Городские эскизы

Два варианта

С Богом.
Джунглями дел в понедельнике
                до ломоты гранить Завтра стразами.
Как хватает нас на беспредельное?
Не прощённые.
И не наказаны.

Раскрошилась усталость металлами,
                 и тридцатое хрипло дыхание.
Оболгало Вчера трибуналами? –
Дух излечится.
Пересыханием.

Есть кайло,
               где бы сил…
Страхи грудами.
Взгляд магнитами тянет к закатному.
Встать спиной – поквитаться с иудами.
Встать на крышу:
               качаться… – двускатная!

Джунгли кончатся, и Богу – богово.
Людям – людное, но – одиночество.
Прямо!
Честь пусть нас вплавит итогово
                                      не в отечество,
                                      так хоть в отчество.

Свой

Инверсии след белой спицей
          мечты в бледном небе нанижет.
Взгляд вверх.
Шаг вслепую – престижно:
         у каждого свой шанс разбиться.

Своя бесполезность тем ближе,
       чем дальше любовь.
Смерти мало,
       когда боль уже исчерпалась.
У каждого свой шанс здесь выжить.

Простить ни за что – ритуалом.
Пустить в дом, под звёзд черепицу.
В жизнь годы сложить по крупицам:
       у каждого свой шанс – сначала.
             24.07.10.

Городские эскизы

                     1.
               (Ливень)

Как-то сегодня мне улично!
Город под ноги – неровностью.
Вот бы купить счастье в булочной
                и на ходу грызть огромности.

Понадкусаю по краешкам
               тёплое, вкусное, мягкое.
В ниточках ливня – туч варежки
               громами городу тявкают.

Шлёпать, стекая корабликом,
              по направлению к прошлому.
Были такие здесь яблоки… –
             аж обмерло всё подвздошное.

Искренним просто и правильно
             жались мы к людям на улицах.

Выросли…
Кучками гравия
            гранями встречно сутулимся.

Не разминулись потоками,
           всех равнодушием грохая.
Где-то взорвалось жестокое –
                                        ранило нас.
Злобно охаем.

Я извинюсь за случайное,
                                 но не простят.
И обыденно
           счастье упало нечаянно.
Счастье размокло в увиденном.

Мимо и дальше – по грязному,
           город налип к взгляду комьями.
Забормотало несвязное
           криками чёрно-вороньими.

                        2.
           (Ледяное летнее)

Выдавлю в асфальте
                                сотни настроений.
Мир из яркой смальты
                                улиц и строений.
Старая колонка
                               с ледяной водою.
Помнится, ребёнком
                              бегал слободою.
Краски, вроде, те же,
                              карагач могучий.
Но стоят коттеджи,
                             яркий щит «от Гуччи».
Изменилось много…
Только это внешне.
Разные пороги,
                            но маршрут-то прежний.
Вон пацан в запарке
            хлещет из колонки –
                           мир такой же.
Яркий!
Возраст – серой плёнкой.
Парень пьёт – так надо.
Смыть бы хмарь муара
         и по тротуару
                        мокрым в жизнь-торнадо!
Поклонился брызгам,
                       заломило зубы.
Пусть костюм замызган –
                       день стал сочный, грубый.

Получилось.
Только
       отчего мальчишка
               ускакал вприпрыжку,
                      а во рту вкус горький? 

Потомки

 Вообразите, милостивый государь, конфуз:
          я давеча очнулся в двадцать первом веке.
 На променаде дамы вовсе без, пардон, рейтуз
          да в экипажах дивных.
Я приподнимал картуз
                                прелестницам.
А мне, смеясь, не опускали веки!

С нижайшей обращался просьбой:
– Где я?
Но – пассаж!
Мне грубо тыкали в лицо:
– Иногородний.
Я вызвал на дуэль отъявленнейший персонаж,
          но он, ретировавшись, плюнул, хам, мне на плюмаж,
          а чернь смеялась – надо мной (!) – как словно я в исподнем.
Я потрясён был.
Сей несчастный город занемог
         чахоткою души.

Друзья, сюда! С шампанским!
Ах, право, бросьте.
Сядьте, вы с дороги.
Пыль с сапог
          смести я помогу своим рассказом…

……………………………………………………………

Эпилог:
         бежал в наш век немедля!
Льзя ли тише свой уланский

           смех?
Господа, покорнейше прошу! Ведь недосуг
          мне честь вам оказать, убив всех благородно.
И соблаговолите верить.
Нынче не до скук.
Позвольте мне не прятать боль и чувства под сюртук:
          чем провинились мы?
Потомки ж наши.

Только… беспородны…

            22.07.10

Сосновый вечер

Хвойный бор в июле,
                  тих, душист и светел,
   у реки горюет, за покой в ответе.

Двигатель заглушен.
    Никого.
       Как в вате…
           Как влюбиться…
Лучше
          здесь умру.
Мне – хватит.

По песку меж сосен
   к Духу смоляному
                          на допрос.
Он спросит:
       «Хочешь по-иному?
         Домик без претензий.
         Дятел спозаранку
              стуком в сон залезет
                     вылечить подранка».

На кору – ладоши,
                        медленно,
                        с поклоном.
Пожалели…
Брошу
         душу небосклону.
На сухих иголках
         на спине раскинусь.
Ветер – балаболка…
Жуткий звёздный минус…
Здесь кусочек рая…

Замечтался слишком.
Быстро прогорает
           самовар на шишках.
Лавка с комарами,
       дрозд в вечернем эхо,
                банька под парами.
Жить?!
Да мне не к спеху…

Люб…
Нет!
Мне не больно.
Я простился с прошлым,
      проиграв  бемольно,
            ведь с диезом – пошло.
Мне минор милее, –
       в нём совсем нет лести.

Пластырем заклею
       на груди отверстие
                               утром.
А сейчас там
      я прижгу луною
                         бьющееся часто.
Вечер.
В жизнь длиною.

Клуб

Кубики кинь, будь добр.
Пусть колотятся грани.
Жизнь –
          кучку проданной сдобы
                        я заложил заранее.

Кубики кинь напрасно.
Я не игрок,  ты – профи.
Лампа такая красная,
         что на стене хищный профиль.

Кубики кинь, я встану
         возле окна .
Как душно.                     
Крестик с двумя гайтанами –
                 побоку пассы ненужные.

Кубики кинь не сильно.
Сильно – моя здесь ставка.
Да.
Захотел быть стильным, и
                               всё положил.
Для затравки.
 
Видишь?
Напротив дама,
        тоже впервые в клубе,
              но проиграла граммами
                       в Старость любовь.
Кинь кубики.

Уступить

Старый месяц над восходом
    ночью в три часа
       заплетает к счастью коды              
           звёздам в волоса.
Вон один упал.
И кролем             
    я готов туда –
         наблюдатель  поневоле –
    взять и разгадать.
Но с соседнего балкона
  тихий смех, дымок
                              ароматный.
Как знакомо…
Не дружу с умом,
        и секретную дорожку
              уступлю тайком.
Затаюсь.
Не понарошку
     в горле горький ком.

Не вздохнуть.
А месяц старый
     станет молодым.
Молча обнимусь с гитарой,
     спрячусь под лады.
Повезло.
Отдал рассвет я
                     следующему.
Счастье – вот.
    Другое – сплетни.
 Грустно почему?..

Мудрая балалайка

А у нашего у дома
дед какой-то незнакомый
в белой майке
разжарился степь-да-степью,
даром, что штаны – отрепья,
рубит фолк на балалайке!

Замирают люди.
Рады.
Рокер-дед нам нот армады
выдаёт на загляденье.
И плевать
на сбои
в тактах –
дед
вот эдак
и
вот так-то…
Просто объеденье!

Позабыта  марь июня,
анормальность накануне.
Наши корни
проросли мгновенно оптом:
«Чай, по-лучше наш укроп-то
мериканьского поп-корна!»

Улыбаюсь.
И невольно
мысли вдаль – о белоствольной…
Звук вдруг замер.
Чиркнул блик по тусклой деке.
Вечер.
Дед устало хекнул.
Я прошёл экзамен.

В России вечера

Вечереет.
Ларьки.
Перекрёсток.
Люди ярче.   Неон

        голосистей.
Сигарету
сшибает
подросток.
Из щелей,  как из гидры отростки, –
проститутки,
менты
и таксисты –
на сафари.
                Ночная саванна.
Запах денег…
Чей нос

                     самый чуткий?
Стайкой хищников рвутся за манной,
к ним летящей
с небес
ресторанных.

Но порвут всех менты-проститутки.
Мускул хамства как грудь культуриста –
лев доверил гиенам охрану.
И они на машине искристой
охраняют… карман.
Юмористы.

А в окне стыд в глазах ветерана…

Подъезд

Рано-рано у подъезда,
          посмотри,
просят двести за невесту
          колдыри.
В рваном-рваном и стаканы
          теребят.
Званы гости мимо странных
          голубят
               отвернувшись пробегают,
                    взгляд вперёд.
Всех баклушами шугая,
          пьёт народ.
Нет забот.
На лавке люмпен
          и помрёт.

Хлюпает из самолюбий
          нищемёт.
Хлопает им равнодушием
          подъезд,
               да чинушами.
Здесь душно
          для невест…

Разве, будущее с прошлым
          увязав,
              сможем детям о хорошем
         рассказать?
Оглянись. 
На что похожий
          твой насест?
Вся страна с синюшной рожей.
И подъезд…

Там, где…

Поэзия
          там,
             где плохо.
Поэзия
          там,
             где больно.
И рифмами
             страшно
                     охаем…
Толпа же кричит довольно:
  подай-ка ей современно
                                  Россию.
Себя – гарниром.
 И после,
            рыгая ячменным,
         растащат стих
    на сувениры.

Бог –
         штатный седой уборщик
                  снесёт
           музыкантам
    объедки.
Мигнем им из них заговорщицки:
         – Давайте-ка,
                врежьте всем едко!

Пусть давятся –
                  нами в пикетах –
    ОМОНы, и властью довольные.
Пусть любят нас…
              не на банкетах.

Поэзия там, где больно.

Понять

Вам хочется понять Россию?
За руль, –
   и в марте на просёлки!
Застрять по…
                    пояс в правде синей
   и отмолчаться словом -
                               «ё…лки!?!»
Послушать тишину по ветру,
   влюбиться в светлую
                    беспечность,
   и сквозь шальные километры
                                            увидеть
                    силы бесконечность.
 В туфлях
        по слякоти
                    набраться
    спокойной мудрости земельной:
                              Вас не заставят побираться,
                              не улыбнутся карамельно,
                              помогут просто и солидно.

Закурят вслед, удач желая.

В России скупость плохо видно,
   а щедрость…
               слишком удалая.

И
   по
        промоинам
                     сквозь
                              тряску
                                    зубодробительно
                                                        буксуя,
     Любовь сорвёт Вам с глаз повязку –

«Не поминай Россию всуе!»

Дороги

                    1.
                (Спор)
Разогнать пару тонн хорошенько.
Пусть мелькают опять кенотафы,
    пусть дорога намыленной пенькой
         снова мир
              разлинует
                   на графы.

Не любитель ползти в крайней правой –
    спорят с жизнью всегда в крайнем левом.
Только мне надо часто на гравий,
                                              спорить с Богом.
Я вовсе не первый.
Газ до пола. 
Вивальди погромче.
Над полями кружит кукурузник.
Мне – в бездумную даль белых строчек,
    в горизонт.
Бесконечность – союзник.
Я тоскою дороги изрезан.

Мимо кладбищ по «кладбищу быстрых»
   неразумным врываясь диезом,
   разобьюсь… на стихи бескорыстно.

                      2.
             (Ревность)

Справа и слева всё вспахано.
Ленту сырого асфальта
       я вдоль – под нож –
                    когда плахой нам
                                           время.
Вновь – ветра контральто.

Слушаю полную мудрости
     сложную правду дороги.
Мчусь
                 (только скорости лгут!)
      растить
            ревность в обман.
На пороки.

С инопланетною сволочью
      буду готов я связаться,
      чтоб отыскать где-то кроличью
                                                     норку.
Останусь в ней зайцем.

Перелопачу окрестности,
  в поле стрижей загоняю
  в поисках собственной честности
                                                     после.
Антракт, негодяи!

                   3.
          (Эндшпиль)

Жутко-бледное синее небо.
Не побрил седину горизонт.
До сих пор мне с дорогой везло –
   пропадал всегда там, где и не был.

Точкой жизни, наполненной целью,
    мимо
       старых церквей
             промелькнуть
                   по дороге, слепящей как ртуть, –
     грудь потешить  тоски ожерельем.

                        4.
      (Указатель – послесловие)  
         
Возле указателей «Счастливого пути!»
        слишком часты странные события.
Ставили чуть-чуть шутя, а вышло травести.
И трещат от жути перекрытия
         в вере проезжающих водителей.

Много где нужда везла, а счастья не встречал
    на дороге после указателей.
Но зато частенько мне хотелось помолчать
    букве «и» с веночком обязательным.

Проскочить бы свой… Пусть по касательной.

Центробежная жизнь

Цикл стихов

                 1.
           Суббота

Ты не знала, но что-то кончалось:
     очень трудно держать мир в культи.
        Очень трудно простить всё с начала,
           очень важно начать, не простив.
Ты не знала, но завтра суббота, –
     по субботам легко предавать.
Помнишь прошлые?
Вполоборота
      ты дарила кому-то слова.
Юбилей у терпения – ревность.
Округлю до сегодня его
     и пойму, что любовь нынче – древность.
 Два навстречу «прощай»  – итого.
Мы не дети.
Не делим недели
      на «забудь»,
           «просто так»,
           «веришь – верь».
Родилось, подросло, затвердело
                                          указателем.
Пальцем на дверь.
Кто кому?
Да не важно.
Найдёмся
     каждый сам.
Но – себя – негатив,
     гордость в рамке.
С французским прононсом:
   очень важно начать, не простив.

                            2.
 Приятели, соседи и друзья

Он
     что-то увлечённо говорил,
     давно раскрученный спиртным на подвиг.
Она
    вела их к запертой двери.

Ночь шлифовала поручни перил,
    Страсть чуть приподнимала брови.
Вот дверь.
Всем нужен был сакральный чай,
     и Правило приличий покраснело,
           не отказавшись предложить.
Молчал
     в глазок сосед Стыд: старого хрыча
           всё грыз секрет Полишинеля.

Он,
      как бы не заметив тонкий шприц,
      в хруст раздавил Самоубийства мусор.
Щёлк.
Свет.
И Скромность (с поступью тигриц)
                                              обоих в зал.
Шуршат Одежды  ниц.
Гламур Рассвета светло-русый…

Был Запах кофе – утром забегал.
Опять не изменило Чувство стиля
         и позвонило, вызвав Мадригал
         в Её честь.
Были: Срочно, Чмок… –  вся мелюзга.

А вот Любви не позвонили.

                     3.
 Сквозняки, а не любить

Течь в прямоугольной пустоте
          обнаружила тенденцию к прохладе.
Вечер океанно засвистел
                     дыркой в севере.
Не те,
     но остались мы с тобою не в накладе.

Это ли не лучшая игра –
         направлять на время струи фальши?
Выдать лю… почти  за фуа-гра,
         шрам за страсть.
Как ветер, задирать
                    занавески душ,
         чтоб дунуть дальше…

Закрывать окно. Но от чего?
Мы –
        материальные пустóты
                   в кубиках квартир и четвергов –
                           не способны на простой глагол…

Но его ведь шепчет часто кто-то.

                    4.
Потом. И чуть-чуть кофе.

Что нужно будет после точки?
Неужто пепельницы смрад,
       и – замерзать поодиночке
       в потоках разных автострад?

Что делать буду после жизни?
Оставшееся – механизм.
Очеловеченностью сбрызнуть –
                                       пусть ходит. 
Абстракционизм…

Кто станет новым демиургом,
        вдыхая в мёртвое себя?
Такой же…

Выкипела турка.
Хоть погадать, по дну скребя.
Хоть поискать приметы Завтра, –
          вчерашними обклеен дом,
          но не хватило на ландшафты
                                                за окнами.
На сад с дроздом,
        в котором пара манекенов,
        пытаясь жить, найдут закат.
Закат вполне ацетиленов.
Вполне любовный дубликат.

К вопросу о бесконечности Вселенной

Перебить на Земле бы экватор –
       нам же тесно в одном полушарии,
       да Земля на двоих – жутковато:
                                        вдруг взорвём.
По Вселенной пошарили
     и нашли пару дальних галактик:
               свет умрет, добиваясь их вечности.
Запахнув свой крылатый халатик,
                                      дверью хлопнула.
В бесконечности.

Не забыть, но забыться – пытаюсь:
       не спасают от снов расстояния.
Кто сказал: пустота – сердце пауз?
Встречным лечимся ковылянием.

Постепенность – обидное свойство:
       вместо жизни – года-запустения.
  Цифры жгу на мобильном устройстве
     (память – жуткое приобретение!).

Но прорвавшись в дурацкое «здравствуй»,
       словно будущим одержимые,
       постоим у метро из лукавства,
                          из прощённых
                 родившись
       любимыми.

             03.07.10

Секунды

Секунды
в кубики
бес    сна.

Так-Так-Так-Так…
и      умер      Тик.
Багет  картин –
фрактал квартир.
 
Мир   –    полимер:
мне в нём блуждать.
Секунд   вражда  –
минутам        смерть.

Не спят, стучат,
сто тысяч в час.
Убить бы  часть,
да   день   зачат.

Ночь –  полиграф,
обман    во     вред.
Часов   стук.  Бред:
Так-Так,  пиф-паф…

В стене  проём,
в  нём  тоже  я.
Толчок   ружья –
уснуть  вдвоём.

В стране  химер
качнулся   тюль,
качнув      июль.
Сон   –  изувер.

Он      может      ночь
не              оправдать.
Рассвет,           видать…  
На  стрелки  –  скотч.

Окна      квадрат.
А     в     темноте
багет      блестел
сильней  стократ.

По кругу

Здравствуй, лучший из вéтров – осенний!
Я тебя узнаю по грустинке,
     по летящей сухой хворостинке,
     по бессоннице из опасений.

Мы  в каком породнились июле?
Я и в этом опять – как младенец:
       никуда от тебя мне не деться.
На беду. 
Всё не верю – мою ли. 

Снова жарко.
Но я твёрдо знаю
                       место встречи –
                                      рассветную горечь.
Прилетишь, а я там,
        вспоминая
                       сам себя,
        и щегла твоего речь.

Ты вздохнёшь так свежо и прохладно,
        что пойму я твою бессловесность.
Часть меня за тобой вверх – отвесно,
        остальное сметёт дворник.
Ладно?

Жизнь – набор поворотов,
                                         и – крýгом.
Будет лето.
И мир будет прежним.
Я спущусь посмотреть:
                                 круг – манежный…          
Ветер, ты помаши близоруко.
                               Пусть не мне, – 
                    мной…
         Другому.
 Упруго.

Надрезы

                     1.
               Фальшь

 Посеребрён мир. Слой сусали
   фальшиво блещет глубиной.
Надрезал грудь и проливной –
   фонтаном – дождь больной печали.

Мигнёт стареющий фонарь,
  как будто сам из привидений, –
  предполагаемых падений
                                   государь.

Предполагаю как-то выжить,
    не знаю только, для кого.
Немного глупо «в итого»
     стремиться дальше, бросив «ближе». 

Прижгёт надрез неон реклам,
      разматеривший чьи-то фото
                                    без туловищ,
      как с эшафотов.
Совесть – хлам.

Ты знаешь… всё зачем-то подло.
Затих шагов твоих аккорд.
Под равнодушность встречных морд
 не спрятать глаз своих оглобли,

 и отвернусь. И не прощён.
И не прощу. Назад, как дальше,
 уйду в серебряный мир фальши…
Куда ещё?

            05.08.10
                  
              2.
           Шаг

Мне кажется, там был ещё и август.
Не помню точно – день не задался.
Зачем здесь жизнь, когда уже с утрА грусть
        в окно швырнул мне мрачный дождь-босяк?
Зачем стою у неоткрытой двери?
За ней нет смысла, – он вчера исчез.
В потери верю, а в «потом» не верю.
Щелчок замка.
Болит щель как надрез.
Открою резко.
Свежим шагом смою,
        как кровью, грязь: любви,
                                      обид-заноз.
И вывалюсь, как ворон-альбинос
        в толпу, душой немою.
 
            05.08.10.

Летнее кафе во французском стиле

Музыкальный фонтан,
    фонари в цвет оранж
          и секретная фраза: –
                     «А помнишь?»

В летнем кафешантан
    с кучей звёзд-великанш
         очень своеобразно
                       сожженные
  
    нам орешки-кешью
         подавали под джаз.
Сладко-тёплая
     кола  чернила
       дивной ночи уют.
Повторимся сейчас?
Разнополые,
    равномилые.

  Полуночный сеанс
    городских миражей:
        может ветер,
             но точно не люди…
Мир окажется в нас.
Мы давно в нём – уже.
И, как дети,
  не спим без прелюдии.

Позолочена грусть
  затерявшихся дней
      невозможной
          возможностью  помнить
              всю тебя наизусть.
Как влюбиться вдвойне?  –
Мир несложно
     любовью огромнить.

Снова вечер и сквер,
     лето, ветер, шантан.
 По цепочке огней
       прилуниться б…

Столик пуст.
Двух химер
      не дождётся каштан.

Сколько лет не тускнеют
                            страницы…?