Кафе «Патрисианна»

Триптих. Часть первая.

Кафе «Патрисианна»

теоретическая повесть

− Серёжа, нам опять подняли квартирную плату. Этот ЖЭК, о чем они там думают? Лодыри! Я вызвала слесаря неделю назад! Кран до сих пор течет, а они нам поднимают квартирную плату!

− Мама, ты помнишь Семенова?

− Какого Семенова, Серёжа? Мужа тёти Ани?

− Нет, Виктора Семенова, мама! Мы с ним ездим на рыбалку.

− Какая рыбалка, Серёжа? Зима на дворе, у нас кран течет, и они опять нам подняли квартирную плату! Никаких рыбалок! Серёжа, иди спать…. Мне звонила Ниночка, жаловалась на тебя, на то, что ты опаздываешь! Серёжа, тебя выгонят с работы, сынок!

Розовый неоновый свет. Дубовая с рифлеными стеклами дверь.

− Мужик, ты чего здесь так? – Сергей оглянулся – перед ним стоял бомж с хозяйственной тележкой, набитой упаковочным картоном. − Я спрашиваю, чего ты встал тут посредине тротуара, ни пройти – ни проехать?

− Извините, пожалуйста, – Сергей отошел в сторону.

− На «извините» пиво не купишь! – пробурчал бомж, и поплелся далее, поскрипывая тележкой.

И чего я здесь? В самом деле, что я здесь делаю, зачем? – думал Сергей, глядя на маленькие, скрипящие, готовые вот-вот отвалиться колесики тележки бомжа.

Блеснули фары. Скрипнули тормоза. И на тротуар начали выходить шумные, смеющиеся тени.

− Лидочка, не торопитесь, я еще не расплатился с водителем, – услышал Кормлев голос Панфилова.

Его будто что-то подтолкнуло, и Кормлев побежал, скользя, спотыкаясь, задыхаясь, едва не падая. Он бежал, не разбирая дороги.

Зачем, почему? Все это неправда! Зачем мне это? Для чего я здесь? – стучало в его мозгу.

− Серёжа, за тобой что, собаки гнались? Где твой шарф, Серёжа? Ты совсем отбился от рук, мой мальчик! – запричитала мама, едва он переступил порог. − От тебя опять пахнет духами! Правильно люди говорят: «Седина в бороду – бес в ребро!»

− Я не ношу бороды, мама!

− Пойдем пить чай, Серёжа! − вздохнув, осуждающе покачала головой мама.

− Да, кстати, тебе звонил какой-то Семенов, − вспомнила мама, разливая чай, − интересовался, понравился ли тебе его сюрприз.

− Семенов, мама?

− Да! И он не оставил своего телефона, он сказал, что ты его знаешь. Приходил сантехник, содрал кучу денег, а кран опять течет! Серёжа, тебе надо выспаться, ты ужасно выглядишь. Если ты будешь нараспашку бегать по улицам, то схватишь воспаление легких, как твой начальник! Только ведь ты не выздоровеешь, Серёжа!

− Мама, а с кем я в школе сидел за одной партой, ты помнишь?

− Господи, Серёжа! Я твоя мама, а не учительница. Кран течет. И они опять подняли квартирную плату.

− Сегодня будет землетрясение, Серёжа!

− С чего ты это взяла, Нина?

− Ты пришел вовремя, а шеф опаздывает! Да, кстати, тебе там кто-то звонил. Не оживляйся, голос был мужской! Шурочка все записала. Записка у тебя на столе.

На столе лежал обрывок бумаги, на котором разборчивым, аккуратным почерком Шурочки было написано: «4 декабря. В 8.52 звонил Семенов. Просил с ним связаться», и далее номер телефона.

Сергей набрал номер.

− Здравствуйте, Виктор Арнольдович!

− Арнольдович? Кто это? Вам кого? – раздался в трубке мужской удивленный голос. – Кто это? Кого вам?

− Это Кормлев, Сергей. Мне нужно Семёнова.

− А, Сергей Витальевич, шутник, здравствуйте! Я у телефона. Я вам звонил вчера вечером. Хотел узнать, как продвигается корректура моей пьесы «Сюрприз».

Кормлев взглянул на стол, на котором справа лежала папка с надписью: «Семенов Д.Ф. «Сюрприз на рыбалке». Пьеса в трех действиях ».

− Алло, Сергей Витальевич! Сергей Витальевич! − обеспокоился его молчанием голос на том конце провода.

− Да-да! Я вас слышу! Я сейчас как раз просматриваю Вашу пьесу, − ответил Кормлев и положил трубку.

− Та-а-к! Зараза распространяется по всему отделу! – гремел голос «Замши» Валентины Михайловны. – Сначала Серёжа пишет розовой ручкой, а теперь и вы, Валентина Николаевна, начали писать желтой! И где вам только продают эти пастики! В общем, так, дорогие мои, прекращайте произвол!

− До свидания, Серёжа! До завтра! – Ниночка чмокнула его в мерзлую щеку и побежала к автобусу.

Сергей шел по Гороховой по направлению к дому. Мыслей не было. Было желание не вступать в следы, а идти так, чтобы под ногами хрустела подмерзшая корка снежной кашицы. Он не видел лиц людей, он видел их ноги – разные, неторопливые, спешащие, неловкие и уверенные, обутые в разномастную обувь и, казалось бы, связанные одной задачей – месить и месить эту быстро замерзающую снежную жижу, как единый, отлаженный механизм.

Вдруг, прямо перед собой он увидел колесики… Маленькие, скрипящие колесики хозяйственной тележки, готовые вот-вот отвалиться! Они возникли вдруг, из-за калейдоскопа ног. Сергей остановился и оглянулся назад. Множество следов на замерзающей снежной жиже, но колеи от колес среди них не было. Он посмотрел вперед – тележка исчезла! И в то же самое мгновение какая-то женская нога, обутая в дорогой, похабный, тупоносый сапог, ступила и раздавила последний кусочек колеи…

И опять только каша, ноги, толчея, гам и уже, наверное, только кажущийся отдаленный скрип колес.

− Здравствуй, мама! Этот Семенов, он писатель. Я корректирую его пьесу.

− Какой Семенов, Серёжа?

− Который звонил вчера, пока меня не было, и не оставил телефона.

− Вчера звонила Света, она волновалась, куда ты пропал, не заболел ли ты. А сегодня кран течет еще больше! Звонил Нерчаев, хотел занять у тебя денег, просил, чтобы я тебе об этом не говорила. Пойдем пить чай, Серёжа.

Через два дня пришло письмо из редакции журнала «Новосибирский литературный вестник»:

«Уважаемый Сергей Витальевич!

К сожалению, мы не можем напечатать в нашем журнале Ваш рассказ «Сны кариатиды», так как тема не соответствует литературному направлению нашего журнала. Рукопись Вы можете забрать лично в редакции.

С уважением, зам. Главного редактора, Уильям Педричев».

− Что пишут, Серёжа? − спросила мама.

− Тема им не нравится, мама, − ответил он, не оборачиваясь.

− Тема чего, Серёжа?

− Моих рассказов.

− Рассказов? Почему? Почему не нравится?

− Я не знаю, мама! Ты ведь тоже их не читаешь!

− Господи, Серёжа! − поспешила объясниться Марина Михайловна.− Я все собираюсь, собираюсь, но мне всё некогда, но я всем говорю, что ты у меня талантливый писатель. Я действительно так считаю! Да, вот и Нерчаев говорит, что ты скоро Нобелевскую премию получишь.

− Нерчаев, мама, тоже не читает моих рассказов. И, вообще, ничего не читает, кроме журнала «Плейбой».

− Звонила Ниночка. Говорила, что у вас на работе было землетрясение, − вспомнила мама.− А Аннушка, соседка, говорит, что коммунисты собираются клонировать Ленина. Это что же такое делается, Серёжа? Это куда все годится? В метро опять подняли плату за проезд!

Розовый, неоновый свет.

− Здрасьте!

− Где Даша? − спросил Сергей у прыщаво-улыбчивого швейцара, принявшего у него пальто.

− У Даши отгул. Будет завтра. Проходите, проходите, пожалуйста!

− Серёжа, Лидочка тебя готова простить! − подскочил к нему Панфилов.

Оранжевая, под старину, лампа. Нервные ухоженные руки с розовыми ногтями.

− Лидочка, не обижайтесь на него, пожалуйста! Ему всегда после французского коньяка плохо... Вот после армянского – ничего! А как выпьет французского… У-у-у! − театрально закатил глаза Панфилов.

− Ты помнишь Семенова? – шепотом спросил Кормлев Панфилова.

− Господи! Что ж ты так заговорщически шепчешь? Он что, английский шпион?

− Нет, он не шпион, он мне приготовил сюрприз. Ты не помнишь, какой?

− Так, Серёга! Что вы с ним пили? Давай закажем того же!

− Перестань! Не ерничай, ответь! − настоял Кормлев.

− Серёжа, он показал твою повесть у себя в редакции. Она всем очень понравилась. Ее собираются печатать… Старик, что вы с ним пили?

− Мальчики! Перестаньте шептаться! – сказала Лидочка хрипловато-прокуренным, томным голосом. − Вы знаете, Сергей, я говорила о вас с моей подругой Верой, а оказалось, что вы знакомы! Как все-таки тесен мир!

− Вера? Какая Вера? − оживился Панфилов.

− Вера Фёдорова. Серёжа, оказывается, с ней вместе отдыхал в Крыму. Она должна вот-вот придти.

− Я никогда не был в Крыму, Лида! И, вообще, дальше Сестрорецка никуда не выезжал! − запротестовал Кормлев.

− Серёжа, Серёжа! Перестаньте оправдываться! − произнес у него над ухом низкий, грудной, проникновенный женский голос, и кто-то мягко положил ему на плечи руки.

− Вот, Сергей, познакомьтесь, это моя подруга Вера! – сказала Лидочка, обращаясь к Панфилову.

− Сергей, у нас ведь с Вами не было никакого пошлого курортного романа! Никаких там себе интрижек, чтобы вот так вот открещиваться от нашего знакомства! – сказала Вера, усаживаясь на суетливо поданный Панфиловым стул. Яркая блондинка, пышная, стройная, грациозная. Элегантно и со вкусом одетая, во что-то сложное, облегающее, тёмное, и еще больше подчеркивающее белизну матовой, нежной, ухоженной кожи.

− Вы нас просто ослепили, Вера! – запричитал Панфилов. – Ай-я-яй! Серёжа! Как ты мог устоять против этих чар?

− Серёжа, а вы помните этот шторм на море? Мы с Вами прятались под пальмой, а вы, перекрикивая ветер, читали мне свои юношеские стихи?

− Я?! Читал вам? Стихи? – возглас застыл в горле у Кормлева. Ему вдруг явственно показалось, что он вспомнил этот шторм, эту пальму, Веру в облегающей белой мокрой блузке, от которой пахло так безумно и головокружительно.

− Серёжа, а я вышла замуж! – не обращая внимания на потуги Панфилова быть любезным, продолжала Вера. – И вы знаете, мой муж оказался тоже поэтом, – она назвала известную, громкую фамилию. – Я ему читала Ваши стихи, ну, то, что помнила… Он в восторге и хочет непременно с Вами встретиться, и считает, что вам непременно их нужно печатать. Непременно!

И опять на Кормлева нахлынули видения: шторм, Крым, пальмы и одуряющее юное тело под белой промокшей блузой.

− Куда ты все время ходишь, Серёжа? Звонила Света, я опять не знала, что ей сказать. Нельзя так поздно возвращаться. Ты совсем не высыпаешься, сынок!

− Извини, мама, – как-то механически ответил Кормлев, разглядывая в зеркале счастливую, умиротворенную физиономию со странным и каким-то очень живым блеском в глазах. Казалось, что этот человек в зеркале видит что-то чудесное, восхитительное, яркое, иное, а не убогий коридор стандартной «хрущевки».

− Кто это, мама? – вдруг, неожиданно для самого себя, спросил Кормлев, указывая на отражение в зеркале.

− Это ты, Серёжа! − сказала мама, заглянув ему через плечо. − Господи! Ты что меня пугаешь?! Вечно эти твои странные шуточки... Иди спать, Серёжа!