Дерево Иуды

На чтение краткой версии потребуется 4 часа 50 минут, полной – 5 часов 20 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Художник – Саша Николаенко. Принимаем заказы на иллюстрирование

 

Купить в журнале за август 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

 

Дмитрий пришёл домой, когда Оксана укладывала спать Коленьку. Она обратила внимание на то, что муж чем-то сильно обеспокоен, однако не стала донимать его вопросами, захочет – расскажет сам. За последние года два он очень сильно изменился. Работа в отделе по борьбе с наркотиками сделала его скрытным и озабоченным сверх всякой меры. У него часто появлялись крупные суммы денег, и однажды Оксана всё поняла. Убираясь в комнате, она обнаружила в ящике письменного стола пакетик с белым порошком. Оксана не была наивной и понимала, что просто так этот пакетик не мог появиться дома. Она знала, что всё конфискованное или изъятое на время следственных действий всегда хранилось в управлении в сейфе. Вскоре пакетик из дома исчез, а Дмитрий купил жене дорогую песцовую шубу, объяснив это тем, что будто бы его поощрили за хорошую текущую работу сказочной премией. Не всегда же дарственными часами отделываться?!

После шубы Оксана желала только одного – чтобы Дмитрий оставил оперативную работу и перевёлся бы в следственный отдел, благо образование позволяло. Однако сам он этого не хотел, и, даже более того, относился к службе следователя с какой-то высокомерной иронией, называя их работу «канцелярской службой белых накрахмаленных воротничков».

– Ох, как я устал, – прошептал он, располагаясь в глубоком кресле и поднося руку ко лбу. – Как я устал от этих пьянок. Может, отпуск взять на недельку да укатить в деревню?

Оксана подошла к мужу и ласково обняла его.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Ерунда. Нервы.

Дмитрий продолжал держать ладонь на лбу.

– У тебя температура? – спросила Оксана.

– Нет, говорю ерунда, нервы! – Он заставил себя улыбнуться. – Помнишь, я тебе рассказывал про задержание наркоторговца? Он ведь ещё и сам колется.

– Ну и что?

Дмитрий потряс перебинтованной правой рукой.

– Если он ВИЧ-инфицирован, я мог получить от него заразу.

– И ты из-за этого расстроился? – попыталась утешить мужа Оксана.

– Этого мало?

– Ты меня не понял. – Оксана поцеловала мужа в лоб, отмечая и в самом деле небольшую температуру. – Даже если он ВИЧ-инфицирован, шанс, что вирус передался тебе, практически нулевой. Я об этом читала, – соврала она.

– Дай-то бог, – отвернулся Дима. – Дай-то бог.

Последняя фраза Филипыча больно осела в его психике – «бережёного бог бережёт». Зачем нужно было повторять эту фразу дважды? И зачем эта ухмылка на лице, оттого что у Чечена в следственном изоляторе обнаружили положительные результаты? Зачем? Пташин попытался больше не думать об этом, но мысль эта почему-то постоянно лезла ему в голову. «Бережёного, видите ли, бог бережёт...» Тьфу ты всё это к дьяволу! И Филипыча, и Чечена, и шубу песцовую... всё – к дьяволу! И Артура вместе с его добротой, и Волкова... с моей добротой к нему... Все – к чертям собачьим!!! Он долго не мог уснуть, в памяти отчего-то всплывали обрывки из его «быстрой» оперативной карьеры – когда и мир вокруг несло куда-то, и сам он куда-то нёсся, пытаясь обогнать мир в хитрости, дерзости, силе... Всё кружилось в каком-то хороводе сумасшествия, молодой выпускник университета Пташин, вместо интеллигентной работы в следствии, рванул в самую гущу, в самую грязь работы оперативной, и незаметно для себя самого в крови у него стали скапливаться чёрные шарики лжи, лицемерия, оправдание своей грязи; их, этих чёрных шариков, становилось так много, что кровь его густела день ото дня, и врать становилось легче, и учиться «высшему пилотажу» в оперативной работе тоже, и бить задержанных по лицу в кровь... Нет, это не те, кого он бил по лицу, носили в крови заразу, а «ядовитый опер Пташин», и он так же мог передать им свои вирусы злости, как они – свои... Накатили воспоминания, сон ушёл...

– Хороший сыщик не должен никому доверять, даже своей жене, – вспомнил Пташин первое назидание начальника уголовного розыска, куда он перевёлся из периферийного малоперспективного отдела района области. – Он должен доверять только своему шефу.

... Это ж, кажется, было совсем недавно, лет пять назад... И молодой офицер ещё был наивен и свеж не загустевшей кровью... Как незаметно, каплей за каплей, вирусом за вирусом, в неё вошла чернота...

В кабинете, где проходила эта беседа, все столы были завалены нераспечатанными пачками «Примы», а на полу возвышалось несколько ящиков водки, в прокуренном помещении оперов, похожем на притон полупьяниц-полубоксёров, стены пестрили шутливыми плакатами: «Молчи! Языком помогаешь шпиону!» или «Налей врагу, и он станет другом... до второй «налей!»», в углу кабинета болталась самопальная потёртая боксёрская груша, как видно, больше из педагогических, нежели спортивных соображений. Хотя и двухпудовая гиря тоже была – из каких соображений, непонятно. Городское начальство уже решило вопрос о переводе Пташина в новый отдел, и теперь Сергей Антонович, как видно, сам решил слегка протестировать будущего подопечного. Некоторые хитрости оперативной работы Дмитрий к тому времени уже знал.

– Я ухожу по делам, – обратился к Пташину майор Самохвалов. – Ты же тем временем пересчитай водку и сигареты, и самостоятельно составь протокол обнаружения и изъятия. А я погляжу, как ты справишься. И учти, уголовное дело по краже из коммерческого ларька уже возбудили, поэтому весь товар, как только ты его пересчитаешь, уйдёт в соседние кабинеты в следствие. Да чего тебя учить? По отзывам ты неплохой опер, хотя и мог бы работать в следствии...

Самохвалов направился к дверям, на мгновение задержался, повернулся к новичку и с хитрым прищуром добавил:

– Видишь ли, братишка, я эту байду уже пересчитывал... да не один раз. Все время сбиваюсь в счёте. Слаб я в арифметике, понимаешь? Слаб.

Пташин сообразил, что будущий шеф проверяет его на профпригодность. Молодой неопытный оперативник сделал бы все, разумеется, по букве закона: пригласил бы с улицы двух понятых, в их присутствии пересчитал бы водку и сигареты (хотя если быть до конца точным в буквоедстве, то всё это нужно было сделать раньше, именно там, где товар был обнаружен и изъят), проставил бы в протокол точную цифру и попросил бы понятых расписаться. Пташин же поступил иначе, так, как у него на глазах делали опытные опера. Половину водки и сигарет он отставил в сторону ближе к сейфу, вторую половину пересчитал и внёс эту цифру в документ. Таким образом, половина всего оказалось в излишках счёта. Затем Дмитрий позвонил в дежурную часть, попросил двух понятых из числа задержанных по мелкому хулиганству, подстраховался их подписями и паспортными данными, и, дождавшись шефа, доложил ему, что всё сделано в лучшем виде. Лукавая усмешка не сходила с лица начальника, когда он проверял работу новичка. Наконец он открыл сейф и аккуратно сложил туда «излишки» счёта.

– Молодцом, – проговорил он, закуривая. – Экзамен сдал на отлично. Теперь я вижу, что не с улицы парень пришёл и не из чистеньких кабинетов. Молодец. Всё верно. Оперативник должен иметь своих людей, а их нужно чем-нибудь угощать. А сигареты и водка – самая прочная валюта для них. У меня один агент доллары брать не хотел за помощь в раскрытии тяжкого, водки попросил, всё равно, говорит, пропью... Ну что ж, – улыбнулся шеф. – Вижу, что к нам хорошее пополнение прибыло. Переучивать из того, чем вас в университете пичкали, не нужно. Время сэкономим для другого...

….Казино «Бубновый валет» выросло на набережной Энтузиастов в считанные дни и украсило себя снаружи картёжной символикой. Изнутри его охранял бывший заключённый и местный чемпион по карате Сашка по прозвищу Бес, производное от фамилии Беспалов. Молодой оперативник Пташин ещё никого не знал на своём участке, поэтому заходил в подобные заведения больше для того, чтобы свести здесь с кем-нибудь негласное знакомство, нежели выпить сока или молочный коктейль. Сарафанное радио работало быстро, поэтому все сотрудники заведения знали, где работает их новый визитёр. Поэтому стоило с кем-нибудь из персонала завести разговор, как они тут же испарялись, растворяясь среди клиентов. Одна только девушка-администратор была не прочь с ним поговорить, и однажды недоуменно заметила, что клиент ничего, кроме сока и кофе не пьёт. Это был вызов, посыл, собранная в женский кулачок энергия, и Пташин, опытный в амурных делах, тут же поймал брошенный ему «мячик».

Был конец года, а в конце года все работали на износ, и нервы были порядком измотаны бесконечной текучкой – то кражи, то грабежи, – поэтому Дмитрий решил расслабиться, заказал двести граммов коньяка и предложил администратору выпить с ним за компанию. Почти сразу выяснилось, что Лариса знала о том, где и кем работает Пташин, поэтому беседа была предельно откровенной.

– У вас что, запрещают разговаривать с нашим братом?

– Все девчонки боятся, что их заподозрят в сотрудничестве с органами, и тогда они лишатся работы.

Лариса улыбнулась улыбкой приглашения, хорошей, красивой, доброжелательной и немного хитрой, и тут же прибавила, по-кошачьи щуря длинные чуть раскосые зелёные глаза:

– Они мало в этом что смыслят.

– А ты в этом что-нибудь смыслишь? – без предупреждения перешел на «ты» счастливчик, поймавший брошенный мяч.

– Смыслю, – ответила она, кокетливо улыбаясь. – Мой папа когда-то тоже работал в милиции и начинал с оперов.

– Кто же наш папа сейчас?

– Он ушёл на пенсию, когда был чуть повыше начальника управления, – сказала она и, заметив удивление Пташина, добавила: – Я ведь москвичка. Не местная.

– Ах, вон что... А здесь снимаешь квартиру?

– Приходится, но я довольна. Рядом море, красота. Только не зимой, конечно.

Она поёжилась.

– А хозяин этого заведения тоже москвич?

– Из Москвы нас приехало четверо. Директор, его заместитель, бухгалтер и я. И... прошу тебя, давай о моей работе больше не будем.

Дмитрий развел руками – коротко и понятно. Её работа – тема запретная... Они выпили за католическое Рождество, хотя ни он, ни она католиками не были, и она, повеселевшая и разрумянившаяся, попросила рассказать о его работе. Пташин улыбнулся, решив отплатить ей той же монетой.

– Да у нас-то что за работа? Не Москва ведь. Городок небольшой, серьёзных преступлений не совершается. В основном ищу курокрадов, – снизив голос до шёпота, доверительно сообщил Пташин. – Вру! Иногда ещё поросят крадут из свинарников, и тогда лучше домой не приходить, жена на порог не пускает. От тебя, говорит, пахнет, как от племенного борова. Вот какая наша работа!

Лариса рассмеялась и больше о работе не спрашивала... В тот вечер они засиделись допоздна, и за разговором не заметили, как опустошили бутылку «Белого аиста». Ночью Пташин взялся её проводить, они поймали такси, доехали до её дома, смеялись, когда она не могла попасть ключом в замочную скважину, хохотали, когда она шутя назвала его хулиганом и кокетливо погрозила пальчиком, сказав, что вызовет милицию, если что... Если что в таких случаях наступает быстро.

Проснулся Дмитрий, как всегда, без звонка будильника, около пяти утра, и первое, что почувствовал – совсем другой, непривычный для него запах: мягкий, приятный, смутно знакомый. Это был запах духов, которыми пользовалась Лариса. Лежала она рядом, положив под голову правую руку, её густые каштановые волосы разметались по подушке, и, сонная, она напоминала ребенка, хотя в постели вела себя как опытная, искушённая в любовных утехах женщина. Пташин разбудил её поцелуем и спросил, далеко ли они находятся от городского отдела. Она пробормотала, что в двадцати минутах ходьбы, и добавила, что в холодильнике на кухне есть пиво. Затем, так и не открывая глаз, снова заснула; рано вставать, судя по всему, московская гостья не привыкла.

Он вышел на кухню, достал из холодильника пиво и сделал несколько жадных глотков. Затем закурил и не без удовольствия вспомнил детали ночи, совесть его не мучила, оперативная работа оправдывала всё, включая измену жене, как-то это так повелось с самого начала его оперативной работы: чем больше крепких агентурных связей, тем больше полезной информации. Совесть обмануть было легко – цель оправдывала средства, а цель у сыщика всегда благородна: посадить преступника в тюрьму. Уже тогда в крови у опера Пташина появлялись и густели первые вирусы черноты... только он не ведал об этом. Он – сильный, крепкий, породистый мужчина с прямой спиной и гордой осанкой.

Перед работой он заскочил домой, для того чтобы с удручённой физиономией сообщить жене о незапланированном ночном рейде, и, выдержав на кухне за чаем подозрительный тёщин взгляд, в котором, как ему казалось, она сконцентрировала всё своё презрение к мужскому полу, поблагодарил её за завтрак и помчался в отдел.

Когда планёрка закончилась, и он получил на руки два новых материала – кражу и грабёж, – его подозвал к себе Антоныч и прошептал на ухо: «Ну как?».

– Что – как?

Начальник звонко рассмеялся.

– Эх, молодёжь... – И снова снизив голос до шёпота, произнёс: – Ну как она, ничего?

Пташин в упор уставился на шефа. Тот отвёл взгляд в сторону и отечески потрепал по плечу.

– Я же говорил, что узнаю о том, что происходит в нашем городе, раньше всех остальных. Ещё задумать не успеют, а я уже знаю. Вот он, высший пилотаж оперативно-розыскной деятельности. Учитесь! Пташин, одобряю твой выбор. Советую провести первую вербовку. Эта девочка в нашем городе неспроста, знает много, деньги на оперативные расходы возьми, по ресторанам поводи её, присмотрись, в общем. – И потом снова с нескрываемым ехидством: – Ну, скажи, в постели-то как она? Ничего?

От удивления Пташин не нашёлся, что и ответить.

– Молодец, – похвалил начальник розыска. – Далеко пойдёшь... Если прокуратура ножки не пообломает. Чем-то меня в молодости напоминаешь.

Дома Пташина ожидал скандал. Чем-то он себя, очевидно, выдал, когда забегал домой завтракать. Возможно, от него исходил запах духов Ларисы, или Оксана как-нибудь ненароком заметила чужой женский волос на его одежде, – но так или иначе молодая жена встретила мужа прямыми обвинениями в измене, впервые за время их супружеской жизни, хотя и раньше Пташин не вёл добродетельный образ жизни. И не раз, и... не два встречался с агентессами в приватной обстановке. Заметив блуждающую улыбку на лице Дмитрия, супруга впала в истерику. Бледная и молчаливая тёща так и норовила заглянуть в комнату, в то время как Оксана бросала в лицо изменнику одно обвинение за другим.

– Я это предчувствовала, – говорила она раздражённо. – На своей работе ты потерял честность. Всего два года назад ты был совсем другим. А сейчас ты привык выкручиваться, петлять, заметать следы, обманывать, шантажировать. Ты изменился не внешне, а внутренне. Это ещё хуже. В тебе задыхается и погибает тот светлый и сильный человек, в которого я была влюблена, и возрождается и набирает силу лжец и обманщик. На службе своей ты незаметно осатанел, Димочка, говорю тебе это, любя. Получается, что по-другому, как раньше, ты уже не можешь? Но от этого страдает твоя семья, все мы, и я, и мама, и сын, хотя ему ещё и годика нет, все мы страдаем, потому что мы единое целое, а ты разрушаешь его хладнокровно! Я никогда не беспокоила твоих родителей, и не побеспокою их. Но и они от твоих перемен страдают, я это знаю точно, потому что ты у них не был в гостях полгода. Разве можно всё время прикрываться работой? Накажи преступника, если он заслужил, но будь честен с нами...  – Оксана нервно заходила по комнате, сжимая пальцы до хруста в костях, потом не выдержала и закричала: – Кто она? Кто эта стерва, которая разрушает нашу семью?

Пташин строго взглянул на Оксану.

– Ты не могла бы потише? – громко сказал он. – За дверью стоит твоя мать.

– Ну и пусть! – сорвалась в истерику Оксана. – Пусть и она слышит! Кто та женщина, у которой ты провёл эту ночь?

– Хватит кричать, Оксана, от визга твоего башка раскалывается. Можно подумать, у меня раньше не было никогда незапланированных ночных рейдов.

Тут её нервы сдали, и она залилась слезами.

– Ладно, я ко всему могу привыкнуть, – всхлипывая, произнесла она. – Мне сейчас тяжело, но я возьму себя в руки, бог поможет мне... А тебя бог накажет, накажет... За двуличность твою и лживость... накажет... – Оксана внезапно рассмеялась. – А знаешь, мне её жаль, я ни в чём её не виню. Глупышка очередная, которой ты голову морочишь. Ты ей уже говорил, что у нас с тобой сын? Что ты его любишь больше жизни? Говорил?

– Ну, хватит, Оксана, больше не могу слушать твой бред!

– Какой же ты после всего этого... Мне жалко тебя, потому что ты запутался и выползать из этой навозной кучи не хочешь. Знаешь, чем от тебя последнее время пахнет? Думаешь, женскими духами? Навозом от тебя разит за километр, дерьмом человеческим...

Тридцать первого декабря работали. Пташин ходил в морг местной больницы снимать отпечатки пальцев с трупа, который был обнаружен ночью около морга. Снимать отпечатки пальцев с застывшего человека было делом нехитрым, но хлопотным. Приходилось напылять на пальцы грифельную черноту, а затем коробком спичечным, обернутым в белую тонкую бумагу, прохаживаться по каждому пальчику. Ночной санитар Василий, всегда нетрезвый и всегда весёлый, выкладывая своих «тараканов в голове» о будто бы существующих под кожей человека вшах, которые сбегают с покойника как крысы с тонущего корабля, и которые будто бы носятся по моргу как черти, – проговаривался всегда о чём-то важном и трезвом, например, о том, что видел милицейский уазик, который зачем-то заезжал на территорию больницы около трёх часов ночи... нетрудно было догадаться, зачем. Выходило, что в конце года соседний отдел преподнёс «новогодний подарок» – неопознанный труп, который «хитроумные» коллеги не желали вешать на свой баланс перед годовой премией. Благо, труп оказался не криминальный, замёрз по пьянке человек. Иначе весь отдел был бы поднят по тревоге, и все праздничные выходные пошли бы насмарку. Пташин посоветовался с Антонычем, и тот подбросил неплохую идею: осмотреть труп, заполнить необходимые карты, но датировать их первым января, для того чтобы не подпортить годовые показатели одного из лучших в калининградской области отделов.

Вернувшись домой, Пташин сразу же связался по телефону с дежурным и сообщил ему, что до утра ни на какие происшествия выезжать не будет, устал... Армен, дежуривший в тот вечер, поздравил с наступающим праздником и немного хмельным голосом заверил, что не потревожит оперативную группу по пустякам. «Только убийство, на худой конец изнасилование, – мрачно пошутил он. – Ладно, не волнуйся, если что, подкину труп в соседний отдел. Надо им отплатить той же монетой... Да, Птаха, чуть не забыл, где у вас в кабинете водка изъятая лежит? Антоныч сказал, что вытащил из сейфа пару бутылок. Не знаешь? Ну, ладно, будь здоров».

...За праздничным столом, уставленным всевозможными закусками, Оксана и мама её вели себя так, словно никаких ссор в семье не было. С косметикой и нарядами они явно переборщили, ожидая прихода Диминых родителей, вероятно, перенервничали впустую, потому как Пташин не хотел никаких гостей и никого не приглашал, зная, что его могут выдернуть из-за праздничного стола в любую минуту. К тому же Коленька был ещё слишком мал, чтобы не тревожиться в своей комнатке от шумного празднования взрослых. Когда сын только родился, Пташин был вне себя от счастья. Теперь кровь его была слишком густа, и он с какой-то даже прохладой относился и к сыну, и к жене, и к теще и даже к своим родителям. Только чертовски привлекательная москвичка не выходила у него из головы.

С каждой влитой в себя рюмкой Дмитрий мрачнел всё больше и больше...

– Димка, посмотри, что будет у мужчин модно в этом году, – услышал он голос Оксаны. – Вся одежда цветная, нарядная, год-то ведь петуха.

По телеэкрану действительно маршировали какие-то «петухи».

– Оксана, – с укоризной ответил Пташин. – Я привык к уголовному жаргону, а у них это слово не в цене.

– Ну хоть раз в жизни забудь о работе, – жалобно простонала она.

– Не могу. Вся наша жизнь – это бесконечное преступление, от зачатия до смерти.

– Между прочим, ты впервые за нашу совместную жизнь не пригласил отпраздновать Новый Год своих родителей, почему?

– Мать хворает, а с отцом у меня... сама знаешь, тяжёлые отношения.

– Знаю. Твой отец не хотел, чтобы ты работал в милиции, и он был прав. Пошёл бы в адвокатуру или по его спортивной линии. Сейчас спорт в почёте.

– Мне нравится работать там, где я работаю, – отрезал Дмитрий.

Праздник закончился, когда у Оксаны и её мамы с непривычки стали тяжелеть веки и закрываться глаза... и они, сонные и зевающие, разбрелись по комнатам. Николенька спал очень смирно... Дмитрий остался в компании с недопитой бутылкой водки, погасил в комнате свет, зажёг свечку и посмотрел на сверкающее вспышками разноцветных огней окно, за которым праздник только начинался: где-то в стороне раздавались бутафорские выстрелы, звенел чей-то смех, играла гармошка... Водка до капли уместилась в большой бокал, и несколько обжигающих глотков, словно топливо, подбавили жару в новогодний концерт, который на мгновение полыхнул неудержимым пламенем с телеэкрана и вслед за этим начал потихоньку тускнеть. Пташину стали мерещиться какие-то тени, Лариса, одетая во что-то яркое, разноцветное... Затем Дмитрий, к своему ужасу, увидел, что москвичку пытаются изнасиловать... рядом почему-то стоит Антоныч и смеётся: «Я же говорил, что узнаю обо всём, что происходит в этом городе, первым!». Пташин пытается достать пистолет, но кобура пуста. И снова его окружают какие-то мрачные тени...

По многолетней привычке он очнулся около пяти утра, однако ничего не понял и, не раздеваясь, устроился в кресле поудобнее, накрылся с головой теплым пледом и снова задремал.

Проснулся от резкого и сильного стука в дверь, будто в квартиру ломился целый легион бесов, и, немного пошатываясь от усталости и выпитой водки, поплёлся её открывать. За дверью стоял Армен.

– Ты вот что, – ласково проговорил он. – Сильно-то не торопись. Одевайся. Я подожду. Накаркали, чёрт побери! Труп на твоём участке, молодой паренёк, в ванной обнаружили порезанного. Не поймёшь, что там, убийство или самоубийство? В общем, собирайся, сам увидишь. Я тебе из отдела звонил, но вы все так крепко спите, что не добудишься. Прокурор уже выехал, следственную группу соберём по дороге.

– Зайди, – пробормотал Пташин. – Зайди. Через порог не надо... Кто? Я не понял, кто она?

– Она? – удивленно переспросил Армен. – Там внизу наша машина.

– При чём здесь машина? – сердце у Дмитрия бешено колотилось. – Кто эта девчонка?

Армен в упор посмотрел на заспанного опера. И тут, наконец, Пташин понял, какую чепуху он несёт. Ни о какой девчонке и речи не было. Вся его тревога и нервное ожидание чего-то неприятного частично разрядились во сне, в том кошмаре, в котором москвичка подверглась насилию, и выплеснулись наружу в такой идиотской форме. Дмитрий облегчённо вздохнул и улыбнулся.

– Ты меня извини, Армен, сразу не понял, вчера перебрал. Дай мне минут пять, и я буду как с иголочки.

– Да не торопись ты, – повторил он. – Мои помощники уже там. Опрашивают свидетелей. Я бы за тобой вообще не стал заезжать, но раз прокурор поехал, значит, и тебе надо быть. Может оказаться, что труп вовсе не криминальный, тогда заедем в отдел, похмелимся. Я сам, честно сказать, с бодуна.

Труп действительно оказался не криминальный, и вся опергруппа вскоре вернулась в отдел. Молодой паренек, который покончил с собой в ванной комнате, вскрыв себе вены, страдал какой-то ужасной формой шизофрении, во время которой действительность превращалась для него в сущий ад. Примерно так объяснил подъехавший вскоре на квартиру покойного психиатр, дежуривший в новогоднюю ночь в больнице, и прибавил с сухой деловитостью профессионала: «Есть такие формы шизофрении, при которых не облегчается фантомная боль даже при принятии сильнейших наркотиков. Такие люди при жизни живут в аду, и кто знает, может быть, для него это был наилучший выход...».

Благодаря помощникам дежурного группа управилась с осмотром квартиры и опросом свидетелей за какие-нибудь полчаса, в отдел вернулись, когда до смены дежурства оставался почти час. Из кабинета ОУР Пташин позвонил домой и сообщил Оксане, что скоро будет; Армен тем временем извлёк из-под стола водку, наполнил стаканы; и друзья, пожелав спокойных праздников и городу, и себе, выпили.

– Я тебе, Птаха, вот что хотел сказать, – таинственно начал Армен, макая в соль кусочек чёрного хлеба. – Ты ещё молодой опер, многого не понимаешь, а я уже в ментовке двадцать лет, а в этом отделе – пятнадцать. Работа у тебя ладится, это хорошо; кражи, грабежи ты щёлкаешь как орехи. Молодец. Но ты пойми, что здесь не всё так просто.

– Что ты имеешь в виду, Армен?

– Что я имею в виду? – переспросил он, наливая в опустевшие стаканы по глотку. – Давай сначала выпьем.

От усталости и плохой закуски они быстро пьянели.

– Знаешь, что в работе опера самое главное? – спросил дежурный через минуту. – Самое главное – это не доверять никому, даже начальнику... Я отработал в розыске пять лет, на янтарных подпольщиках квартиру себе сделал, янтарную машину нашему шефу на юбилей подарил, и до сих пор бы работал, если бы не прокололся на одной ерунде. Из-за бабы... Сболтнул ей по пьянке кое-что про шефа, а она, сучка, оказалась его доверенным лицом. Ты понимаешь? У нас тут любовь и всё такое прочее... а она все наши беседы тайком шефу передавала. Мы же постоянно в дерьме ковыряемся, надо об этом помнить. Иначе, какой ты на хрен опер?

Пташин пристально посмотрел на дежурного.

– Зачем? Зачем ты мне всё это говоришь? В чём выводы?

– Эх, Птаха, хороший ты парень. Чем-то меня напоминаешь в молодости. Не водись со шлюхами – вот тебе вывод. Всё потеряешь и ничего не найдёшь. Это я тебе говорю от чистого сердца. Ты меня не сдашь, нас здесь только двое. Значит, никто, кроме тебя и меня, о нашем разговоре знать не будет. Ты понял, о чём я?

– Понял, Армен, спасибо, ты настоящий друг.

– Да погоди ты благодарить меня. Ещё матом обложишь... если дурак, – прибавил он. – Но на дурака ты не похож, поэтому слушай. Это ж я звонил твоей жене по просьбе Антоныча и сказал Оксане, с кем ты ночуешь.

Пташин подавил зевоту – он очень устал, и мозги у него плохо соображали.

– Я догадался, – сказал он.

– Не ври, не догадался. Может быть, ещё скажешь, зачем?

– Ну, как зачем? Крепкая семья, крепкие тылы...

Армен сердито взглянул на Пташина.

– Ты эти штучки брось, – сказал он. – Старого мента прихватывать не нужно. Оставь это для уголовников. Я тебе и так скажу, зачем. Ты хороший парень, Димыч, и мне стало немножко стыдно за тот звонок. Самую малость. Поэтому я тебе всё расскажу. Ты ведь меня не сдашь?

– Нет.

– Ну, ладно, ладно, так нужно. Всё дело в том, что та бабёнка из казино... – он вдруг замолчал, словно раздумывая, стоит ли говорить всю правду. – Так вот, та смазливая шатенка из казино работает на нашего шефа, иначе он бы москвичам не дал зелёный свет рубить тут дармовую янтарную капусту. Теперь понял? Он завербовал её ещё в прошлом году, когда тебя, Птаха, в нашем отделе ещё не было. И знают обо всем этом только три человека: начальник управы, Антоныч и я, потому что я... – он не договорил.

Новость была неожиданная, но не убийственная для опера Пташина. Его кровь к тому времени была достаточно густа, чтобы не принимать такие слова с бурными эмоциями. Он закурил, пытаясь скрыть удивление, вылил остатки водки в стаканы.

– Выпьем за дружбу ментовскую, – съехидничал он. Армен иронии не понял или не захотел понять. Или просто был пьян до одури.

– За дружбу!

Стаканы звонко шлёпнулись друг о друга, последний глоток дался уже с трудом.

– Армен, а ты случайно не наврал? – спросил Пташин поплывшим голосом.

– Нет, не наврал. А сказал я тебе потому, что ты... – Он запнулся и устало посмотрел на Дмитрия. Суточное дежурство проступало на его лице щетиной и тёмными бороздками у глаз. – Интеллигент, – сделав над собой усилие, выговорил он наконец. Он был сильно пьян, но голос его звучал твёрдо. – Хочешь обижайся, хочешь нет, но тебе нужно было работать в следствии как «белому воротничку». Розыск не для тебя, в розыске слишком много грязи. Поэтому хороший сыщик всегда чуточку грязноват. А ты интеллигент по природе. Ты или сопьёшься, или уволишься, или, что еще хуже, прибьёшь кого-нибудь из табельного пистолета, а потом и себе мозги вышибешь. Это я тебе как старший брат говорю. Будешь начальником розыска, они же из тебя все соки выжмут. Подпольных янтарщиков не тронь, с них только дань снимать будешь, да в Москву возить часть, чтобы не трогали. А сам, как Антоныч в прошлом году, будешь возбуждать дела из-за украденной банки варенья или трёх кочанов капусты, для того чтобы на бумаге раскрываемость на уровне была. А все крупняки так и будут висеть на твоей шее, и матёрые зэка будут ходить и посмеиваться над тобой, потому что они больше тебя имеют и знают. Ты посмотри, кто сейчас в следственных изоляторах сидит? Одни курокрады. Пожрать захотел, украл, в тюрьму. Романтика?

– Да мне самому таких жаль, – обронил Пташин.

– Это тебе сейчас жаль, пока на тебя сверху не надавили. Ну ладно, не будем о плохом. Сегодня всё-таки праздник! – Он посмотрел на часы. – Бери «дежурку» да езжай домой в семью. Я уже скоро сменяюсь. И помни, что я тебе сказал: в этой жизни не доверяй никому, даже самым близким!

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за август 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение августа 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров
и принял решение направлять свои вознаграждения от этой публикации на развитие журнала.