По Божьей Воле

 

 

Фёдоровне опять, по-зимнему, занедужилось. Ломило что-то, да и так слабость какая-то напала. «От погоды…», – привычно ворчала она. А погоде и верно, кажется, тоже занемоглось. Всё падал медленный тоскливый снежок, который, как уж заведено, непременно нужно убирать, а солнце уже которую неделю не показывалось; всё клубились подтаявшие, сивые тучи.

– Все приметы уж перепутались с атомом этим, да с космосом, – твердила давняя подружка Фёдоровны Агафья, каждый раз, как заходила её попроведать.

– А ишо вот чо вчерась видела в этой, в «Стирке»-то, потепление, говорят, идёт, всяки напасти будут, а потом и потоп опять… – Агафья всегда увлечённо рассказывала, что видела «вчерась».

Это была у Фёдоровны такая политинформация. «А и ладно, что телевизор-то изломался, – думала она. – Лишь бы свет не отключили, как в прошлую зиму».

Свет Фёдоровне был необходим, вечерами она читала газету о здоровье – «ЗОЖ», что выписала, выйдя на пенсию, и оставшиеся от матери – деревенской наставницы – книги. Перечитывала их местами несчётное число раз, и так уже четвёртый год. В начале много было непонятного, но она терпеливо разбирала старопечатный текст, складывая слова, догадывалась иногда по смыслу, а иногда вспоминая произносимые матерью молитвы. К лету первого года Фёдоровна уже много чего осилила. В иных вопросах помогала Агафья. Кое-что выспросила у соседки, которой к тому времени перевалило за восемьдесят пять. Так потихоньку стала Фёдоровна знатоком.

Первый раз её позвали «к покойнику» отслужить обряд как раз тем же летом. Возник там спор, собралось с десяток родственниц и каждая за своё. И гроб не так поставили, и свечи не туда, и иконы не те. Вот кто-то возьми, да и предложи, чтобы не было «греха», сходить за Фёдоровной.

– Дак, ково я знаю-то? – смутилась Фёдоровна.

– Да уж уважь, тётка Настасья, – стала уговаривать присланная за ней внучка усопшей.

Творить обряд Фёдоровна ни как не намеревалась, думала только проститься, а вон как вышло… После того случая нашлись, само собой, критикующие, и Фёдоровна с неделю потом с трудом засыпала, расстраиваясь: «Поди не так чо сделала?» Но, вскоре опять пришли за ней и опять с той же просьбой. Пошла. А потом и крестить позвали.

И так вошло это в обычай, что не стало никакого покоя, уж и отказалась бы, а как бросишь-то всё: «Не снежок, не растаешь». Вот и приходилось «за нужу» читать. И даже выписала журнал, где тоже молитвы были. Из Невьянска городской Старик привёз специально для неё несколько книг. Так, что без света Фёдоровне никак было нельзя…

«И то занятие, а то без дела-то и вовсе затосковать можно», – думала Фёдоровна поначалу, а потом поймала себя вдруг, начала что-то и понимать. Будто свет от каждого слова потёк, и уж нет сил, как спина заболит, а оторваться от книги никак невозможно. А бывало, очнётся Фёдоровна, будто ото сна, а и не спала вовсе, над книгой старинной, за столом сидит, как школьница.

Нашла и материну лестовку, изучила её, вспомнила, да и сама натакалась шить. Раздавала всем с милостинкой-поминочком и на Троицкую субботу…

Агафья пришла в этот раз раньше, Фёдоровна только-только успела разгрести нападавший за ночь пушистый, совсем нетяжёлый снежок.

– Я вечёр у магазина-то проходила, прочитала объявление, давно уж ничо не вывешивали, а тут смотрю – бумажка белется. Баска. Мушшина на ей нарисован, грамотный, видно, галстук на шее-то, как в телевизере. И зовут не по-нашему… Дак вот, про Бога говорить будет, бабы собираются сходить. Айда тоже послушам, – предложила Агафья.

– Ну и чо ты там не слыхала? – почему-то возмутилась Фёдоровна.

– Нук, вот Матрёна-то говорит: не так мы Заупокойную-то творим, может, ишо чо вспомню, да и спрошу. Поди знат? Айда, пойдём. Так же без заделья сидишь, хоть развеешься, – не унималась Агафья.

Долго ещё препиралась Фёдоровна, да всё же согласилась: «А может, и верно подскажет умный человек, рассудит. Всё лучше, когда судья со стороны, не свой. А тут и вовсе не наш – иностранец».

Время шло, Федоровна, как и раньше, читала материны книги, огребала снег, готовила себе чего-то. Подошёл срок идти в клуб. Не была там Фёдоровна уж не вспомнить сколько лет. И не знала, то ли работает ещё кто в клубе, то ли нет. А оказалось, ни чего сходно всё. Чисто, тепло.

Собралось человек тридцать пенсионерок, были и молодые, даже школьники.

На сцену, вызывая скрип настила, выбралась директор школы Анна Сергеевна – дородная дама, обходительная да грамотная. За ней – высокий мужчина, в чёрном костюме и нестерпимо-белой рубахе, белизну которой подчёркивал полосатый чёрно-серый галстук. Чуть позади мужчины семенила совсем сухонькая старушка, тоже в чёрном брючном костюме.

– Уважаемые земляки, позвольте вам представить нашего американского гостя Тома Филькнера. Если не ошибаюсь в произношении фамилии? – Анна вопросительно глянула на старушку в штанах. Та, утвердительно закивала.

– И его сопровождающую по нашему району и переводчицу – Галину Сергеевну Потапову, доцента кафедры иностранных языков нашего пединститута, – продолжала она.

Старушка поднялась и поклонилась. Зал зааплодировал.

– А сейчас пусть наши гости сами о себе расскажут, – прервала аплодисменты Анна Сергеевна. – Расскажут о цели своей поездки. А потом мы, надеюсь, сможем задать свои вопросы на очерченные выступающими темы, – закончила она свою речь.

Первой поднялась переводчица Потапова. Рассказ о сложном жизненном пути Тома Филькнера – бывшего преподавателя естествознания из какого-то там университета, какого-то там штата, показался Фёдоровне довольно увлекательным. Оказалось, этот Том – не такой уж и молодой, было ему шестьдесят два года, но по виду Фёдоровна ему больше полсотни ни за что не дала бы. Сразу пришло на ум сравнение со своими деревенскими мужиками: «До пятидесяти-то ещё не каждый и дожил. А уж полсвета проехать, да говорить ещё что-то в совсем другой, незнакомой стране, это, пожалуй, и вовсе ни один бы не осилил. Да и видок-то у них… И сравнивать нечего. Этот – вон какой подтянутый, высокий да стройный. А на наших-то смотреть жалко. Изработаны да испиты…», – так думалось Фёдоровне, сидящей на втором ряду, совсем близко к сцене.

Старушка, между тем, продолжала. Оказалось, что Том в юности был баламут. Много пил, играл в каких-то там казино и проигрывал отцовское состояние. Несколько раз женился, по расчёту, но всё неудачно. Потом поступил в какую-то тамошнюю школу, или сначала поступил, а потом запил? В общем, жил, как сказала старушка: «Как все».

«Вот ведь – ад земной, – думала Федоровна, слушая и ужасаясь, – как же они там все бедные живут-то?»

А Том, оказывается, тем временем, уже окончил университет и стал работать учителем, преподавать в том же университете это самое естествознание. И до того допреподавал, что понял: «Всё неправда, всё не так». Стал искать Бога, и вот – нашёл. Пришёл на собрание общины, послушал, и решил нести Слово Божие по Миру. Исполнить волю Его. Так Том и стал ездить по всему свету с Божьим Словом. Был он и в Африке, и ещё в каких-то странах и вот, «добрался до нас» – как сказала старушка.

«Да чо уж, мы, видно, как негры вовсе, раз к нам тоже «добрался», – почему-то запротивилась такому обобщению Фёдоровна. Отчего-то стало неуютно, и как-то немного жаль этого Тома: «Вот ведь ехал – маялся, думал про Бога рассказать тёмным людям, а тут и знают уж про Него и молятся давным-давно». Фёдоровна оглядела собравшихся в зале односельчан. Кто-то внимательно слушал, кто-то, как раньше на просмотре фильма, грыз семечки, кто-то разговаривал с соседом и даже довольно громко смеялся.

Старушка-переводчица ещё долго что-то говорила, рассказывала о себе, как она «пришла к Богу». Как «блуждала всю свою жизнь во тьме» и даже созналась, «по секрету», была членом партии и убеждённой атеисткой. «Но это всё в прошлом, теперь я сама помогаю заблудшим людям обрести свет Господа», – вдохновенно провозгласила бывшая атеистка Потапова.

Дошло дело и до американца, он поднялся, и, Фёдоровна ещё раз подивилась его росту и необыкновенно прямой осанке.

– Здравствуйте, – сказал Том по-русски, чем сразу привлёк внимание утомлённой Потаповой публики.

Дальше Том Филькнер заговорил, как и положено, по-английски. Говорил он негромко, видимо, чтобы слышала только переводчица. «Складно-то как!», – звучание английской речи Фёдоровне понравилось. «Только уж больно невнятно, не то, что немецкий», – попыталась она сравнить с тем, что когда-то учила в школе, да и как будто совсем ещё недавно, сидели и «шпрехали» с сыном: «Там не так, порезче, погрубее, но опять всё чётко, а тут – как каши в рот набрал…»

Старушка Потапова исправно переводила, причём переводимые ею фразы иной раз почему-то были длиннее тех, что произносил американец. Постепенно Фёдоровна перестала слушать Филькнера и полностью переключилась на Потапову.

А та «воздыряла, как чо и есть», как потом описала её речь Агафья: «…Мы глубоко верим, что нет другой книги, которая по своему содержанию и значению могла бы стать рядом со Священным Писанием; ибо это единственная книга, которая даёт нам верные сведения о воле Божией, спасении грешников и обязанностях, о загробной жизни, – эта книга Библия. Что происходит с людьми, не имеющими этой книги, не знающими её, можно видеть из жизни неверующих людей в бывшем уже Советском Союзе…»

«И чо там видно?», – задумалась Фёдоровна.

«…Чем же отличается Наше учение от всех прочих? Ну, прежде всего, оно отвергает крещение младенцев. Ведь младенец ещё не может осознанно выбрать Божий путь…»

«…Только по слову Божьему, только в интересах общины должен жить настоящий христианин. Мы говорим, что спасение можно получить только через Иисуса Христа, а не через соблюдение обрядов и постов. В Священном писании говорится, что вся власть на небе и на земле лишь в руках Иисуса Христа. Получается, что лишь в учении нашей церкви нет противоречия Слову Божьему…».

Фёдоровна утомилась, Потапова ещё долго переводила тихую речь американца. Но и её слова всё глубже тонули в набегавших мыслях, в сравнениях, в возмущении: «А как Богородица? Да и как же не крестить младенцев? Как они некрещёные-то? Это же беда, некрещёному жить».

«…Только наша церковь состоит из истинно верующих, сознательно принявших в своё сердце Христа…», «…Ведь Иоанн Креститель был послан Богом, чтобы открыть дорогу к Спасению...», «…Новый Завет признаёт лишь одно крещение, а крещение с трёхкратным погружением – самовольное отклонение от предписанного…»

Наконец монолог закончился, Фёдоровна, к своему стыду, несколько раз задремала. Потапова раскланивалась, благодарила за внимание. Том Филькнер раскланивался тоже. В конце речи он на ломанном русском сказал: «Спасибо…», чем вызвал некоторое оживление зрителей, и сел на свой стул, широко, белозубо и бестолково улыбаясь. Анна Сергеевна, сидевшая в первом ряду, поднялась, и вновь взошла на сцену.

– Ну, что же, дорогие односельчане, давайте ещё раз поблагодарим наших уважаемых гостей, – и она первая зааплодировала снова.

Зал поддержал, и гости вновь поднялись, чтобы раскланяться.

– Ну, а теперь, если, конечно, наши гости не возражают, желающие могут задать вопросы, – и она выжидательно глянула на Потапову; та молча, с достоинством кивнула.

В зале вдруг стало тихо. Только где-то далеко за спиной Фёдоровны слышался чей-то громкий шёпот, «…а я и говорю, к нотариусу ехать надо…», но и он сконфуженно оборвался.

– Я вижу, всё понятно, – директриса в надежде оглядывала затаившийся зал.

– Да нет, матушка, не всё, – поднялась, как и обещала, Агафья, – вот, мы тут с женшинами споруемся, как Заупокойную-то творить. Вот может товаришш нам и расскажет? Тогда и станем молиться, как он говорит, а то ить не берёт мирна-то.

Потапова тихонько заговорила с Филькнером. Совещались долго, наконец, она поднялась.

– Молиться об усопшем бессмысленно. Подобные молитвы – есть отход от Истины, они надуманы богословами поздних эпох. Бог же нас учит молиться: о пришествии Царства Его, о спасении своём и родных, о больных и страдающих, обо всех живущих. Но усопшие уже в руках Господа…

В зале стало ещё тише.

– А нуко, ишшо, как младенцев-то не крестить, как без ангела-то? – не унималась Агафья

Гости опять зашептались.

– Каждый, идущий к Господу, должен сделать этот выбор осознанно, вот как я, например. А младенец ещё не в силах осознать всё величие Бога и важность Его покровительства, – Потапова с видом победителя взирала сверху на Агафью, та села.

Больше вопросов не возникло.

– Наши гости привезли подарки, и если вопросов больше нет, прошу подойти к сцене, – громко, как умеют только учителя да военные, предложила Анна Сергеевна.

Восьмиклассник Вовка выволок из-за кулис увесистую коробку. В ней оказались книги.

– Вот она, книга с Божьим Словом, книга Великой Мудрости, эта книга «Ветхий завет», издано специально для нас в далёкой Филадельфии. Том Филькнер любезно согласился подарить её вам совершенно бесплатно, только по Божьей воле… – голос Потаповой потонул в общем шуме, падали стулья, кто-то чертыхался, пробираясь поближе.

Фёдоровна всё сидела, всё формулировала какой-то вопрос, не уверенная, что правильно всё понимает, а у сцены уже шла раздача. Люди толпились, отталкивали друг друга, шумели. Подошла Агафья с двумя толстенькими синими книжками в мягкой блестящей обложке.

– Вот, я и тебе отхватила, а то всё сидишь, – хохотнула она, – а чо, дают, дак бери…

Фёдоровна взяла из рук сияющей Агафьи празднично-яркий томик, раскрыла его, попыталась разглядеть мелкий шрифт и не смогла, полистала туда-сюда…

Одаренный народ повалил на улицу…

Фёдоровна шла за Агафьей, слушая её задорное ворчание, надо было спешить, опять нападал снежок, да ещё и заприбуранивало.

 

 

июнь 2007г.