Найти чёрную кошку в тёмной комнате

На чтение потребуется полтора часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы

 

 

 

Утром Йенс Хоффман сходил за машиной и завёз вещи на съёмную квартиру. Ключи ему вручила немолодая женщина в длинном коричневом платье, которое она носила гордо и скорбно, как носят траур. Фрау Шмельц, вот как её звали. Йенс поставил чемодан у двери, заметил паутину на люстре и мух на подоконнике и, даже не переодевшись с дороги, отправился на работу.

Поль Элькем приехал к половине девятого. Извинился за опоздание, пошутил насчёт автомобильных пробок. Йенс только грустно улыбнулся – может, раньше в Андсдорфе и бывали транспортные заторы, но сейчас город выглядел полумёртвым.

– Очень, очень рад, господин Хоффман. Как устроились? С персоналом у нас неважно, люди надолго не задерживаются, так что приходится иногда по совместительству быть и терапевтом, и психологом... Пойдёмте, я покажу вам больницу.

Сгорбившись и чуть приволакивая левую ногу, Элькем заспешил по коридору.

– Психолог из меня никакой, – сказал Йенс.

 

При свете дня всё вокруг казалось другим, банальным и пыльным, несмотря на пахнущую хлоркой чистоту. Высокие потолки в трещинах, темный пол, деревянные рамы. Лампы старые, забранные металлическими решётками. Здание больницы явно нуждалось в ремонте.

– У нас четыре отделения, – рассказывал между тем Элькем, – хирургия, интенсивная терапия, кардиология и терапия широкого профиля. Есть еще родильное, но оно – в другом крыле.

– В «тёмном»? – удивился Йенс.

– Нет, на первом этаже. Доппельгангеры хозяйничают на втором и третьем. Две трети палат пустует. Пациентов мало, и в основном – травматические. После начала эксперимента в городе осталась едва ли пятая часть населения, но процент несчастных случаев очень высок.

– Разлом? – нервно спросил Йенс.

– Да. Если не считать расквашенных в темноте носов, вывихнутых лодыжек и падений с лестниц, то да, разлом.

– И зачем люди туда лезут?

– А как по-вашему, господин Хоффман? Я бы назвал три причины. Некоторые – из любопытства. Если подростки, то из лихости, мол, смотрите, как я крут. Искатели приключений – с ними, если выживут, хлопот меньше всего. Одноглазую девочку больше не интересует, кто живёт в скворечнике... Второй раз обойдут опасное место десятой дорогой. Другие – немножко свихнутые, местные, так сказать, сектанты. Ньюэйджевцы, или как их, дурачков. Зациклены на самопознании. Думают, что встреча с двойниками позволит им лучше понять свою внутреннюю суть. Такие возвращаются редко – и ещё более неадекватными, чем были, с кучей трансцендентных переживаний. Как следствие, новые завербованные сектой идиоты и новые жертвы. К счастью, их мало. И третья группа... – Элькем вздохнул, как показалось Йенсу, с тоской, – самая большая, это те, кто пережил потерю и мечтают о новой встрече с близкими... Вот только... Доброе утро, фрау Вельке! Йенс Хоффман, наш новый коллега. Анестезиолог из Мюнхена. Да, надолго. Господин Хоффман, это фрау Вельке, она сегодня дежурная по хирургии, – сказал Элькем, и Йенс пожал вялую руку старшей медсестры.

Фрау Вельке кивнула им с достоинством и тотчас принялась жаловаться на какого-то престарелого пациента. Тот, будучи, судя по всему, в маразме, два раза за утро срывал бинты и расчёсывал рану. Не дай бог, инфекция. Поль Элькем качал головой, а Йенс рассеянно слушал, пытаясь собраться с мыслями. В душе осталось странное раздражение, как будто он не додумал что-то важное.

 

Первая половина дня пролетела быстро. Новая больница, новые люди. Йенс надеялся, что смена обстановки поможет ему развеяться и приглушит чувство вины. Однако вышло иначе. Плотно закрытая металлическая дверь в конце каждого коридора пугала, притягивала взгляд и каким-то непостижимым образом обостряла скорбь.

Женщина, которую он любил и потерял – не здесь ли она? Вернее, та, что похожа на неё. Так ли велико сходство доппельгангеров с людьми, как говорят? Ведь каждый человек – это не только уникальная комбинация генов, но всё его прошлое, слёзы и радость, тысячи улыбок, сотни тысяч слов, сказанных кому-то, миллионы крохотных, сладких мгновений близости, пробы и ошибки, обида, раскаяние, стыд... Что из этого способны разделить с нами двойники?

И всё-таки при мысли о том, что Джессика, пусть и не та самая, не его Джессика, но тёплая и живая – где-то рядом, горло у Йенса делалось узким, точно зашнурованным, и кружилась голова.

После обеда он заглянул к Саре Кельтербах. Маленькая одноместная палата, больше похожая на номер в дешёвой студенческой гостинице. На стенах – постеры с певцами и певичками в полный рост. Видно, что и те и другие безголосые – глотают микрофон. Огромный плакат с кадрами из фильма «Полнолуние». Про вампиров, что ли? Йенс не знал. Что-то культовое у молодёжи. На прикроватном столике, вокруг ночника, в беспорядке раскиданы щётка, пилочка для ногтей, карманное зеркальце, палочка для завивки волос, розовый мобильник, расчёска, заколки, пузырьки всякие... Книга в мягкой обложке. Все эти милые девчачьи мелочи. Йенса точно кольнуло что-то под левую лопатку. Так – или почти так – выглядела девять лет назад комната Джессики, тогда ещё совсем девчонки. Не четырнадцатилетней, конечно, как Сара. Когда они познакомились, Джессике только-только исполнилось восемнадцать, и на стенах висели другие постеры, и телефон был толще – складной, в кожаном чехле, таких сейчас не выпускают.

«Я прямо как старик, – про себя усмехнулся Йенс. – Впору лекции читать: а вот в наше время...».

 

Сара полулежала на кровати, опираясь на подушку, растрёпанная, в лёгком халатике поверх ночной рубашки и с телевизионным пультом в руке. Телевизор работал без звука – чтобы не тревожить больных в соседних палатах.

– Привет, – поздоровался Йенс и опустился на стул возле кровати. – Как самочувствие? Вижу, ты сегодня без капельницы? Боли прошли?

Девочка посмотрела на него и сняла наушники.

– Что?

– Как себя чувствуешь? – терпеливо повторил Йенс.

– Нормально.

– Испугал я тебя ночью?

Она недовольно – как показалось Йенсу – повела плечом.

– Ну-ууу...

– Извини, – сказал он, – я здесь человек новый. Хотел помочь, и вот что получилось.

Йенсу неловко было от ее любопытного взгляда, чуть нагловатого, как у любого подростка. Или это маска, под которой скрывается беззащитность? Да, наверное, так.

– Меня что, опять будут оперировать? – подозрительно спросила девочка.

– Нет, почему?

– Вы ведь это... анестезиолог? Господин...

– Хоффман. Йенс Хоффман. А скажи, Сара, – он помедлил, а потом собрался с духом и задал тот единственный вопрос, который хотел задать, – что ты искала в разломе?

Девчонка нахмурилась. Сдвинула к переносице тонкие золотые брови, неумело выщипанные и оттого какие-то по-цыплячьи жалкие.

– Ничего, – ответила сердито. – Ничего я не искала, а просто собирала грибы. Там, в дубняке их столько... – она развела руки, словно обнимая громадную корзину, – всяких. Боровики, грифолы, польские белые... это которые, как боровики, только под шляпкой тёмное, рыжики, поддубовики, овечки...

– Овечки? – удивлённо переспросил Йенс. – И что же ты, гуляла в подлеске и оступилась?

– Нет. Я под мостом искала... Там, где подлесок, темно, как в печке. А у разлома мох густой и травы почти нет. Сам разлом открыт, не заслонён ничем, только края скользкие, все в лишайниках. А лишайники светятся – бледно-оранжевым. Сразу видно. Так что упасть я не боялась. Ползала на карачках и шляпки грибные во мху щупала... И вот, слышу, из-под земли словно манок зовет... Тоненько и жалобно, и тихо совсем, но так, что не подчиниться нельзя – ноги сами идут.

– Погоди, – перебил ее Йенс, – кто звал? Человеческий голос?

– Не-а, не человеческий. Скорее, птичий, – Сара задумалась, – или звериный какой... Чудной голос. Вроде как искажённый пустотой. Точно павлин в бочку кричит.