что ещё можно сказать. Извините. Захватила меня эта вся ваша канитель.

– Понимаю. Так вот, насчёт мамы. Он уловил перемену настроения в моей маме. И уже стал на меня давить через маму. Звонил ей весь декабрь, до самого Нового года, и беседы вёл с ней, вы не поверите, ча-са-ми.

– Ого. Однако, опасный человек. Психолог.

– Дьявол, а не психолог. Мне это напомнило действия людей, которые манипулируют другими. Как у сектантов, когда затягивают в секты. Я упрашивала маму не попадать под его влияние, не слушать, не говорить с ним. А маме, представьте, нравилось с ним общаться.

– О чём же они вели разговоры?

– Угадайте.

– Думаю, только о вас.

– Разумеется. Он знал, какой ключик надо подобрать к матери. Он описывал ей каждый день и каждый час нашей с ним жизни. Но параллельно он провернул в отношении меня некую гнусность. Нанял за деньги (кажется, около пятидесяти тысяч отдал) некую фирму, хакеров, они сделали всё, чтобы завладеть доступом к моим соцсетям, электронке, к телефонной книге. С этого момента он стал звонить по телефонам из моей телефонной книги всем, кому не лень, и рассказывать обо мне пакости. Даже моей научной руководительнице звонил.

– Какие же пакости мог рассказывать этот пакостник?

– Называл меня продажной девкой, например. А, не хочу и говорить об этом.

– А откуда вы узнали про взлом соцсетей?

– Так он же и рассказал мне потом.

– А как он отреагировал на ваше заявление в полицию?

– Как-как. Понятно, как. Просил отозвать. Давил на жалость.

– Каким же образом? Почему вы должны его жалеть?

– Так у него же старенькие папа и мама, у обоих больное сердце. Их хватит инфаркт, если узнают, что на сына дело завели. И даже сказал, что смерть его родителей ляжет на мою совесть, и на моих руках навечно останется их кровь.

– И вы поняли после этих слов, надеюсь, что тем более нельзя с ним оставаться?

– Умом поняла. Но сердцем… Что-то там ещё копошилось, остатки прежнего чувства. И вот эти крохи былой любви сыграли свою роль, когда он предложил провести самый-самый последний вечер. Он сказал, вот если я соглашусь на прощальный вечер, тогда он даёт слово, что прекратит меня преследовать.

– Если вы скажете сейчас, что согласились, то я скажу, вы круглая дура.

– Считайте, вы уже сказали. И вы правы. Я круглая дура. Я согласилась. И провела с ним этот последний вечер. Мы расстались, он дал честное слово, что больше никогда не появится в моей жизни. И уже на следующее утро начал звонить и угрожать, что убьёт меня. И объявил, что записал на видео интимные моменты вот этой самой последней встречи. Он обещал, если начну встречаться с другим мужчиной, то он передаст ему в качестве свадебного подарка этот видео-компромат. Но я забила на его шантаж, и забила на всё, связанное с этим человеком. Мне нужно было пережить каникулы, потом сдавать сессию, и продолжать жить дальше. Но жить было очень тяжело, я находилась в состоянии депрессии. Все каникулы в течение месяца я не выходила из дома. Равнодушие к жизни, к пище. Вставала, чтобы попить воды, и снова валилась в кровать. Видела лишь потолок. И всё. Ни книги, ни телевизор, ни музыка, ничто не интересовало. Телефон отключила. Я не мылась в ванной, перестала чистить зубы. Я превратилась в зомби.

– А знаете… Можно, я вас перебью? Извините.

– Можно.

– А знаете, состояние депрессии, то, как вы это описываете, напоминает состояние влюблённого человека, переживающего трагический разрыв со своей второй половинкой. Вы продолжали его любить.

– Да, примерно так. Но не признавалась себе в этом. И не понимала этого. Мне просто было плохо, ужасно плохо. На подсознательном уровне, да, я хотела к нему. И, видно, поэтому моё подсознание подсказало предлог для встречи с ним: поехать к нему, чтобы забрать свои учебники и черновик дипломной работы. Дипломную работу действительно требовалось забрать, и в любом случае надо было ехать за ней, в противном случае меня ждало отчисление. А ведь это дело всей моей жизни.

– Но вы могли бы поехать к нему не одна, а с родителями, наконец.

– Могла бы. Но, как понимаете, сердце хотело другого варианта.

– В общем, с вами всё понятно. Снова любовь-морковь.

– Ага.

– И долго ещё эта санта-барбара длилась?

– Год.

– Ого.

– Да. Ого. Сама удивляюсь. А тогда, когда я к нему приехала, его не оказалось дома. Выяснилось, он в больнице с инфарктом. Я его навещала, во мне появилось чувство вины, да ещё мама на меня давила, что инфаркт из-за меня. Он и сам так говорил.

– Ох-хо… Второй сериал вашей любви отличался от предыдущего?

– Небо и земля. Теперь не Ястребов, а я стала монстром. Я превратилась в фурию. Не проходило дня, чтобы я не закатила ему скандал.

– Почему?

– Я стала его ненавидеть. Это была уже любовь пополам с ненавистью. Срок моей любви к нему износился.

– Вы ненавидели его из-за того избиения?

– Из-за всего! Ведь он перегадил мне всю жизнь. Мои нервы были испорчены. Я психовала по малейшему поводу. Я настолько вышла из строя, что не справилась с целым рядом экзаменов. Если раньше был открыт путь в аспирантуру, то теперь я распрощалась с перспективой успешной карьеры. И в этом я тоже винила его. Я стала во всех своих бедах винить его. Да. Я всё сильнее его ненавидела. Конечно, я во многом неправа, когда перекладываю вину на него, лучше искать причину несчастий внутри себя. Особенно, с учётом глупостей, что я натворила за это время. Но это сейчас я понимаю. А тогда во мне кипели ненависть пополам с остатками любви и желание мстить. Моя месть выражалась в постоянных скандалах, придирках, уколах. Я его пилила. Наши отношения превратились в сплошной клубок нервов. Теперь уже я сама не хотела его отпускать от себя. Мне доставляло удовольствие мучить его придиркам и скандалами, я пила его кровь. Я настолько выматывала его, что неудивительно, если бы он убил меня.

– А он вообще испытывал покаянные чувства за то, что избил тогда вас?

– Когда я заводила на эту тему разговоры, он отвечал одно – это я во всё виновата, я чудовище и его довела. Нет, я не заметила в нём раскаяния. И от того ещё больше бесилась. Даже с собой пыталась покончить.

– Ну, это уже не любовь, это бесовщина. С кем поведёшься, от того и наберёшься. И как же вы осуществили попытку самоубийства? Через повешение?

– Та… Обычно. Таблеток натолкала в себя.

– Это показуха. Желание припугнуть. Вызвать жалость. Уйти из жизни вы были не готовы. А что он?

– Я пришла к нему и сказала, что так и так. И потеряла сознание. Он вызвал «скорую». А когда меня вернули к жизни, сказал, ничего страшного не случилось. Не умерла, и ладно. Вообще никакого сочувствия я не заметила. Хоть что делай с собой, ему пополам. Монстр. Его хобби – играть. Актёр по жизни.

– Мне показалось сейчас, вы слишком горячо порицаете этого человека. Уж не осталось ли в вас чувств к нему…

– Ничего, кроме ненависти.

– От любви до ненависти один шаг, как известно. Ну, да ладно. Расскажите лучше, как удалось поставить точку в нездоровых отношениях.

– Это произошло во время совместной поездки в Париж. Мы жили в маленькой уютной квартирке. Я готовила обед, а он помогал. Что-то там рубил на доске. Зелень, капусту для салата. Я была по своей новой привычке хмурой, всем недовольной, меня всё в нём раздражало. Я его доставала, как говорится. И на этот раз я вновь устроила ему сцену, в чём-то обвиняла, называла алкашом… Он застыл с ножом в руке, развернулся и сказал: «А ну-ка, взгляни сюда!» Я оторвалась от кастрюль, оглянулась. Он кивнул на нож в своей руке и сказал, не сводя с меня глаз: «Сука. Скоро я убью тебя». И вот это, я почувствовала, не были просто слова. Будто кто-то постучал в мою голову: опомнись, опасно.

– И вы окончательно прозрели.

– Именно. Я была готова в этот же день бежать, но с монстром нужна осторожность. И расставаться безопаснее на людях. До конца отпуска оставалось два дня. Я вела себя тихо, он подозрительно поглядывал на меня. Я вежливо улыбалась. Его удивляла перемена в моём, обычно раздражённом, состоянии, моя тихость, от которой он уже отвык, и вместе с тем настораживала официальность. Я его держала на расстоянии вытянутой руки. Близости не позволяла, отговаривалась женским недомоганием. Он был настороже, но вёл себя мирно. И вот, наконец, мы вернулись в Россию. Аэропорт. Зона контроля. Вокруг люди. Полиция. И здесь, наконец, можно выложить ему насчёт моего ухода. Он взглянул диким, пронизывающим взглядом, но меня уже не прошибить. Ни взглядом, который когда-то оказывал магическое действие, ни объятиями.

– Уф, аж легче. Наконец. Дальше всё пошло как надо, так?

– Так. Моя жизнь резко изменилась. Я всё кардинально улучшила. Начала жизнь с чистого листа. Ушла работать в другую сферу. И – удачно. Люблю свою работу.

– А он?

– Он начал было названивать, но я сменила номер телефона. Поменяла профили в соцсетях, сменила электронку. Всё, что только возможно, всё изменила. Вплоть до домашнего адреса. Новые друзья, новая жизнь. Я стала приходить в себя. Почувствовала вкус к жизни.

– Но ведь вы не сменили город. И могли с ним случайно встретиться. К тому же он мог разыскать вас?

– Я этого боялась. И первое время после разрыва не решалась выйти на улицу. Превратилась в параноика.

– И долго продолжалось ваше затворничество?

– Полгода! Полгода меня преследовал страх, что Ястребов найдёт меня. А завести отношения с парнем я созрела лишь через два года. Вышла замуж. Счастлива. Правда, с первой беременностью ко мне на непродолжительное время вернулась паранойя. Я панически боялась, что родится девочка, а в будущем с ней случится нечто подобное тому кошмару, который пришлось пережить мне.

– Этот монстр нанёс вам настоящую психическую травму.

– Меня освободило от фантомов счастливое материнство.

– И теперь эпилог. Вам пришлось с ним ещё хоть раз повидаться?

– Да. Через несколько лет. Случайно. На какой-то выставке картин французских художников. Он тут же принялся хвастать, что у него новая возлюбленная, она очень красива, и ей восемнадцать лет. Я ему пожелала счастья и скрылась в толпе. Меня не интересовал этот человек.

– И больше вы о Ястребове не вспоминали вплоть до его превращения в расчленителя?

– За год до этого страшного события на связь со мною вышли люди, заинтересованные в публикации на Ястребова компромата.

– А, это, вероятно, в контексте его судебных тяжб с писателем Отлыгиным?

– Меня просили выступить в суде в связи с избиением студента на лекции Ястребова. По памяти, этот парень публично обвинил Ястребова в том, что он украл для своей книги концепции из книги Отлыгина. Ястребов приказал своим молодчикам вытолкать с лекции наглеца.

– Вы согласились на выступление в суде?

– Нет.

– Почему?

– Я считала, общаться можно только с полицией. Опасалась подстав.

– Но ведь ваше десятилетней давности заявление в полицию опубликовали в СМИ.

– Я не давала согласия на эту публикацию. Не хотела шумихи.

– А была ли реакция со стороны Ястребова на публикацию?

– Да. Он стал писать мне письма, просил забрать заявление из полиции. Предупредил, если я подниму эту тему в суде, то у него припасен для моего мужа компромат. Тот самый, что давно ещё был отснят им. Скрытую камеру видеонаблюдения Ястребов ради такого случая установил в своей спальне перед моим последним к нему приходом.

– Сволочь.

– Подонок.

– Низменный человек.

– Та он не человек. Нелюдь.

– Почему люди Отлыгина хотели услышать ваше выступление в суде по делу студента?

– Им нужны были дополнительные аргументы от свидетелей зверств Ястребова. Мне сказали, своими показаниями в суде я, быть может, смогу предотвратить убийство следующей потенциальной жертвы Ястребова, его сожительницы Есеевой. Если он убьёт её, сказали мне, то её кровь будет в том числе и на мне.

– Сильно.

– Да.

– Теперь вы не отказались бы от показаний против Ястребова?

– Не отказалась бы... Мне очень жалко эту девушку. Знаете… Я очень её хорошо чувствую. Понимаю её сердце. Я уверена, она, так же, как и я, была опутана его чарами, любила его (первое время – точно) до беспамятства. Всё как у меня. И не даёт покоя тот факт, что все его женщины – один типаж. Жены, любовницы – внешность одной продолжается во внешности следующей. Все похожи друг на друга. Как будто этот мужчина нарисовал в воображении идеал любимой, и постоянно его обновлял в стремлении бессмертия своей любви. В моих воспоминаниях идут картинки: вот я, в бальном белоснежном декольтированном платье, с открытыми плечами, мы с Ястребовым на балу. Танцуем, смеёмся, говорим и поём на французском языке. Он смотрит на меня нежным влюблённым взглядом. А потом я увидела видео и фото, где всё в точности, как было у меня с профессором, и рядом с ним моя юная копия – Ксения Есеева. Или, как я теперь знаю, Жозефина, так он её называл. Если рядом поместить две фотографии – он со мной, и он с ней – будто он с одной и той же девушкой, ей-богу.

– А когда вам сказали, что он может убить Ксению Есееву, у вас не появилось желания с ней связаться?

– Я действительно думала над этим. Я чувствовала, их отношения могут закончиться трагически. А когда он стал писать мне и требовать забрать заявление из полиции, я утвердилась поначалу в решении предупредить Ксению, какую опасность для неё представляет Ястребов.

– Что остановило вас?

– Мысль, что она, влюблённая в своего Наполеона, ему доверяет и безоговорочно верит, и как я когда-то, она – его раба. А раз так, то мои сообщения к ней она покажет Ястребову. И тогда…

– И тогда он вас найдёт и отомстит.

– Что-то в этом роде. Но знаете, ничего не изменилось бы, даже предупреди я Ксению.

– Почему вы так думаете?

– Есеева – это лебединая песня профессора Ястребова. Он её уже никогда бы не отпустил от себя. И как только почувствовал бы, что она намерена от него сбежать, просто убил бы её.

– Что он и сделал.

– Она была обречена. Понимаете?

– Не совсем. Ведь вас он не убил.

– Да, меня не убил. Потому что тогда была другая ситуация. Он был гораздо моложе, чем сейчас. Он был женат, только родился ребёнок. Он ощущал за своей спиной тыл. А вот в ситуации с Ксенией…

– Первые годы их связи он тоже был женат.

– Но год назад он развёлся. И теперь у него была только Ксения. Как он утверждает, они то ли подали, то ли собирались подавать заявление в ЗАГС. Он не скрывал в университете своей близости с Ксенией. Они на работу ходили вместе, в университете были вместе. Все знали – эта девушка принадлежит ему. В этом случае я верю, он всерьёз намеревался жить до гробовой доски с Ксенией. Он сделал ставку на неё, если можно так выразиться. И обратной дороги назад для неё не предусмотрел. Ведь он всегда всё решал сам за своих любовниц. И лишь одно могло послужить причиной для её убийства – её решение разорвать их отношения. Для Ястребова это не только удар в самое сердце, но и удар по его огромнейшему самолюбию.

– Но ведь и вы с Ястребовым были везде вместе? И тоже все знали о вас?

– Не совсем так. В университете наши чувства не афишировались. Он вёл себя так, будто не имеет ко мне никакого отношения. А если слухи и были о нас, то это ведь слухи, но не факты. Поэтому, в его больном понимании, можно было перенести более-менее мой уход от него. И – да, он избил, он чуть не убил, но в конце концов опустил меня. Ибо у него впереди было будущее. И он не ошибся. В этом будущем в скором времени появилась моя копия, более молодая, 18-летняя Ксения Есеева. Пять лет отношений с ней, ему 63 года, и что же случилось? Думаю, только одно – она решила его оставить. Она поняла пустоту этой связи. Ей опротивело быть рабой, и ей опротивел и сам деспот-старикан. Всё, как у меня. Но вот тут и нашла коса на камень. Если меня он отпустил, то её уже не смог отпустить. Как можно отпустить ту, юную, красивую, которая олицетворяла для него, старого алкоголика, последний шанс на семейную счастливую жизнь? Никаких шансов остаться в живых у неё не было.

– Вас теперь мучает чувство вины?

– Меня тяготит, против моей воли, ощущение, что я могла её спасти. Друзья, которые были в курсе моих прежних отношений с Ястребовым, после убийства Есеевой звонили мне, успокаивали, говорили, нет смысла винить себя. Но я виню, я очень виню себя. Ужасно жалко её родителей. Когда увидела их по телевизору, в голос зарыдала. Её отец, как он отрешённо смотрел, сжимал губы, чтобы не плакать. Лицо её матери… Бедные, несчастные люди, такое горе…

Она достаёт пудреницу, по её щекам бегут слёзы. Я смотрю в окно. Уже сумерки. Озера не видно. Подошёл официант, предложил задёрнуть шторы. Я отрицательно покачал головой. В окне видны размытые огни фонарей. По стеклу прыгают капли дождя.

Она пьёт минералку и говорит:

– Папа убитой сказал у гроба: «Прости нас». Мне показалось, родители винят себя в её смерти. Я прошу вас, пожалуйста, напишите, они не должны считать себя виноватыми в смерти дочери. Очень, очень соболезную родителям Ксении Есеевой.

– А вы могли бы реконструировать ту роковую ночь убийства Есеевой, исходя из вашего личного опыта отношений с Ястребовым?

– Всё у них происходило так же, как и у меня с ним, и тоже 9 ноября. Он был пьяным, но вменяемым. Сцена ревности. Ссора. Она сказала, уйдёт от него. Наговорила резких слов, чего он категорически не прощает. Он стукнул её головой о стену. Она в ужасе выбежала на улицу. Ночь, машин нет. Куда идти? Некуда. А потом он позвонил ей, ласково позвал вернуться. Извинился за несдержанность. Пообещал, что поможет ей переехать обратно в общагу, если она захочет. Она поверила. Как и я когда-то. Вернулась. А потом два сценария. Или он её избил до потери сознания, а потом застрелил. Или сделал вид, что беспокоится о её здоровье из-за удара по голове, уговорил прилечь, отдохнуть, дал таблетку обезболивающую. Не исключаю, мог подсыпать в воду снотворное. Этот бедный, доверчивый ребёнок поверил. Когда она уснула, он её застрелил.

– Какого наказания ему вы пожелаете?

– Его нельзя выпускать на свободу. Никогда. Этот человек привык играть судьбами людей. Он погубил множество душ, искалечил множество судеб. Это дьявол. Дьяволу место в аду.