Нонеоматеренное

С годами я становлюсь все смелее и смелее, все дерзновеннее и дерз­новеннее, а тут, во вторник, совсем рехнулась: подхожу к нему и напря­мик спрашиваю: "Скажите честно! Вы сможете научить меня греко-рим­ской борьбе?" Он посмотрел на меня долгим профессиональным взгля­дом и задумчиво говорит: "Чего не нау­чить? Можно и научить". И принялся меня аналитически со всех сторон разглядывать. Там поразглядывал, сям поразглядывал, и как бы вслух размышляет: "Мышечную массу бы, – гово­рит, – нарастить, конечно, не помешало бы". Я ему решительно: "Надо – наращу! Нет проблем!" "Есть", – говорит, и снова на меня смотрит задум­чиво. "Какая?" – спрашиваю. "Не хотелось бы, – говорит, – вас огорчать, мадам, но в греко-римской борьбе, надо обязательно быть в спе­циаль­ном трико на лямках. Без трико на лямках – это или самбо, если в специ­альной куртке, или дзюдо, если еще и в специальных штанах. А так, – го­ворит, – это, скорее, первые олимпийские игры получаются". "А там в чем боролись?" – спрашиваю. "В том то и проблема, мадам, что ни в чем не боролись. Так сказать, безо всего, извините за откровенность". – "А у вас?" – "А у нас, мадам, к сожалению, требуется, чтоб в трико на лямках. Без трико на лямках, к сожалению, у нас, мадам, не положено". "Хорошо, – соглашаюсь, – в трико на лямках, так в трико на лямках. Для меня главное – греко-римской борьбе научиться. Но сегодня, чтобы два раза туда-сюда не мотаться, покажите мне хотя бы один какой-нибудь приемчик, а на следующей тренировке я обязательно буду в трико на лямках". "Хорошо, – говорит, – сегодня вы побудьте пока без трико на лямках, чтобы два раза туда-сюда не мотаться, но дальше, извольте, ма­дам, всегда быть в трико, и на лямках". "Согласна, – отвечаю, – тем более, что у вас тут про­хладно, без трико на лямках недолго и простудиться". И выстав­ляю вперед сначала одну ногу, потом обе руки, и пригибаюсь, то есть, все в точности, как видела на днях по телевизору. Пригнулась, и спрашиваю: "А как в греко-римской борьбе борцы приветствуют друг друга перед яростной схваткой?" "Руки пожимают", – отвечает. "А по плечу не похлопывают?" – спрашиваю. "Нет, – отвечает, – по плечу не похлопывают". "Выкрики какие?" – спрашиваю. "Нет, – отве­чает, – все молча. В греко-римской борьбе все молча. Только пу­кают". "Для чего?" – спрашиваю. "Ну, – отвечает, – в крити­ческий мо­мент не знают, что дальше делать, приемчик вспоминают". – "И пу­кают?" – "Пукают, мадам". "Любопытно, – говорю, – ну, что ж, может быть, приступим? Только вы поясняйте свои действия". "Приступим", – гово­рит. – Поясняю». И начинает пояснять свои действия. "Я кладу вам, мадам, на холку свою ладонь и гну Вас вниз". "У меня только шея", – говорю. "Ладно, – гово­рит, – пусть будет шея". "Можно, – говорит, – и на шею. Я кладу вам, ма­дам, на шею ладонь и гну вниз". "Почему вниз?" – спрашиваю. "Гнут всегда только вниз, – отвечает, – вверх всегда только разгинают". "Логично", – со­глашаюсь я. "Вы, – продолжает он свои пояснения, – пытаетесь положить мне на холку ладонь и тоже пригнуть вниз". "А у вас холка? – спрашиваю. "Холка", – отвечает, – всю жизнь греко-римски борюсь, на месте шеи у меня холка и образова­лась". "А у меня образуется?" – спрашиваю. "Ко­нечно, – отве­чает, – будете регулярно тренироваться, и соблюдать режим, и у вас образуется". "Надеюсь", – говорю. "Ну, – спрашивает, – начинаем прак­тически?" "Начинаем, – отвечаю, – практически!" "Прошу, – гово­рит, – пол­ностью сконцентрироваться". Замолчали. Я сконцентри­ровалась. Молча пригибаем друг друга вниз: он меня за шею, я его – за холку. "А уже можно пукать?" – спрашиваю. "Нет, еще рано. – от­вечает. – Но, если очень хо­чется, то можно". "Еще, – говорю, – не очень". Опять замолчали, гнем. Гнем, гнем, гнем... Я не выдержала и говорю ему: "У меня уже критический момент наступил, что дальше делать?" "Дальше, – говорит, – можно или пукнуть, или вы­ставить вперед ногу". "Для чего?" – спрашиваю. "Для пере­вода про­тивника в партер", – отвечает. "Зачем?" – "Для борьбы в партере". – "Покажите на мне", – говорю. "Показываю на вас", – говорит он, и пригибает меня еще ниже, и спрашивает: "Пока все понятно?" "Пока все понятно, – снизу ему отвечаю, – только переводите уже, я так долго не простою". "Можете пока пукнуть", – советует. "Нет, – го­ворю, – давайте переводите в этот ваш пар­тер, там пукну". "Даю, – говорит, – перевод в партер! Прошу всех, и вас, мадам, в том числе, внимания! Я вдруг резко ослабеваю на вас давле­ние. Вы, вдруг резко не встречаете никакого препятствия с моей стороны, по инерции валитесь в направлении меня, спотыкаетесь о мою ногу, и падаете на мат". "А вы что в это время делаете?" – спраши­ваю. "А я в это время, – отвечает, – ловко падаю сверху вас". – "Для чего?" – "Чтобы ока­заться в партере верхним". "Понятно, – говорю, – верхним, так верхним. Давайте. А то я от ваших пояснений вся внизу затекла". "Без пояснений, – говорит, – нельзя. Но я коротенько. Вы да­вите на меня. Давите, давите, да­вите, давите…" "Все! – кричу ему снизу, – Уже надавила! Что дальше?" – "А дальше, мадам, я вдруг резко вас отпускаю, и мы переходим с вами в партер. Внимание, сейчас мы с вами резко перейдем в партер." И резко меня отпус­кает. Я, как он и обещал, не встречая никого с его стороны препят­ствия, по инерции падаю, причем, в точности, как он сказал, лицом в мат. Упала, он об меня споткнулся и тоже упал. Поверх меня. Ле­жим. "Мы уже в партере? спрашиваю. "На 95 про­центов, – отвечает. Вон он, думаю про себя, какой партер этот, оказывается. Я лицом в мате, он сверху, доверительно сопит мне в ухо: "А Вы, ма­дам, без трико на лямках даже удобнее". Дога­дываюсь, но молчу. И он молчит. Возникла неловкая пауза. Можете, говорит, пукнуть, если хотите, конечно. "Зачем?" – спрашиваю. "Нижний, – говорит, – всегда в этой пози­ции пукает". "Хорошо, – го­ворю, – я попробую". Пробую. И никак. "Вы тужьтесь, – подсказывает, – тужьтесь, не смущайтесь". "Я не смущаюсь, – го­ворю, – только вы сильно на меня навалились, и мне не то, чтобы пукнуть, мне дыхнуть нечем". "Мышечной массы у вас, мадам, не хватает. Оттого и ни дыхнуть, ни пукнуть". "Вам-то хорошо, – говорю ему, – вы сверху на мне находитесь, пукай – не хочу!" "Ладно, – го­ворю, – про пар­тер я все поняла, замечательный приемчик. Вста­вайте с меня, пойду мышечную массу наращивать". "Может, еще попробуете?" – спраши­вает. "Что попробую?" – "Попукать". – "Нет, – говорю, – вставайте, дома спо­койно попукаю". Повздыхал, повзды­хал, но встал. Я лицо из мата подняла, и тоже встала. Стоим. Он опять принялся критически меня профессио­нальным взглядом рассматривать. Порассматривал, порассматривал, и, водя по мне пальцем, начинает давать советы: "Советую вам, мадам, вот здесь вот немного поднарастить. Здесь. Здесь. Здесь. И обяза­тельно еще вот здесь". "Хорошо, хорошо, – говорю ему, – наращу. Обязательно. В следующий раз". А он мне говорит: "И это еще не все. Приятная для вас новость". "Какая еще приятная для меня но­вость?» "А прият­ная новость такая: принимая во вни­мание, мадам, вашу явную склон­ность к греко-римской борьбе, в качестве, так сказать, персональной привилегии, под мою личную ответственность, можете в дальнейшем тренироваться без трико, если пожелаете". "Да, – говорю, – действительно. Приятная новость. Спасибо. Хорошо. Я только в лямках".