Не осуди

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за август 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 20 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Любое откровение содержит крупицы лжи, уготовленные прорости в сознании читающего в побеги невольной симпатии к автору.

 

 

Студено, не двадцать ли с гаком обещали с утра? Но Андрей все-таки надумал пешком. Не по-зимнему ясное небо и безветрие располагали к движению. Претило, нацепив маску, катить в такси, пустословить с водителем. Долгий ход и мороз вселяли уверенность. Будто они – необъяснимые аргументы в его пользу, которыми нельзя пренебречь.

Обдумывать предстоящий разговор с директором пансионата не имело смысла: ему все было втолковано по телефону, рассчитывать не на что. Свободных мест нет и в ближайшие две недели не ожидается. Но хотелось лицом к лицу, глаза в глаза: в голосе женщины сквозило понимание, угадывался хороший человек.

Через пять километров заиндевели усы, одеревенели в тонких кожаных перчатках руки. Зашел согреться в аптеку, бесцельно глазея на витрины. Немного спустя, по пути, заскочил в исполинский торговый центр – клетушки магазинов перегорожены стальными, до полу, решетками, посетителей нет, час ранний.

К окраине город мельчал, замызганные многоэтажки сменились шеренгами безвременных пятистенок, обросших современным хламом – металлическими заборами, плиточными гаражами, фольцевыми крышами. Вслед за ними пошли кварталы оград; внутри, позади чахлых сосен и голых берез, виднелись приземистые строения. Минут через двадцать, гугл, ожив, уведомил, что пункт назначения благополучно достигнут. Повернув налево, Андрей оказался в просторном дворе, у высокого, опрятного здания белого кирпича. «Хорошо бы здесь, – подумал он, – уютно, чисто. Месяца на три, а там что-нибудь придумаю».

Мама боролась с ковидом уже три недели. В восемьдесят пять лет, силы были неравными. Почти два года она чудом избегала заражения, хотя болезнь настырно выдергивала людей из ее крошечного, но устоявшегося мирка: хворали соцработники, участковые и лечащие врачи, умирали соседи по подъезду... И маску порой забывала надевать в магазинах, и на улице не осторожничала среди покашливающих прохожих, и прививку, несмотря на все уговоры, не сделала... «Боженька меня любит, в обиду не даст...».

Как-то морозным вечером, вышла по давно установившейся привычке размяться, поколесить среди знакомых дворов, подышать свежим воздухом перед сном. Сухонькая, невысокая, с опорной тросточкой для ходьбы, она могла бродить часами – в тонком демисезонном пуховике, потихоньку, шаг за шагом, километр за километром, не замечая усталости, думая обо всем и ни о чем. Было что одеть и потеплее, Андрей много барахла надарил, но ей всегда хотелось налегке – разогревалась в дороге, ускоряя шаг, забывала о тросточке.

Побродив часа полтора, засобиралась домой: озябла все же, уж слишком морозно, да и умаялась, ноги не держат. Но такие привычные всегда дворики не отпускали, обратившись вдруг в темные расселины между стенами неузнаваемых пятиэтажек. Заплутала… Лишь еще через час, продрогнув насквозь, вернулась домой. Горячая ванна и кружка кипящего молока не помогли: знобило, поднялась температура...

После кончины отца, мама жила одна и бесконечная тревога, непреходящий стыд и раскаяние за ее одиночество, навсегда поселились в сердце Андрея. В его мимолетные наезды – остановиться больше чем на две недели обычно не удавалось – они кое-как ладили, нередко бранясь, примиряясь, заново свыкаясь друг с другом. Перебранки изматывали обоих: Андрей считал дни до отъезда, мама нервничала, беспокоилась, переживала за сына.

Увезти ее к себе, в чужую страну, неустроенный холостяцкий быт, он не решался. Жизнь вместе представлялась ему нескончаемым кошмаром. И думать об этом было тяжело: знал, что не только его собственная грубость, эгоизм, и непредсказуемая раздражительность, но и мамина обидчивость, ее пристальная, временами назойливая опека, ее неуступчивость, подкосили бы их, не оставили бы шансов на покой и тихое, несуетное счастье.

Но в минувшие два-три года, их отношения изменились к лучшему – появилась редкая дотоле сдержанность, нахлынули вдруг доброта и терпимость. Мама ветшала; тягостно было наблюдать за ней – слабеющей, болезной. Но еще ходила за собой, светились умом глаза, взлетала, как девчонка, на кухонную табуретку прикрыть на ночь широко распахнутую форточку, намотавшись за день с готовкой, прогуливалась по вечерам...

Уезжая прошедшим летом, обняв в тесной прихожей ее ссутулившиеся, худенькие плечи, прижавшись заросшей щекой к теплому виску, Андрей подумал, не в последний ли раз. В конце декабря, под католическое рождество, позвонил друг. Он жил неподалеку от мамы, в том же городе, и по просьбе Андрея иногда заглядывал к ней. Андрей доверял ему, как себе, но от его редких и неожиданных звонков срывалось на секунду дыхание, опутывало тревогой.

Вот и тем днем звонок испугал его предчувствием беды. Так и оказалось – поколесив морозным вечером в ближних дворах, мама простудилась, слегла. Где уж эта чума ее нашла, ослабевшую – в магазин ли выбежала на минуту, или с соседом перемолвилась в подъезде – какая разница... Соцработник, заглянув на другой день с кошелкой продуктов, тут же вызвала скорую: вид у мамы был никудышный, лоб в испарине, сбивчивая речь. Диагноз, как приговор: ковид. Сразу в больницу не взяли, а через день, когда стало хуже, пришлось дожидаться их полдня: город болел, вызовов без числа.

Еще подняла трубку сама, ответив на звонок Андрея. Тихим, сдавленным голосом пожаловалась на скорую: жду весь день, а они все не едут, сил нет. Но вот стук в дверь, наконец-то пришли. Андрей поговорил с доктором: детским, слегка картавым говорком та подтвердила диагноз, назвала госпиталь для больных коронавирусом, куда повезут маму.

С тех пор каждую ночь, на своем меридиане – дежурного врача можно застать только утром по тамошнему времени – Андрей просыпался, шлепал заспанный на кухню, набирал с колотящимся сердцем телефон инфекционного отделения и, дозвонившись, ждал, прислушиваясь к далеким и безучастным голосам медсестер, когда подойдет врач. Доктор была подчеркнуто вежлива и немногословна – много, видно, насмотрелась за два адских года пандемии, да и сама наверняка переболела. На чужие горести сострадание если и осталось, то невдумчивое, беглое – иначе не выжить, как на войне.

Вначале маме было плохо, но насос-воздуходувку не подключали. От прогнозов доктор воздерживалась: хорошо, говорила, что не в реанимации она и дышит сама, без кислорода. Потом неожиданно полегчало, уже и прогуливалась с тросточкой больничными коридорами. Андрей взбодрился, повеселел: выкарабкается мать. А тут еще и мобильник оказался у соседки по палате, удалось поговорить. Голос у мамы был надорванный, усталый, слова она проговаривала медленно, с трудом. Но отчетливо и толково, как обычно.

Только окаянный вирус не спешил затихать, и вскоре маме стало хуже. Через несколько дней, после трех экспресс-тестов на ковид и двух таможенных кордонов, Андрей, не переставая удивляться, как ему удалось преодолеть эти западни в такое смутное время, был дома. В крохотной маминой квартирке все выглядело, будто ее увезли только что, минуту назад: неубранная постель, песочные следы ботинок по деревянному крашеному полу, фрагменты наспех собиравшейся одежды...

К маме не пускали: дверь в городскую больницу, ставшую на период эпидемии карантинным госпиталем, была закрыта. На стук откликнулась экипированная в полиэтиленовый скафандр личность неопределенного пола, уведомив Андрея, что посещения запрещены, а передачи, кроме еды, не возбраняются. Передавать ему было нечего, у вашей мамы все есть, сказала по телефону врач, только не кушает она, кормим с ложечки.

Мама уже была на кислороде, своего не хватало, воспаленные легкие не справлялись. Спустя еще неделю ее перевели в реанимацию. «Что вам сказать, надежды мало, но делаем все, что в наших силах», – лечащий врач больше не темнила, голос сочувственно-серьезный, готовящий. Звонили друзья, давние, по отцу еще: молимся о ней, если случится что, поможем. «Казалось бы, – думал Андрей, – живу за тридевять земель, видимся раз в год, не чаще – что связывает меня с ними, кроме отца, которого давно нет, и клочка родной земли? – Но, видимо, в большем и нужды нет, самая крепкая спайка эта и есть».

Промелькнула еще одна неделя – на нервах, в ежедневных звонках и разговорах с доктором, тягостных хлопотах. Но надежда не оставляла, Андрею не верилось в худшее. Даже когда вспоминал маму в свой последний приезд, всего-то три-четыре месяца назад. Как приостанавливалась она во время прогулки на давно знакомых ей улицах, у зданий, где проходила бессчетное число раз... Задерживалась, не узнавая и вглядываясь напряженно в торговые вывески, витрины магазинов, справшивая Андрея, где они, что за интересный переулок такой, дом...

И вдруг, в обходный врачебный час, лечащий доктор обнадежила: ни с того ни с сего вирус отступил, состояние улучшилось, сатурация нормальная, будем выписывать. Точно из-под земли... Вчера хоронить собирались, по вашем же предсказаниям, а сегодня – выписываем. Маму определили в обычную палату; соседка с мобильником выздоровела, к телефону дежурной ей не добраться, сил нет.

Ну слава богу, подумал Андрей, неужто обошлось. Появились новые заботы: мама слабенькая, сам не управлюсь, понадобится нянечка, хотя бы на первое время. Но сиделки, допытавшись у него, что мама после ковида, отнекивались, ссылаясь на занятость. Доктор поторапливала, мол, коек в отделении не хватает, забирайте маму домой.

Понимая, что без квалифицированной помощи выходить маму на первых порах будет тяжело, Андрей всё же решил, что справится день-другой сам, ну а там нужно придумывать что-нибудь поосновательнее: обратный билет на самолет через неделю, работа не ждет… Отказавшись наотрез от благодарности – друзья посоветовали дать тысяч десять, все, мол, берут, врачи не исключение – доктор, тем не менее, согласилась оставить маму в палате до конца недели.

Частные пансионаты для стариков, выскакивающие, как грибы, на первые строки поисковых запросов, на проверку оказывались банальным мошенничеством. Оставался единственный в области казенный дом престарелых, с многообещающим названием «геронтологический центр». Хотя и повеяло «Двенадцатью стульями», но выхода у Андрея не было.

Судя по интернету, условия в центре не оставляли желать лучшего: фотографии бодрых дедушек и бабушек счастливо внимающих залетным артистам, сосредоточенно мудрившим что-то за компьютером, поющих дружно хором, жизнерадостно глазели с экрана, создавая иллюзию довольствия, порядка, хорошего ухода… Андрей позвонил директору.

На удивление, трубку подняли сразу, и приятным женским голосом – наяву, без надоедливых автоответчиков – поинтересовались о причине звонка. Выслушав Андрея с редким вниманием, не перебивая, директор посетовала, что мест нет, даже платных: желающих много, всех не уместить. Намекнула, что круговорот (как это ни странно звучало, но в её устах невинно и кротко), у них довольно быстрый, стало быть можно осведомиться еще раз, через пару дней.

Для себя Андрей заключил: человек, видимо, хороший, так что есть надежда, и через пару дней нужно побеседовать лично, один на один. Так и случилось, что этим студеным утром он, пеняя на себя за бессмысленное упрямство, брел по мощеным плотным слоем замороженного снега тротуарам, обдумывая предстоящий разговор. Увы, опрятное светлое здание, к которому так авторитетно привел его гугл, оказалось городской больницей скорой помощи. Дом престарелых, обнесенный высокой кирпичной стеной, скрывался за следующим изгибом дороги, в прозрачном сосновом бору.

Железные ворота его были закрыты; нарисованная на них белой краской стрелка указывала куда-то вправо, в глубокий снег с еле заметной тропкой. Тропка, как вскоре выяснилось, безнадежно обрывалась у наглухо запертой двери. Вернувшись назад, к воротам, начав уже сомневаться в своем необдуманном решении воочию повидаться с директоршей, Андрей нажал кнопку маленького переговорного устройства. Ему, как ни странно, тут же ответили, будто еще раз, вслед за первым его телефонным звонком, напоминая о серьезном отношении к нему, готовности выслушать и помочь. Чувствовалась чья-то добрая, но властная рука.

Назвавшись и объяснив сбивчиво цель визита, Андрей ждал: там советовались с кем-то, подтверждая, запрашивая. И вот, наконец: «Заходите, вас ждут». Узкая калитка рядом с воротами приоткрылась автоматически, и Андрей ступил внутрь. Перед ним находилось трехэтажное, основательное строение, расположенное в центре ухоженного двора. По очищенной от снега дорожке шагала нестарая ещё женщина в пуховом платке, теплом и стильном пальто и добротных кожаных сапогах.

Андрей, сообразив, что она постоялица тут, не обслуга или медсестра, решил обратиться к ней, разузнать из первых рук, как старикам здесь живется. «Ну неплохо, в общем», – сдержанно ответила женщина, не останавливаясь и не поворачивая в сторону Андрея головы. Не слишком обнадеживающе, подумалось ему, но мельком, некогда было отвлекаться. Парадного не было видно; боковая дверь черного входа открывалась на лестничный пролет, из которого Андрей попал в узкий коридор. В конце коридора, на лавочке, о чем-то оживленно беседовали две бабушки в эсэсэровских байковых халатиках, темно-фиолетовых, в красный цветочек.

Найти кабинет директора не составило труда: стальная табличка с ее именем рельефно выделялась на фоне коричневатой двери. Постучавшись, Андрей вошёл. В просторной комнате, за столом у окна сидела миловидная женщина, лет сорока с небольшим, с правильными чертами лица и недлинными, светлыми волосами. При его появлении, она, приветливо улыбнувшись, надела голубую защитную маску, и указала рукой на ряд стульев у противоположной стены. «Не взыщите, у нас карантин, с этим строго», – извинилась зачем-то, хотя убеждать Андрея не имело смысла: медицинскую маску он не снимал со времени приезда, рисковать ему было нельзя.

Беспокоясь, что его оборвут тут же, не дав высказаться – дескать, все же объяснили вам по телефону, что же еще не ясно – Андрей торопливо, но внятно изложил ситуацию: положение безвыходное, на три-четыре месяца маме необходим профессиональный уход, родных-близких в городе нет, сиделки отказываются, а ему уезжать через неделю, за океан. Сочувственно кивая головой, директорша поинтересовалась: куда? Выслушав ответ, полюбопытствовала благосклонно о жизни в далекой и недоброй стране.

– Вы знаете, у нас много стариков с детьми по всему миру, вы не первый. Присмотр за ними хороший, жалоб нет. Вашей маме понравилось бы у нас. Ну а если нет – окрепнет и домой переберется. Только вот сейчас, к сожалению, из-за вируса этого, все забито, даже карантинное отделение. Не знаю, как и помочь вам, – улыбнулась виновато.

«Стало быть, хочет помочь, не отказывает сразу. Мир не без добрых людей», – вспомнилось, что именно так ответила ему мамина соседка по палате, когда он поблагодарил ее за телефон. «Мир не без добрых людей». Затерто, но вернее не скажешь.

– Может, пока запишите имя-фамилию, поставите маму в очередь, официально, так сказать... – встать и уйти ему было просто нельзя.

И вдруг:

– Вы знаете, давайте попробуем. Сегодня к нам привозят бабушку, дочь у нее в Италии живет, срочно нужно оформить, как и вам. А вот за ней постараемся разместить вашу маму. Думаю, дня три-четыре займет, не больше. Успеваете?

Дорогая моя, какая же ты все-таки умница! Хотел сказать вслух, но удержался Андрей. Не зря пришел! Как важна бывает в общении элементарная людская симпатия, необъяснимая и беспричинная! Что в нашей внешности, мимике, выражении глаз, звуках голоса, жестах, проникает случайно в чужие души, затрагивая тихонечко струны отзывчивости и доверия?

Директор встала проводить Андрея. С удивлением он обнаружил, что она выше него. Но высокий рост ее не давил, напротив – вызывал интерес и участие. Наверное, потому, что она заметно стеснялась.

Появилась определенность. На большее он и не рассчитывал. За двадцать скорых минут яндекс-таксист Атабек доставил его домой. Дел было много, но больше по приятным и не хлопотным мелочам: прибраться в квартире, купить новое постельное белье, что-нибудь удобное и добротное для мамы из одежды, вкусной и легкой еды на смену больничной кормежке… Со всем этим он управился на следующий день. По словам дежурного врача, мама ходить еще не могла, ослабла, а значит, нужен спецтранспорт для перевозки. В больнице же дали и телефон. Вечером все было готово к приезду мамы.

Потом дни внезапно скучились, втиснулись друг за другом в один кошмарный передел. В пятницу маме стало хуже: поднялась температура, понизился уровень кислорода в крови, проваливалось сознание. Снова реанимация. «О выписке не может быть и речи, – сказала лечащий врач, – остается до понедельника, там посмотрим».

В выходные состояние мамы не улучшилось. «Тяжелое, – не вдаваясь в подробности сообщил очередной, сменный доктор. – Принесите полотенца одноразовые, аэрозоль для пролежней, у нас нехватка. Продукты нельзя». Тревожные и предостерегающие, но еще – заботы, отводящие тягостные мысли.

У заднего входа в больницу, на облупленном цементном приступке, укрытом пластом неочищенного льда с небрежно рассыпанным по нему песком, уже стояло вразброд несколько человек с увесистыми, как у него, пакетами. Приглашали по одному. Внутри, облаченная с ног до головы в защитный комбинезон медсестра записывала спешно имя, фамилию и номер палаты. Все. Больше он ничем помочь не мог.

В понедельник, дежурный врач по реанимационной палате не обнадежил:

– Средней тяжести, обрадовать пока нечем вас. Делаем все, что от нас зависит.

– Передайте ей, сын приехал, пусть выздоравливает. Как будто это нелепое и категоричное «пусть» имеет некую силу против болезни.

– Вряд ли она поймет, к сожалению, но попробуем.

На другой день звонок из дома престарелых: «Андрей Иванович, хорошие новости, освободилось место для вашей мамы, ждем». Молодец, не подвела, – высветилась и тут же канула в сторону мысль. Дом престарелых, такой, казалось бы, судьбоносный всего-то пару дней тому назад, отступил на второй план, рассеялся в заслонившей все тревоге за жизнь самого близкого ему человека.

 

Жены – те были и остаются стечением обстоятельств, неотторжимой частью биографии. Дети, плоть от плоти, его кровиночка – у них своя взрослая жизнь, где он присутствует туманно и невнятно – как и мама была до сих пор в его собственной, далекой от нее реальности. И только сейчас, когда возникшая неизвестно откуда напасть застигла ее, стиснула удушающей пеленой, Андрей понял, словно глаза открылись первый раз, как у незрячего щенка, что мать – единственный человек, который любит его, всей душой. Если она уйдет, он будет сиротой, безматком. Останется только память, а родственная ниточка в прошлое оборвется.

Прошел еще день. Андрей места себе не находил, продолжая названивать в больницу. Когда, десять лет назад, остановилось измученное сердце отца – нестарого еще, только 75 исполнилось, жить бы еще да жить – Андрей сломался, упрекая себя в его кончине. Да и было за что. Повторения того гнетущего, надолго овладевшего им состояния, он допустить не мог, надеясь, что сейчас готов ко всему, что рано или поздно это произойдет и выматывать душу нельзя – нужен запас жизненных сил, на будущее.

Ранним утром, в Крещение, позвонил друг. Из больницы почему-то обратились к нему: видимо, доктор так и не разобралась, кто из них сын, а кто сочувствующий знакомый. Мамы не стало. Андрей, прислушиваясь внутренне к своей реакции, боясь не сдержаться, извинился за беспокойство – ведь друг принял тяжелую весть первым, вместо него. Полгода не прошло, как и его отец, веселый, неунывающий человек, сгинул в одночасье, подкошенный той же болезнью. Потом накатило многословие, как рефлекс, минутное прибежище. Друг слушал терпеливо, соболезнуя, предлагая помощь.

Скорбные хлопоты заслоняли черные мысли, от которых было все равно не уйти: оставил мать одну, без сыновней опоры и повседневного участия в ее старческих буднях, когда любая мелочь оборачивалась неразрешимой помехой и рассчитывать приходилось только на посторонних людей…

Замаливая совесть, тут же вертелось оправдание: безъязычная на чужбине, без друзей и просто знакомых, гражданства и полноценного медицинского ухода, сколько бы она, как рыба в воде у себя на Родине, протянула бы там, в меркантильной и непонятной ей стране?

Какими были ее прощальный рассвет, последний час, секундочка жизни, мучилась ли она, или темнота накрыла ее вмиг, опережая боль и страдания? Находился ли кто-то рядом, утешая, держа ее обессилившую руку? Вспомнила ли о нем? С обидой? Или нежностью и теплотой?

Но у мамы теперь не спросить; невысказанные, её ответы ушли вместе с ней. Она в двух шагах от отца, в родной земле, что их свела много лет назад и теперь укрыла собою.

Была ли мать когда-нибудь счастлива, в любую пору ее долгой и нелегкой жизни? Полноценной, женской радостью? Может быть, когда... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

2022

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в августе 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: