Кафе «Патрисианна»

Триптих. Часть первая.

Кафе «Патрисианна»

теоретическая повесть

Туман за окном сгущался, клубился, переливался в свете уличного фонаря, если бы не снег на подоконнике, то можно было решить, что сейчас осень. Эти странные туманы, даже зимой, в любую стужу − питерская особенность, которая бывает, наверное, только здесь, и ни в каком другом морском северном городе.

Мне нужно с кем-то поговорить, с кем-то поговорить… – думал Кормлев.

Он взял трубку и набрал номер.

− Аллё, Мавзолей на проводе! – прокартавил Нерчаев.

− Нерчаев, мне с тобой нужно серьезно поговорить!

− Если про Светку, то извини, старик, я не думал, конечно, что так вот выйдет! Ну, нет у нее юмора… и мозгов тоже, я что виноват? − поспешил оправдаться Нерчаев.

− Нет, я о другом!

− Я помню, помню, старик! С получки обязательно отдам! − решил Нерчаев, что речь идет о его долгах.

− Я не об этом!

− А о чем же тогда? – с наигранным удивлением спросил Нерчаев.

− Понимаешь, со мной последнее время необычные вещи происходят…

− Не пугай! Меня после Светки уже ничем не напугаешь! − заверил Нерчаев.− Ну, давай, выкладывай, что у тебя необычного?

− Я не знаю, с чего начать… − Кормлев вдруг будто споткнулся, мысли разбежались в стороны, и было действительно трудно уловить главное, основное, с чего следует начать рассказ незнакомому с ситуацией человеку.

− Начни с конца, так интереснее! − приободрил его Нерчаев.

− Нерчаев, я тут в Крым ездил… – начал, наконец, Кормлев.

− Вот как? – перебил его Нерчаев. – Когда же это ты успел? Ага! Денег, значит, в долг, на спасение друга у него нет! А на «прошвырнуться» находится?!

− Да нет, это давно было! − поспешил пояснить Кормлев.

− А-а-а! Ну? − Нерчаев расслабился.

− Я там с женщиной познакомился...

− Да что ты! Поразительно! Действительно, необычный случай! Где же это ты нашел женщину, в Крыму-то? Пинкертон!

− Не ерничай, Нерчаев, у меня с ней серьезно! − осадил его Кормлев.

− Там-там-тадам-пам… – запел Нерчаев свадебный марш Мендельсона. – Так! Всё старик, я все понял! Тебя срочно нужно лечить! Финская сауна с русскими девушками и немецким пивом подойдет? Тройной эффект! У тебя сердце здоровое?

− Я серьезно, Нерчаев!

− Старик, прекрати! В Крыму с женщинами не может быть ничего серьезного! В общем, так! Я с сауной все устрою и тебе позвоню!

− Нет, спасибо…

− После, после, старик, будешь благодарить! − перебил его Нерчаев. − Не расслабляйся, суши тараньку! Все, пока, старик, – и Нерчаев повесил трубку.

− Не вздумайте опять куда-нибудь сбежать, Серёжа, под благовидным предлогом! Я звонила вашей маме, она не болеет! − упредила его «Зам», Валентина Михайловна.

− Я ведь не сдал деньги? – с надеждой в голосе промямлил Кормлев.

− Не волнуйтесь, Серёжа, я вычту их из Вашей зарплаты! – победно произнесла Валентина Михайловна и вышла в дверь.

Кормлев сидел за столом, отрешенно правил какую-то очередную дрянь, он даже не сразу заметил, как суета, вечно творящаяся в отделе, прекратилась, все куда-то вдруг исчезли и вокруг повисла непривычная, нервная тишина. Потом открылись двери, появилась сияющая Ниночка в черном с блестками платье с декольте и блестящим кулоном «Стрелец» на шее.

− Пойдем же, Серёжа, все уже собрались, – произнесла она каким-то чувственно- странным, непривычным для нее тоном.

− А мне, мне еще к друзьям дойти надо, они мне звонили, – залепетал Кормлев.

− Ну, перестань, Серёжа, хватит, мы же договорились! – Ниночка топнула ногой, нахмурила брови, выволокла его за руку из-за стола, провела по коридору и втолкнула в проем двери, украшенной серпантином и лохматым серебристым елочным дождем.

Сергея обдало жаром искусственного, натянутого веселья, захлестнуло и поволокло куда-то. Перед глазами мелькали лица сотрудниц, серебрящееся блестками платье Ниночки, пластиковые тарелки и вилки, граненые стаканы, ёлочный дождь, лихо отплясывающий начальник в расстегнутой жилетке, потертая хлопчатобумажная скатерть с надписью «Общепит»…

Над ухом неожиданно выстрелила хлопушка, на Сергея просыпался разноцветный дождь конфетти… Кормлев встал из-за стола и вышел. Он прошел по темному коридору, ощупывая стены.

Мне нужно окно, окно, какое-нибудь окно, – звучало у него в голове.

Дверь в кабинет Ниночки была приоткрыта. Кормлев вошел, прикрыл дверь, и, не включая свет, подошел к окну. Огляделся, отодвинул со стола бумаги и присел на край. За окном завывал ветер, сбрасывающий с крыш охапки мелкого серебрящегося снега, слышались дальние хлопки петард, похабный смех и пьяные завывающие голоса: «Наш костер в тумане светит!». Дома вдруг перед взором Кормлева растворились в невесть откуда взявшемся тумане. К горлу подкатил комок, стало трудно дышать. Ему казалось, что он явственно видит далекие отблески костра. Кормлев сглотнул, глубоко вздохнул и вгляделся… Комок отступил от горла и растекся по телу сосущей жилы тяжестью… На месте костра сверкала розовыми прописными неоновыми буквами надпись: «Кафе «Патрисианна»! Кормлев закрыл глаза и сжал голову руками…

Вдруг он почувствовал у себя на плече и шее чьи-то теплые, нежные руки.

− Что ты, Серёжа, зачем ты здесь, один? – как-то взволнованно, проникновенно и странно шептала Ниночка, поглаживая его по затылку. Кормлев повернулся – перед ним стояла Нина все в том же черном с блестками платье с глубоким декольте и кулоном «Стрелец» на шее.

Нина заглянула ему в глаза, прижала его голову к груди, нежно гладя по волосам.

− Ну, что ты, что ты, Сереженька! − горячо, взволновано шептала она. − Что ты, в самом деле! Ведь Новый Год, праздник!

Кормлев ощутил мягкую, нежную грудь, глубоко вздохнул, и вместе с этим вдохом до него дошел запах давно забытый, глубокий, тонкий, волнующий, трудно поддающийся описанию, неумолимый и сокрушающий. Кормлев неожиданно для себя обхватил Нину руками за талию, сильно прижал к себе и заплакал. По-детски, искренне, без оглядки, навзрыд…

Неоновый свет, надпись, дверь, калорифер…

− Здрасьте! − швейцар расплылся в улыбке и растекся на шарнирах.

Даша улыбнулась ему, взяла пальто и уже у входа в гардеробную оглянулась, улыбнулась еще раз и исчезла.

Кормлев вошел в зал. Колонны, музыка, оранжевые под старину лампы… Все было как всегда. Сергей прошел к своему столику и сел. Появился официант, поставил на стол коньяк, вазу с фруктами и два бокала. В ответ на удивленный взгляд Кормлева сказал:

− Вениамин Степанович! Желают к вам присоединиться!

Сергей кивнул в ответ, откинулся на спинку и стал ждать, оглядывая зал…

Что-то шевельнулось внутри, будто заворочалось вдруг потревоженное, какое-то неловкое, подозрительное существо. Сергей встал из-за стола, вышел в курительную.

Спиной к нему, изящно держа в приподнятой руке длинную, тонкую, дымящуюся сигарету, стояла Вера. Панфилов что-то нашептывал ей на ухо, с омерзительной улыбкой на сальном, обрюзгшем лице, и шарил волосатой рукой в разрезе платья на её спине.

Вера приглушенно хохотала, томно изгибалась и всё повторяла: "Ну, хватит, хватит, да врёте вы всё!" И опять хохотала и изгибалась, запрокидывая голову. Панфилов всё шептал ей на ухо и шарил в разрезе платья… Матовая, бархатная, с тонким, бледно-розовым оттенком, удивительно ровная, будто нереальная кожа Веры в разрезе платья на её спине и волосатая, по-мужицки грубая лапища Панфилова… Вдруг тот оглянулся, будто почувствовав иное присутствие, увидел Кормлева, резко отдернул руку и, запинаясь и краснея, заискивающе зачастил:

− Я тут анекдот рассказывал, ну, тот, помнишь, про лошадь…

Вера медленно повернула голову, посмотрела на Сергея как-то пусто и хищно, потом вдруг нашлась; её брови удивленно взметнулись, и она спросила:

− Серёжа, разве вы курите?

Сергей рванулся, прошел сквозь зал, и в коридоре каким-то металлическим голосом, резко бросил вышедшей из гардероба Даше:

− Пальто!

Улыбка девушки погасла, на лице отразился испуг, она метнулась в гардеробную, вынесла ему пальто в дрожащих руках.

Сергей вырвал пальто и, резко шагнув к выходу, наткнулся на Веру.

Вера мягко положила ему руки на плечи, томно и грациозно наклонила голову вперед к его уху, горячо зашептала:

− Ну, что вы, что вы, Сереженька, что вы себе придумали! Как можно!

Сергей слегка отстранился, с надеждой посмотрел ей в глаза.

− У меня с ним ничего нет, – утвердительно качая головой, говорила Вера, −Что вы, Серёжа, милый! Как вы можете? Это просто так! Я ведь не ревную вас к Вашей Ниночке!

− Нина?! – вскричал Сергей. – При чем здесь Нина? У меня с ней ничего не было! – последнее застряло у него в горле. Глаза его округлились, в голову воткнулось раскаленное, жгучее лезвие. Сергей качнулся, все поплыло перед глазами. Он оттолкнул Веру, перед ним возникло испуганное, улыбающееся, прыщавое лицо швейцара.

− Здрасьте! Заходите ещё, – причитал ошеломленный швейцар, вжимаясь в стену.

Сергей неистово рвал на себя входные двери. Потом вдруг сообразил, толкнул их от себя и выскочил на улицу.

Он бежал, бежал, не разбирая дороги, хлюпая по соляным лужам, поскальзываясь на рыхлом снегу, бормоча про себя:

− Нина, откуда вы знаете? Я ничего не говорил про Нину! Откуда вы знаете про Нину? Я не мог ничего говорить про Нину! Я не мог! Про Нину, нет, нет!

Он вдруг споткнулся, упал на колено, попытался подняться и не смог. Отполз стене, прислонился к ней, тяжело дыша, вперившись в какую-то далекую, одному ему видимую точку…

− Черт побери! Опять ты, ни пройти – ни проехать! То стоишь, то сидишь – грабли в гору! – выдернул Сергея из оцепенения недовольный голос.

Сергей взглянул вверх – перед ним стоял бомж с набитой картоном тележкой, укоризненно качая головой.

− Здравствуйте, извините, – тихо сказал Сергей.

− На «извините» пиво не купишь! Прими отростки, любезный, дай проехать! − огрызнулся бомж.

Сергей подобрал ноги, бомж подхватился и поплёлся далее, поскрипывая своей тележкой.

− Товарищ, скажите, какая это улица? – вслед ему крикнул Сергей.

− Та же самая, что и вчера, – огрызнулся бомж, не оборачиваясь. – Алкаш с помойки тебе товарищ! Товарищ, товарищ… – бурчал бомж, удаляясь.

Сергей смотрел на удаляющуюся тележку, на поскрипывающие, готовые вот-вот отвалиться маленькие колеса, оставляющие в снежной каше удивительно ровную, глубокую колею…